ФОТО: Игорь Панкратенко, публицист, кандидат исторических наук.
Опубликовано: ИА Caspian Bridge. .
Эксклюзивное интервью для «Caspian Bridge» международного эксперта, публициста, кандидата исторических наук Игоря Панкратенко.
Caspian Bridge: Если возможно, коротко расскажите об эволюции иранской политики на Каспии? Как бы вы охарактеризовали иранские интересы и проводимую политику в Прикаспии до распада СССР и после, в последние годы?
Игорь Панкратенко: Я не буду вдаваться глубоко в историю и в нормативно-правовые тонкости данного вопроса и ограничусь некими общими тезисами об иранской позиции. Согласно заключенному в 1940 г. договору между Ираном и СССР, Каспий был объявлен общим внутренним бассейном этих двух сопредельных государств, которым они должны были пользоваться совместно. Такой статус, признанный мировым сообществом, предоставлял обеим странам равные права на судоходство и рыбную ловлю, причем в пределах до 10 морских миль от своего побережья каждая из сторон имела исключительное право пользования этим пространством.
Распался СССР — возникла новая политико-правовая реальность, однако, хотел бы заметить, что если следовать букве международного права, то поскольку правительство СССР заключало договор от имени всех бывших союзных республик, то нынешние их правопреемники — прикаспийские государства Россия, Азербайджан, Туркменистан и Казахстан, не могут односторонне отказаться от выполнения ранее заключенных соглашений. Проще говоря, увеличение числа прикаспийских государств-субъектов международного права не влечет за собой изменения нынешнего статуса Каспия без принятия нового соглашения между ними.
Тегеран твердо стоит на своем, желая превратить морское дно в «кондоминиум», то есть он — за общее владение морем, в том числе его недрами. А если это оказывается невозможно, то позиция ИРИ — деление Каспия на пять равных национальных долей по 20%. Россия, Азербайджан и Казахстан выдвигают альтернативное предложение — разделить дно по срединной линии, а водную поверхность моря оставить общей. Более того, они уже подписали соответствующие двусторонние соглашения о разделе морского дна. То есть, раздел шельфа северной части Каспийского моря уже осуществлен двусторонними межгосударственными договорами. На три упомянутых государства придется 64% подводной площади Каспийского моря. Из 36% оставшейся площади морского дна Ирану достается всего от 11 до 14%, что никак не устраивает Тегеран, ведь предлагаемая ему доля Каспия будет наименьшей.
Разумеется, Иран не признает легитимность двусторонних соглашений России по Каспию с Азербайджаном и Казахстаном. В Тегеране считают, что, поскольку в соответствии с нормами международного права любое изменение правового статуса Каспийского моря после распада СССР может приниматься только на основании консенсуса. То есть, необходимо согласие всей пятерки прикаспийских государств, а до этого момента принятые ранее договора между СССР и Ираном 1921 и 1940 годов остаются в силе. Следуя этим положениям, до окончательного определения правового статуса Каспийского моря, любые действия прибрежных государств, противоречащие существующему статусу или не получившие одобрения всех пяти прикаспийских стран, с позиций международного права оцениваются Тегераном как неприемлемые.
Сегодня сложилась интересная ситуация, при которой в южной части Каспия в треугольнике между Азербайджаном, Ираном и Туркменистаном достичь договоренностей пока не удалось. Иран и Туркменистан границы «азербайджанского сектора» до сих пор не признают. В «математическом» выражении формула каспийской «пятерки» выглядит не как «3 + 2», а как «2 + 1 + 2», а именно, Азербайджан находится в срединном положении: с Россией и Казахстаном у него территориальных разногласий нет, но с Ираном и Туркменией они остаются.
Но главное в ситуации по каспийскому узлу, на мой взгляд, не некая дипломатическая и юридическая казуистика, а то обстоятельство, что еще в феврале 1997 года сенатор Роберт Бирд в своей речи «Американская политика по отношению к Каспийскому региону» назвал Азербайджан стратегическим партнером США на Кавказе. В августе того же года президент Билл Клинтон объявил Каспийский регион зоной национальных интересов США. И, как утверждают аналитики, получение доступа к каспийской нефти — не единственная цель США. Разумеется, что обеспечение интересов США и их союзников здесь предполагает вытеснение России из прикаспийского региона. Если кто-то возразит, что Билл Клинтон и тогдашние планы американской администрации — это уже история, то не соглашусь. Президенты США приходят и уходят, а американская политика экспансии и установления контроля над ключевыми точками геополитического пространства остается.
Caspian Bridge: Раньше Иран уделял не слишком большой интерес к ресурсам на Каспии, используя свои энергоресурсы в Персидском заливе, как этот вопрос обстоит сейчас?
Игорь Панкратенко: Да примерно так же и обстоит. На мой взгляд, Каспий во внешнеполитических концепциях Тегерана рассматривается с двух точек зрения: во-первых, как область, в которой нельзя допустить военно-политического или серьезного экономического присутствия внерегиональных держав, в первую очередь — США и его союзников по НАТО. Отсюда — крайне резкая, хотя порою и не проявляемая публично, реакция на любые шаги в данном направлении.
Во-вторых, Каспий в Тегеране рассматривается как некая площадка, на которой Россия и Иран могут реализовать совместные экономические проекты, то есть — существенно расширить сферу своего партнерства, которое, будем откровенны, до уровня «стратегического» пока не дотягивает, пусть мы и сделали ряд серьезных шагов навстречу друг другу за последнее время. Именно эта точка зрения обуславливает, кстати, тот факт, что хотя российская позиция по правовому статусу Каспия оценивается в Иране в основном негативно, иранское руководство воздерживается от любых резких высказываний, которые могли бы задеть Кремль.
Ориентированные на сотрудничество с Россией иранские политические круги прилагают все усилия для того, чтобы на публичном уровне разногласия между Москвой и Тегераном по Каспию не озвучивались. Сошлюсь на позицию уважаемого мною Али Акбара Велаяти, в настоящее время — советника Верховного лидера Ирана аятоллы Хаменеи, который считает, что для Ирана первостепенным по значимости является стремление России сохранить свое влияние в постсоветских государствах Каспийского бассейна, так как оно направлено против стран Запада, особенно против Соединенных Штатов. «А остальное (технические проблемы, как говорят сегодня в Иране, оценивая наши двусторонние отношения — И.П.) — уже дело наших переговоров друг с другом», — подчеркивает Велаяти.
Caspian Bridge: На ваш взгляд, в каком состоянии и как за период независимости у Ирана сложились отношения с Туркменией? Отдельно интересно, как можно охарактеризовать то, какие отношения сложились с Азербайджаном?
Игорь Панкратенко: Холодная вежливость — самое подходящее определение для отношений Ашхабада и Тегерана. Естественно, как региональная держава, Иран хотел бы более близких отношений с Туркменией, но тут вот какое дело: на постсоветском пространстве продолжает быть в ходу серьезно отдающая гнильцой идея «многовекторности». Дескать, и вашим, и нашим, и споем, и спляшем. Причин тому много, в том числе — и явная неадекватность местных элит в оценке роли и места «молодых стран» в международных раскладах, и национализм, и много чего еще. История, она ведь ничему не учит, уроки «арабской весны» и последующих событий, в ходе которых вчерашних «лучших друзей» Вашингтон сдавал пачками, никем толком не усвоены. Ряд политиков до сих пор свято верят, что Запад будет решать их проблемы, что ж, незамутненная наивность взгляда на мир — не такое уж и редкое явление.
Сейчас страны-экспортеры энергоресурсов возлагают большие надежды на возможную прибыль от всевозможных трансграничных трубопроводов и проектов, того же Транскаспия, например, или «Нового шелкового пути»…Эти надежды питают в том числе и серьезные противоречия, возникшие в последнее время между США и Россией. Что ж, надежды — дело хорошее, но принцип «ноль проблем с соседями», который нынешний президент Ирана Рухани провозгласил одним из краеугольных принципов своей внешней политики, выглядит, на мой взгляд, более мудрым, чем расчеты на помощь внерегиональных держав. Политическое руководство той или иной страны должно стоять на позициях здорового государственного эгоизма, а не жить мифологемами. Иран заинтересован в стабильности и развитии и Азербайджана, и Туркмении. Он готов, на мой взгляд, к открытому и честному обсуждению имеющихся противоречий. Естественно, что он ожидает того же подхода и от своих партнеров и соседей по региону.
Caspian Bridge: Как бы вы охарактеризовали ирано-российские отношения в целом и военное сотрудничество в частности?
Игорь Панкратенко: Ну, переговоры о военном сотрудничестве пока только ведутся, и было бы крайне некорректно давать оценки на основе информации, полученной от каждой из сторон в доверительном порядке. Замечу только, что Россия получила предложения о совместных проектах в вертолетостроении, ракетостроении и разработке систем технической разведки, ставится вопрос об участии России в модернизации целого ряда иранских видов авиационной и ракетной техники.
Многие российские эксперты склонны полагать, что намечающееся между нашими странами военно-техническое сотрудничество будет носить односторонний характер, то есть мы будем продавать, а Иран — покупать. Это ошибочная точка зрения, это ошибочный подход, и он не устраивает иранскую сторону. Иран давно уже перерос уровень простого «закупщика» вооружений, свидетельство чему — успехи страны в области ракетных и иных технологий, в том числе — технологий двойного назначения. Тегеран стремится не просто к роли покупателя российского оружия, как бы политически не был бы значим этот шаг, а к равноправному партнерству в НИОКР и модернизации вооружений и именно это — совместные научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, которые до этого Россия вела только с Китаем — Тегеран предлагает Москве.
Но здесь военную сторону сменяет сторона политическая. Многие представители иранской политической элиты считают, что ирано-российские отношения носят неоднозначный характер. По их мнению, Москва использует Тегеран в качестве разменной карты в геополитической игре с Соединенными Штатами. Кроме того, сегодня часть иранских элит убеждена, что приоритетной задачей для Исламской республики являются успешные переговоры с «западной частью» группы 5+1 по ядерной проблематике, поскольку это, по их мнению, приведет к снятию санкционного режима. В этих условиях «форсированное» сближение с Россией, которое и так вызывает откровенное раздражение Вашингтона, может осложнить иранские позиции на переговорах.
В Москве тоже далеко не все просто и однозначно. Во-первых, значительная и влиятельная часть московской элиты уверена, что сближение с Ираном в условиях «резкого похолодания» российско-американских отношений может повлечь за собой как негативные последствия для отечественной экономики в виде западных санкций, так и вероятность определенной изоляции Москвы на международной арене, которую США и НАТО попытаются обеспечить. Во-вторых, выстраивая свою партию с Тегераном, Россия по объективным причинам должна учитывать целый ряд глобальных и региональных ограничений. Наконец, в-третьих, антииранское лобби в самой России тоже никуда не делось.
Эти опасения части российских и иранских элит не ведут к свертыванию наметившегося курса на стратегическое партнерство, но диктуют следующую формулу: политические отношения Москвы и Тегерана сегодня тесны как никогда, но в конкретных шагах для достижения партнерских отношений у нас существуют технические проблемы. Стратегическое сближение Москвы и Тегерана — явление, в принципе, необратимое, поскольку отвечает глубинным государственным интересам обеих стран. Но темп этого сближения — фактор субъективный, во многом зависящий и от политической конъюнктуры, и от позиций элит, и от решения массы «второстепенных» на первый взгляд вопросов.
Так что, на мой взгляд, реальное состояние российско-иранских отношений сегодня находится ровно посередине между завышенными ожиданиями и пессимистическими прогнозами — в максимально конструктивной и деловой фазе, переговорах и согласованиях.
Caspian Bridge: И в заключение, будет ли и в каком направлении расти интерес к Каспию у Ирана, и как это может или будет проецироваться на другие страны региона?
Игорь Панкратенко: Знаете, я считаю, что все движения вокруг Каспия носят, по большей части, политический характер. В соответствии с концепцией «зон стратегических интересов», США и НАТО активно и совершенно открыто всеми имеющимися способами выдавливают Россию из приграничных с ней регионов. А когда мы пытаемся говорить о собственных интересах — нас обвиняют в «имперских амбициях».
В зону Каспия идет активное проникновение внерегиональных государств и международных сил, то есть — формируются угрозы и российской безопасности, и национальной безопасности Ирана. Сначала Запад занимался покупкой местных элит с помощью проектов по доставке нефти и газа в западном направлении. Позднее стало понятно, что западные страны под прикрытием вопросов экономики намерены добиваться смены местных лидеров на абсолютно лояльных Западу руководителей. Ну а затем — красивые картинки трубопроводных и трансграничных проектов сменятся другими, направленными на установление контроля над регионом и создание здесь рычагов давления и на Россию, и на Иран, и на Китай.
Понятно, что такие проекты невозможны без военного присутствия, и этот вопрос будет продавливаться постоянно, под самыми разными предлогами. Поэтому интерес Тегерана к каспийскому узлу формируется, прежде всего, в сфере безопасности, недопущения милитаризации региона, исключения здесь военного присутствия третьих стран. Ну и, разумеется, на отстаивании принципа, по которому региональные проблемы должны решаться соседями по региону, а никак не международными «экспортерами демократии и права».
