КАРТИНА: Верещагин В.В. Парламентарии. – Сдавайся! (1873).
Опубликовано: Хлюпин В.Н., Грозин А.В. «Кочевые элиты» постсоветской Азии. Трудности модернизации властных структур в новых независимых государствах // .
ХЛЮПИН Виталий Николаевич, ГРОЗИН Андрей Валентинович
Вопрос о власти всегда начинается с пристального рассмотрения ее носителей. Азиатские новые независимые государства (ННГ) дали ряд поучительных примеров трансформации и эволюции экс-советских элит в изменившейся исторической и экономической ситуации. Проведя краткий исторический анализ этих явлений в республиках постсоветской Азии, предлагаем рассмотреть процессы трансформации элит в меняющейся исторической и социально-политической ситуации на примере Казахстана, где они прослеживаются весьма наглядно.
Современная казахстанская элита оказалась симбиозом отдельных пластов, образование которых определялось развитием конкретно-исторической ситуации. Пластов во многом генетически родственных. От начала формирования казахстанские элитные страты сменялись в следующей последовательности: кочевая традиционная, колониальная, советская номенклатура, современная независимая элита. При этом революционной и радикальной замены никогда не наблюдалось, отчего можно с большой долей уверенности предположить, что: а) границы смены элит весьма размыты во времени и достигают нескольких десятилетий и даже столетий; б) элементы различных типов элит совместно существовали, причудливо переплетались и переплетаются до настоящего времени.
Кочевая казахская или колониальная русская?
Сначала небольшой экскурс в историю. Казахстан как исторически достоверное государство и казахи как сложившийся этнос — явления сравнительно молодые. Кочевое государство казахов (если оно и было государством в европейском понимании этого термина) сложилось в 60-е годы XV века, этногенез казахов закончился (если закончился) и того позже.
Попытки современной казахстанской историографии «удревнить» государство и этнос вполне понятны и находятся в русле единой тенденции постсоветской исторической моды, но научно малодостоверны. Хотя ряд современных казахстанских исследователей и «доказали», что границы казахской государственности на севере достигали Северного Ледовитого океана1 и этническим казахом являлся сам Чингисхан2, основной массив достоверных источников заставляет сомневаться в ряде достижений местной научной мысли.
Опираясь на эти источники, можно реконструировать элиту казахского кочевого общества XV-XIX веков следующим образом. Хотя Чингисхан, скорее всего, и не был казахом, но именно его прямые потомки — ханы и султаны чингисиды (по-казахски «ак суек» — белая кость или «торе») составляли закрытую самим происхождением корпоративную группу правителей «Степи».
Сам титул хана мог носить только прямой потомок Чингисхана, и соответственно все известные казахские ханы — чингисиды. Монопольное право династии на ханские престолы различных государственных образований и внутренняя закрытость султанской касты способствовали превращению чингисидов во внеэтнический правящий слой. Султаны перемещались внутри кочевых общин, перепрыгивая с одного ханского престола на другой, и лишь по прошествии времени, что называется, «вросли» в этнос. Так, «казахский» чингисид Нур-Али Абулхаир-улы был дважды в 1741-ом и 1745 годах приглашен на трон хана Хивы, а затем до 1786 года являлся ханом Младшего жуза.
По причине политической раздробленности «Казахское ханство» как единый государственный механизм, подчиняющийся одному старшему хану, существовал весьма непродолжительное время. Естественные демографические процессы привели к тому, что два «отца-основателя» казахского ханства, Джанибек и Керей, спустя столетие оказались прародителями столь многочисленного потомства, что к середине XVIII века количество чингисидов в казахской степи определенно превышало количество казахских племен и ханских вакансий. Усилился процесс стремительного дробления «владений» различных султанов-торе.
К «ак-суек» относилась помимо чингисидов также социальная группа «ходжи» — потомки ближайших сподвижников пророка Мухаммада, оставшиеся в казахских степях с момента арабской (исламской) экспансии. Ходжи также жили своими аулами во всех трех жузах, пользовались почетом и уважением за святость и большую грамотность.
В начале XVII века наблюдается процесс окончательного распадения казахского протоэтноса на три жуза (орды): Старший (юг современного Казахстана), Средний (север, центр и восток страны), Младший (западные прикаспийские районы). И в каждом жузе, племенах и многих родах были свои султаны и ханы.
Убийства ханов Абулхаира (1748), Ишима (1797), Жан-торе (1809) и других — результат внутренних междоусобиц и разборок внутри элиты, но никак не следствие происков агентов Российской империи. Даже известные случаи «казахских восстаний» колониального времени — это в основном форма своего рода «фрондирования» перед центральной властью в поисках лучших должностей и содержания.
Ослабление ханской власти в результате естественного процесса дробления владений, а также инородность ханов-султанов привели к тому, что на первые роли постепенно стали выдвигаться родовые и племенные авторитеты (аксакалы — буквально «белые бороды», бии -судьи и баи — зажиточные казахи, родовые старшины). Соперничество между родовой и чингисидовой элитой отчетливо наблюдается с XVII и приобретает особую остроту во второй половине XIX века.
«Султанская» (правильнее назвать — ханская) партия и «старшинская» партия, стоявшая за привилегии родовой аристократии, боролись за власть в степи, и в конце XIX века «старшинам» удалось добиться великой победы: на должность «ага-султанов» (старших султанов) округов колониальная администрация назначила первых нечингисидов — родовитых и состоятельных баев. Так, видный родоуправитель кереев (племя) полковник Ырсай Аю-улы в 1824 году добился ссылки на каторгу последнего хана-чингисида Средней орды Губайдуллы (утвержден в ханском звании китайцами), одновременно «выбил» с родовых земель чингисида Касыма-торе и помог соплеменнику Есенею Естемисову стать окружным «ага-султаном» (1824-1865) центральной части Среднего жуза, оттеснив от власти чингисидов Валихановых3.
Именно «байско-чингисидовое» соперничество за власть «раскачало» казахстанскую протогосударственность в большей степени, чем прямое и опосредованное воздействие колониальной политики царизма. Закономерно, что Россия воспользовалась ослаблением степных властителей, но это был процесс необратимый в силу абсолютной военной несостоятельности ханских толенгутских дружин и родовых ополчений.
Говорить о том, что Россия в лице своих губернаторов проводила в степи какую-то единообразную политику по поддержке «султанской» или «старшинской» партий не приходится. Каждый губернатор из своих личных соображений, симпатий и антипатий пытался посадить на ханский престол (или, наоборот, с него низвергнуть) выгодного себе человека. Так, многолетняя симпатия и покровительство генерал-губернатора барона О. Игельстрома хану Нур-Али объяснялась не столько соображениями государственного порядка, сколько любовной связью с его дочерью.
Естественно, Россия стремилась иметь в степи лояльных союзников, но средством к достижению этого явились, главным образом, не карательные походы, а привлечение местной знати на службу «белому царю». Чингисиды органично и легко инкорпорировались в имперскую колониальную элиту: султан Шир-газы Каип-улы (младшежузовский) — майор и адъютант фаворита Екатерины Великой графа П.А. Зубова; султан Чокан Валиханов (среднежузовский) — поручик Сибирского казачьего войска, член Императорского русского географического общества; потомки последнего хана Букеевской орды Джангира (сам он был генерал-майором) даже получили (хотя и не смогли удержать) титул князей Российской империи, а один из сыновей — Губайдулла Джангиров, после окончания Пажеского корпуса дослужился в русской армии до высшего чина «полного генерала» рода войск — генерала от кавалерии, и т.д.
Степная демократия или степная аристократия?
Сразу нужно отметить один важный момент. В казахстанской историографии закрепился тезис об исконном демократизме, присущем традиционному казахскому обществу, в качестве безусловных доказательств которого рассматриваются действительно имевшие место процедуры выборов ханов. Однако при этом не уточняется, что механизм народного волеизъявления, по крайней мере с начала XIX века, носил именно процедурный, формальный характер. Народ, массы в процессе голосования не участвовали. Хана в лучшем случае «избирал» ограниченный круг представителей родовой аристократии, а часто и просто его ближайшие родственники и сотрапезники. Именно поэтому, как показала историк И. Ерофеева, складывалась ситуация, когда в одном жузе одновременно правили два и более ханов4.
В конце XVIII века фиксируется последний случай замечательного обычая «хан талау» (буквально — разорение хана). При стойкой неспособности степного владыки осуществлять свои управленческие функции (тиранство, пьянство, слабоумие) все его подданные, сговорившись, бросали патрона на произвол судьбы, разбежавшись и растащив его имущество. Так в 1786 году был покинут всеми своими приверженцами, включая сыновей и толенгу-тов (охранников), уже упоминавшийся хан Младшего жуза Нур-Али. На этом его власть и кончилась, остаток дней он провел в добровольной ссылке в Уфе5.
Попытки российской администрации ввести в степь порядки, сообразные с обычаями народов там обитавших, хотя и имели в себе благое побуждение, но только закрепили степной «псевдодемократизм» более совершенной системой «псевдовыборов».
Согласно «Уставу о сибирских киргизах (казахах)», изданному в июне 1822 года, устанавливалась выборность окружных старших (ага) султанов, а в «Уставе об управлении инородцев», изданном месяцем позже, четко прописывалось:
п.35 — «кочующие управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным»6. Существовала также выборность мулл, имамов мечетей прихожанами.
Как проходили подобные «выборы» степных управителей ярко описывают участники и свидетели. Начальник верненских жандармов ротмистр В. Железняков в 1916 году пишет: «Выборы в волостные управители и судьи… сопровождаются борьбой кандидатов… Обыкновенно два рода, редко больше, в волости ведут между собой борьбу… путем подкупа для получения возможно большего числа голосов для избрания. На выборы тратятся большие деньги… до нескольких десятков тысяч рублей». После победы «деньги выколачиваются из бедняков с хорошими процентами», через механизм поборов и вымогательства взяток. «Власть давала право беспощадно грабить бедноту, если так можно выразиться, на законном основании. Так называемый «народный суд» был той силой, которая заставляла бедняков делать все, что угодно богатым»7.
Анализ классово подкованного жандарма достаточно объективен, по крайней мере, подтверждается массой фактического материала, приводимого в трудах известных казахских общественных деятелей начала прошлого века. По свидетельству М. Тынышпаева, «…на выборах сильные роды, имея благодаря своему влиянию все власти на своей стороне, безнаказанно притесняют слабых»8. Т. Рыскулов пишет: «На почве выборов туземной администрации, борьбы и интриг между сильными и слабыми родами… возникает в Казахстане острая борьба партий (группировок)». При этом «взятки, покупка голосов избирателей… всяческие гонения на побежденную сторону — обычное явление»9.
Едва ли не главной причиной участия казахов в антироссийском восстании 1916 года было не столько вообще нежелание отправляться на окопные работы (на фронт их никто и не призывал), как массовые нарушения элементарной справедливости, допущенные волостными управителями при проведении мобилизации. Руководствуясь «партийной враждой» (в основе которой лежала вражда родо-племенная), волостные начальники записывали «в работы» исключительно иноплеменников и «партийных» соперников. Что не могло не привести к возмущению и протестному взрыву.
Однако почитание чингисидов в среде патриархальных кочевников закрепилось уже на ментальном уровне. В качестве национальных лидеров в момент ослабления царской власти выдвигаются не представители родовой элиты, а все те же чингисиды. «Ханы», провозглашенные в ходе восстания 1916 года, — все чингисиды. Главой казахской национальной автономии «Алаш-Орда» (1917-1920) становится опять же чингисид Среднего жуза Алихан Букейханов (депутат 1-й Госдумы, член ЦК партии кадетов, выпускник Петроградского лесотехнического института).
На первый план в короткий период автономного существования Казахстана выходит главным образом поверхностно модернизированная, колониальная, но достаточно образованная, и аристократическая по происхождению элита. Это ориентированные на европейские ценности и образ жизни выходцы из султанских, байских, бийских (судьи обычного права) семей и семей волостных управителей и родовых авторитетов: Мухамеджан Тынышпаев — среднежузовский найман, первый казах — инженер-путеец, выпускник Санкт-Петебургского института инженеров путей сообщения, Семиреченский областной комиссар Временного правительства, премьер-министр Кокандской автономии и член правительства «Алаш-Орды»; Халел Досмухамедов — младшежузовец, выпускник Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, соруководитель Западно-Казахстанского оляята (отдела) «Алаш-Орды»; его однофамилец Джанша Досмухамедов — «хан» оляята (любил, когда его именно так величали), юрист, до революции — зам. прокурора Томского судебного округа, фактически имел чин генерала юстиции; Жакып Ак-паев — юрист, выпускник юрфака Петербургского государственного университета, главный прокурор «Алаш-Орды», и т.д.
Советская восточная номенклатура или советский восточный бай?
Казахская элита начала прошлого века это — несколько десятков выпускников высших учебных заведений и несколько сотен средних, главным образом учительских школ и институтов, сельскохозяйственных, фельдшерских школ, гимназий и реальных училищ. Именно разночинцы, выдвиженцы, недовольные колониальным унижением и стремящиеся окончательно оттеснить аристократов-чингисидов, рвутся к власти путем вступления во всевозможные «революционные», «социалистские» партии. Но, опять же, видя в европейских партиях не более чем продолжение степной партийной традиции родовой борьбы (войны, — как писал Т. Рыскулов) и соперничества. Недаром до 1917 года в Казахстане не было ни одной сколько-нибудь значимой именно общеказахской партии или общественной организации, дифференциация проходила по родо-племенным группировкам.
Да, советская казахская элита — это сборный и эклектичный элемент. Во-первых, старая аристократия (чингисиды и алашордынцы) с высоким общим культурным и образовательным уровнем и, во-вторых — советские выдвиженцы из зажиточных (байских) и средних социальных слоев, со средним, незаконченным средним и начальным образованием. Причем и те, и другие вступили в партию и революцию примерно в одно время — 1919-1920 годы, но на значительных постах находятся, как и положено, социально более близкие большевикам «выдвиженцы», на вторых ролях — представители старой, условно, национально-буржуазной интеллигенции. Первые в большинстве своем представители Среднего жуза, среди вторых доминируют младшежузовцы. Старший жуз во власти и элите почти не представлен.
Типичные «выдвиженцы»: садовод Т. Рыскулов (председатель ТуркЦИК); аульные учителя — А. Асылбеков (второй секретарь Казобкома), С. Сейфуллин (председатель СНК), Н. Нурмаков (председатель СНК), У. Кулумбетов (председатель КазЦИК), С. Мендешев (председатель КазЦИК); агроном М. Мурзагалиев (первый казах — глава парторганизации, «ответственный секретарь» Казобкома); писарь-переводчик А. Айтиев (НКВД) и другие.
«Аристократы»: чингисид и первый казах-юрист Бахытжан Каратаев (депутат 2-й Госдумы, зав. отделом юстиции Казревкома), прославившийся тем, что последовательно побывал членом, пожалуй, всех политических партий, существовавших в предреволюционной России; чингисид, утаивший свое происхождение, Н. Иралин — зав. агитпропотделом Казобкома, затем нарком юстиции; сын царского генерала, чингисида — нарком здравоохранения Санджар Асфендиаров; сын родовитого богача Назир Тюрякулов — ответсекретарь ЦК Компартии Туркестана, по иронии судьбы -председатель комиссии ЦК по ликвидации патриархально-феодальных отношений.
Несколько особняком стоят подлинные пролетарии и люмпен-пролетарии, которые тоже попали во власть в результате глубинных социальных бурь, главным образом в процессе работы специального Комитета по коренизации при КазЦИК, но ввиду низкого профессионального уровня их доля незначительна. Это — рабочий-грузчик М. Татимов (нарком труда), его внук — Макаш Татимов, ныне крупнейший казахстанский ученый-демограф, ректор Центрально-Азиатского университета; рабочий С. Ескараев (НКВД), шахтер Угар Джанибеков (член КазЦИК) и другие.
Как таковой революционной, пролетарской по своей закваске и биографии элиты из казахов нет. Даже наиболее социально близкие большевикам Турар Рыскулов — воспитанник царского сатрапа, или Алиби Джангильдин -«чрезвычайный Степной комиссар» по ленинскому декрету, перешедший в православие «выкрест», авантюрист и искатель приключений (первый казах, совершивший кругосветное путешествие), — ну никак не подходили под категорию сознательных борцов за мировую революцию.
Видимо, прав был один из лидеров «Алаша», а затем — глава научной комиссии при наркомпросе X. Досмухамедов, утверждая, «до 17-го года среди казахов не было ни одного настоящего социал-демократа или социалиста-революционера, а о большевиках говорить нечего»10.
Но большевики, стремясь увлечь за собой «угнетенную Степь», испытывали огромный кадровый голод — мало-мальски грамотных национальных кадров (несмотря на происхождение) просто не хватало на освободившиеся в результате «коренизации» должности. По свидетельству М. Чокаева, председатель Туркестанской ЧК Я. Петере подыскивал «из низов», «из рабочих и трудящихся» коренных национальностей преданных людей, но они были настолько «забиты», что «боялись войти в правительство». Пришлось загребать во власть первых попавшихся (согласившихся), даже какого-то конокрада11. Ну насчет конокрада Петере, может быть, и преувеличил, однако самые настоящие баи, степные богатеи-миллионеры, в Казахстанское «большевисткое» правительство входили. Так, члена Казревкома и председателя Тургайского уездного совета и ревкома Байкадама Каралдина в 1928 году пришлось раскулачивать как крупного бая12.
В советскую элиту в спешном порядке дорекрутировались лица просто образованные, и, опять-таки, в силу более высокого социального статуса, таковыми оказались, в основном, выходцы из байских кругов, имевшие опыт так называемой «партийной» борьбы во время волостных выборов. Поверхностная убежденность в марксистских идеалах никак не мешала стремительной бюрократизации кадров «нацвыдвиженцев».
Бюрократия в восточных обществах, где всегда «бастык» (начальник), априори, выступал в качестве особо уважаемого человека, носителя высшей мудрости, быстро превратилась из инструмента власти в само ее воплощение. По сравнению с европейскими районами СССР (где данное явление также имело место) в советской Средней Азии и Казахстане процессы «бюрократизации» прошли гораздо быстрее и поразили общественные институты на большую (абсолютную) глубину. Причем советская восточная бюрократия — это не только и не столько система номенклатуры, в смысле тотальной кадровой селекции, а именно возрождение байства, «бастычества», когда начальник рассматривался и утверждался в роли «патриарха», уважаемого главы учреждения-семьи.
Возник тип лидера — «советский бай», персонаж более чем хорошо знакомый каждому жителю Средней Азии. Аналоги данному явлению в Европе если и имелись, то в Италии, в итальянской мафии, со знакомой атрибутикой целования рук и клятв в верности боссу.
Типичный партийный босс советской Средней Азии — это узбекский Адылов. С грудью в орденах и приписками несуществующих урожаев, ликом «Великого Ленина» над головой и бесчисленными дарами верноподданных, и зинданом (тюрьмой) для неугодных.
Номенклатура партийно-советских органов дублировалась, а затем и подменялась номенклатурой родо-племенной. Начальник-бай тянул и устраивал во власть прежде всего своих сородичей. Вчерашний гимназист Смагул Садвакасов в 23 года становится наркомом просвещения, и это отнюдь не единичный случай. Курс на «коренизацию» аппарата, взятый большевиками, стремящимися втянуть степняков в лоно мировой пролетарской революции, принес свои удивительные плоды.
Советская элита Казахстана оказалась, по своей сути, байской, протобуржуазной, родо-племенной и, только отчасти, разночинской. Официальная коммунистическая идеология воспринималась на поверхностном уровне и носила маскировочный характер, а как только силовые нити режима ослабели, отпала и нужда в особой маскировке. Конечно, были и нацкадры — ярые и убежденные коммунисты, но таковые находились в сугубом меньшинстве.
Следует отметить, что в ходе сталинских репрессий практически все, за редчайшим исключением, перечисленные представители элиты были ликвидированы. Тотальный размах репрессий в Казахстане, скорее всего, явился не следствием исключительной кровожадности местного НКВД, а спецификой кадрового состава самой парторганизации, спецификой строения партийной элиты. Дело в том, что вся история парторганизации Казобкома-крайкома ВКП(б) — это бесконечная война группировок (родо-племенных) за лидерство, это перманентная наркомовская чехарда, заговоры-сговоры, подсиживания, доносы и докладные в вышестоящие инстанции.
Супруга секретаря Алма-Атинского ревкома Ураза Джандосова Фатима Джандосова (Сутюшева) вспоминала: «По-моему, с первых же дней в новой столице (имеется в виду Кзыл-Орда, куда казахстанское правительство переехало в 1925 году) среди казахов началась концентрация группировок по родам… каждый старался делать политическую погоду Казахстана»13. Жена другого репрессированного -экс-председателя СНК Сакена Сейфуллина — вспоминала, что Ежов ехидно спрашивал ее мужа, почему это казахи такие жалобщики. «Чуть что — строчат один на другого»14.
«Исчадие номенклатуры Ежов», по определению М. Вселенского, был именно «обычным партбюрократом», выделявшимся только «особенной старательностью»15. И, что особо надо отметить, воспитанником именно казахстанской парторганизации. В середине 20-х годов начинал свой карьерный рост заведующим организационно-инструкторским отделом и третьим секретарем Казкрайкома.
«Групповщина» и «национал-уклонизм», соперничество «ходжановской», «сейфуллинской», «мен-дешевской» группировок вождей и прочих групп пронизывали деятельность совпартаппарата. В 1922 году глава КазЦИК младшежузовец Сейтгали Мендешев так удачно провел выборы в ЦИК, что там из 75 членов, почти все оказались его сторонниками (точнее, соплеменниками). За что и был старше — и среднежузовцами тут же обвинен в «левизне» и «антиказахской позиции». И примеров подобной борьбы множество. Как пишет современный казахстанский историк В.К. Григорьев, представители элиты начала века «в политической борьбе использовали не только данные интеллекта, но ту или иную мощь родоплеменных связей, богатства и т.п. Подобное резко увеличивало как силу, так и амплитуду колебаний внутри течений и группировок интеллигенции…»16.
Можно ли считать «элитой» байско-советскую бюрократию?
Глубокую архаичность сущностных позывов советской восточной бюрократии особо отметил в Казахстане Лев Троцкий. В письмах именно из алма-атинской ссылки он клеймит «советский «феодализм», который не просто «неизбежно сращивается с бюрократизмом, с мандаринством (применительно к Казахстану — байством), а иногда из этого последнего ведет свое происхождение»17. Уже упоминавшийся Ураз Джандосов в октябре 1927 года пишет «о казахском бюрократизме», который «занимает такое же место, как и все остальные пороки соваппарата вместе взятые». «Чиновничье-бюрократическое высокомерие русских, переплетаясь с азиатской грубостью казахов, создает иногда такую обстановку в наших учреждениях, что ни на что, кроме надругательства над всеми принципами советской демократии, не остается места»18. Но тот же Джандосов после ареста в 1937 году, по свидетельству сокамерника, известного журналиста Х.В. Узденбае-ва (в 1937 году — главный редактор издательства ЦК Компартии Казахстана), перед расстрелом кричал в тюрьме не «Слава Великому Сталину!» или что-нибудь подобное, а именно: «Мен албанга ризамын, албан да маган риза шыгар!» («Я доволен родом албан, они тоже должны быть мною довольны!»). Он никого не назвал на допросах и даже в последние минуты жизни албан-шапраштинец думал о гордости за родное племя, а никак не о торжестве мировой революции19.
Деятельность партийно-советского аппарата 20-30-х годов насквозь пронизана межродовой и родо-племенной враждой, соперничеством за лидерство. Родо-племенное сознание настолько застило глаза руководящим работникам госаппарата, что даже борьбу с троцкизмом в ряде казахстанских парторганизаций (Актюбинской, например) расценивали как «борьбу рода Троцкого с родом Ленина». Недаром на апрельском (1925) пленуме Казкрай-кома чингисид С. Асфендиаров видел главную задачу соввласти — «изжить родовой строй», который и есть почва всем группировкам в партаппарате20.
Но наследие родового прошлого отнюдь не отмерло где-то на рубеже 30-40-х годов, как многим хотелось бы видеть. С гибелью наиболее ярких фигур «групповщинного» противостояния 20-30-х годов в сталинских застенках не изменился сам родово-номенклатурный аппарат, он только научился лучше маскироваться.
«Cтарые платья» новых «ханов»
«Современная «политическая элита» Казахстана — продукт советской эпохи, прямой генетический наследник советской номенклатуры», — пишет казахстанский ученый, профессор Б. Ирмуханов21. Следует только напомнить о родовых корнях этой номенклатуры и добавить некоторые новые штрихи.
«Новая старая элита» за годы советской власти приспособилась не просто маскироваться, она научилась прятаться от всех видов опасности и научилась богатеть.
Значительная часть представителей казахстанской нацэлиты военного и послевоенного времени либо вовсе не служили в армии (У. Караманов, Н. Назарбаев, К. Токаев, А. Есимов, М. Жолдасбеков и другие), либо избежали фронта в тыловых частях и на ответственной партийно-хозяйственной работе (Д. Шаяхметов, Н. Ундасынов, А. Аскаров, Д. Кунаев и другие). Это при том, что большинство казахстанцев, мужчин призывного возраста, с честью защищали Родину в годы войны. Конечно, многие были освобождены по здоровью, а у остальных была бронь, но ведь «в атаку первым подниматься» — привилегия настоящего коммуниста.
Нынешние «руководящие чиновники радеют больше не о службе, а о том, как любой ценой вырвать лакомый кусок для себя от приватизируемой государственной собственности. Происходит их сращивание с предпринимателями и бизнесменами для наживы и накопления первоначального капитала», — пишет другой известный в Казахстане автор, публицист А. Калмырзаев22.
Так ли это на самом деле, предмет отдельного исследования. Видимо, на определенном этапе имела место опора номенклатуры на протокласс советской буржуазии, органично прораставший из среды работников советской торговли, с ее тотальным дефицитом и системой распределения благ «по списку» и «по блату». Родственник по линии жены Сыздык Абишев — директор Карагандинского горпромторга, затем Алма-Атинского областного управления торговли, способствовал стремительному вхождению во власть действующего президента Нурсултана Назарбаева.
Зато попытки генерации «молодых казахов» (характеристики: молодость, богатство, свобода от национальных предрассудков и традиций, ориентация на европейские ценности) громко заявить о своих политических амбициях если и предпринимались, то были задушены в зародыше. Видимо, они рассматривались как выскочки и инородное тело в уже сложившемся субсоциуме. Но, вместе с тем, современную казахстанскую элиту ни в коем случае нельзя назвать исключительно «старой». Отнюдь. Через специально сформированные органы (Высший экономический совет и др.) президент Назарбаев отсматривал и отбирал в свой аппарат инициативных молодых людей (главным образом экономистов и юристов). Именно он расставил их на руководящие посты в различных областях государственной деятельности, сделав динамичной и интеллектуальной «обслугой» определенных интересов (Б. Мухамеджанов — зав. государственно-правовым отделом администрации президента, 3. Какимжанов — министр госдоходов, Б. Имашев — председатель Агентства РК по регулированию естественных монополий, С. Мын-баев — министр сельского хозяйства и другие).
Родо-племенная элита с обретением независимости и утратой последних сдержек и противовесов из центра (Москвы) только оформила и закрепила свою негласную власть. «Клан (в отличие от партий, профессиональных общностей и т.д.) вновь стал господствующей формой группирования элит центральноазиатских республик», — утверждает казахстанский исследователь Н. Амрекулов23. О неразрывной связи времен применительно к казахстанской элите говорят факты. Во власть пришло только новое поколение — сыновья и внуки «больших родителей». Министры — потомственные представители элиты: секретарь Совета безопасности и неформальный первый идеолог Казахстана Марат Тажин — сын секретаря Гурьевского обкома партии и зам. зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПК Мухамбетказы Та-жина; экс-министр образования и науки Крымбек Кушербаев — сын первого секретаря райкомов партии в Кзыл-Ординской области; министр культуры, информации и общественного согласия Алтынбек Сарсенбаев — сын пенсионера республиканского значения, директора передового совхоза-миллионера;
директор Департамента МИД РК по инвестициям Дулат Куанышев — сын первого секретаря обкомов и министра хлебопродуктов; премьер-министр Касымжомарт Токаев — сын члена Президиума Верховного Совета КазССР; бывший 1-й вице-премьер Даулет Сембаев — сын министра просвещения; вице-премьер Ураз Джандосов — внук репрессированного наркома, и т.д.
Вернулись во власть даже потомки старой аристократии. В 1996-1997 годы исполнительным директором в ранге министра Госкомитета по инвестициям был среднежузовский торе (чингисид) Сержан Канапьянов; министром соцобеспечения летом 2000 года назначен «ходжа» Алихан Байменов (экс-глава президентской администрации). Особенно сильны преемственность и должностная наследственность в «гуманитарной» (идеологической) и «нефтяной» сферах.
Поле кадрового маневра предельно сузилось. Страта «родственников» главы государства заняла в нем (государстве) столь широкие позиции, что вскоре может встать вопрос о почти полной «семейнизации» аппарата управления одной «большой семьей». На сегодняшний день, опираясь на данные казахстанских исследователей Н. Масанова, К. Асанова, Э. Мер-линка, «шапраштинская» племенная элита, в симбиозе с среднежу-зовскими родственниками супруги президента, представлена в Казахстане следующей иерархией: президент — Н. Назарбаев; неофициальный преемник — заместитель председателя Комитета национальной безопасности, генерал, доктор наук Рахат Алиев (старший зять); глава крупнейшего государственного информационного холдинга «Хабар», доктор наук, Дарига Назарбаева-Алиева (старшая дочь); академик и экс-министр Мухтар Алиев (сват); директор «Казтрансойл» Тимур Кулибаев (второй зять); генерал МВД Талгат Кулибаев (брат Тимура); экс-министр и первый секретарь обкомов, ныне глава крупной фирмы, Аскар Кулибаев (отец Тимура и Талгата); вице-президент «Казахойла» Кайрат Назарбаев (племянник); посол в Бельгии — Ахметжан Есимов (экс-глава президентской администрации и экс-госсекретарь), 1-й заместитель министра иностранных дел Нуртай Абыкаев (экс-глава президентской администрации и экс-председатель КНБ); председатель Верховного Суда — Кайрат Мами; спикер Сената (Верхней палаты) Мажилиса и конституционный преемник президентского поста — Оралбай Аб-дыкаримов (экс-глайа президентской администрации); заместитель управляющего делами Президента Туребек Косунов; председатель Агентства по земельным ресурсам Бакыт Оспанов; глава «Альфа-Банка» Казбек Ашляев и т.д.
Особо следует отметить наличие внутри казахстанской элиты страты неинституализированных (не обличенных формально первыми должностями) носителей власти. Это так называемые «агашки» (от «ага» — почтенный, старший, уважаемый) — одновременно и приближенные «к телу» задушевные советники, и выразители интересов родо-племенной организации. Своего рода племенные теневые «лоббисты». В качестве таковых можно рассматривать: супругу президента С.А. Назарбаеву, уже упомянутого Н. Абыкаева, руководителя президентской администрации С. Калмырзаева, отчасти — руководителя канцелярии правительства К. Саудабаева и других.
За один век в Казахстане сменилось несколько типов формационного развития, но, парадокс, — политические элиты, выступавшие застрельщиками и заложниками этих изменений, претерпели не столь глубокие трансформации. Существующая на данный момент в Казахстане элита генетически является прямой преемницей байской родо-племенной аристократии. Советский номенклатурный бюрократизм только на время идеологически прикрыл сущность родо-племенной архаики.
Эффективность механизма государственного управления, построенного на данном типе элитной организации, характерном для всех новых независимых государств постсоветской Азии, вызывает большие сомнения, потому что приводные ремни родо-племенной клановости по силе воздействия всегда превосходили и будут превосходить формализованные принципы государственного строительства. Само построение государства на родо-племенном и клановом принципе, закрывающее дорогу во власть талантливым управленцам, находящимся вне клановой борьбы, — тупиковый путь, ведущий эти страны не к вершинам прогресса, а к средневековой отсталости и зависимости от мирового капитала и транснациональных корпораций.
Литература
1. Абдиров М. Хан Кучум: известный и неизвестный. Алматы, «Жалын», 1996.
2. ДанияровК. Альтернативная история Казахстана. Алматы, «Жибек жолы», 1998, с. 8.
3. Муканов М.С. Из исторического прошлого. Алматы, «Казакстан», 1998, с. 64, 69.
4. Ерофеева И.В. Казахские ханы и ханские династии в XVIII — сер. IX вв. // Культура и история Центральной Азии и Казахстана: проблемы и перспективы исследования. Алматы, 1997, с. 46-144.
5. Сост. Вяткин М.П. Материалы по истории Казахской ССР (1785-1828). Т. IV, Москва-Ленинград, Академия Наук СССР, 1940, с.480.
6. Ред. Кенжалчее 3. и др. Казак эдет-гурып кукыгынын материалдары — Материалы по казахскому обычному праву. Алматы, «Жетi жаргы», 1996, с. 12-13.
7. Ред. Садыков А.Р., Бермаханов А. ?аhарлы 1916 жыл (Кужаттар мен материал-дар жинагы) — Грозный 1916 год (Сборник документов и материалов). Алматы, «Казак-стан», 1998,с.128-129.
8. Тынышпаев М. История казахского народа. Алматы, «Санат», 1998, с. 17.
9. Рыскулов Т. Собр. соч. в 3-х томах. Т. 2, Алматы, «Казакстан», 1997, с. 224.
10. Досмухамедулы X. Избранное. Алматы, «Ана ты;», 1998, с. 376.
11. Чокай оглы М. Туркестан под властью Советов // Сост. Аккошкаров Е. Из истории казахов. Алматы, «Жалын», 1997, с. 350.
12. Сост. Митропольская Т.Е. Протоколы Революционного комитета по управлению Казахским краем (1919-1920 гг.). Алматы, «Гылым», 1993,с.200-201.
13. Джандосова (Сутюшева) ФА. Двадцатые годы: Ташкент и Кзыл-Орда // Ред. Жандосов. А. Кайран Ораз-Легендарный Ораз: Ораз Жандосов замандастар козiмен. Алматы,1999,с. 132.
14. Бектуров Ж. Последние дни Сакена // Сост. Лукича Л.П., Сатыбалдиев Е.А. О чем не говорили: документальные рассказы и очерки. Алма-Ата, «Жалын», 1990, с. 80.
15. Вселенский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. Лондон, 1990, с. 106.
16. Сост. Лукина Л.П., Сатыбалдиев Е.А. О чем не говорили: документальные рассказы и очерки. Алма-Ата, «Жалыи», 1990, с. 49.
17. Троцкий Л.Д. Письма из ссылки. 1928 год. М.,1995,с. 162.
18. Джандосов У. Документы и публицистика (1918-1937гг.). В 2-х томах. Т. 2., Алматы, 1999,с.64-65.
19. Узденбаев Х.В. С чувством глубокой скорби и горести… // Ред. Жандосов А. Кай-ран Ораз-Легендарный Ораз: Ораз Жандосов замандастар козiмен. Алматы, 1999, с. 21.
20. Джагфаров Н., Остов В. Национал-уклонизм: мифы и реальность // Сост. Сар-мурзин А.Г. О прошлом — для будущего. Алма-Ата, «Казахстан», 1990, с. 157-158.
21. ИрмухановБ. Чиновничья знать Казахстана // Политическая элита Казахстана: история, современность, перспективы. Материалы «круглого стола», Алматы, 5 февраля 2000 г. Алматы, «Фонд им. Ф. Эберта», 2000, с. 88.
22. Калмырзаев А. Свобода — не только сладкое слово. Алматы, «Санат», 1997, с. 150.
23. Амрекулов Н. Пути к устойчивому развитию, или размышления о главном. Алматы, 1998,с.71.
24. «Азия и Африка сегодня», № 4, 2001 год
