Опубликовано: Иран.Ру. .
Игорь Панкратенко
Китай был и остается, по сути, единственной страной, которая в последнее десятилетие проводила в отношении Ирана самостоятельную политику. Учитывая, разумеется, международную конъюнктуру, но при этом ни на шаг не отступая от присущего Пекину прагматизма. Когда этого требовали интересы национальной экономики, Китай попросту игнорировал позицию Запада в иранском вопросе и введенные против Тегерана санкции. Сегодня, после подписания итогового Соглашения в Вене, у двух стран появилась реальная возможность стать стратегическими партнерами. Будет ли она реализована?
В сложнейший для Ирана и его экономики период развязанной Западом войны санкций, Китай установил своеобразный рекорд. В то время, когда товарооборот Исламской республики с ее основными партнерами сокращался, а с Россией вообще упал до исторического минимума, объем торговли между Тегераном и Пекином только нарастал. 1997 − $12 миллиардов, в преддверии «калечащих санкций», в 2009 году − $28 миллиардов. На их пике в 2012 − $36 миллиардов. В 2013 – $40 миллиардов. И, по итогам прошлого года, с учетом нефтяного экспорта − $47,5 миллиарда долларов.
Словом, за период с 2009 года, в условиях ужесточения Вашингтоном и ЕС санкционного режима против Исламской республики, рост товарооборота составил почти 60 процентов – более чем убедительно доказательство того, что для Пекина санкции никогда не были и не будут сдерживающим фактором в развитии экономического партнерства с Тегераном.
Избегая громких заявлений, Китай использовал любую возможность как для «размывания» санкций, так и для осторожного, но эффективного подталкивания остальных членов «шестерки» к мысли о том, что соглашение по ядерной программе Ирана должно быть подписано, а политика изоляции Тегерана является контрпродуктивной и наносит серьезный ущерб региональной безопасности. Причем, к убеждению партнеров Пекин подходил комплексно, гибко сочетая экономические решения с демонстративными шагами военно-политического характера.
К примеру, в 2009 году Иран обеспечивал около 12 процентов китайских потребностей в импорте нефти, занимая третье место в списке импортеров – после Анголы и Саудовской Аравии. Не вступая в прямую конфронтацию с резолюциями Совета Безопасности ООН и односторонними санкциями, введенными США и Евросоюзом, Пекин в 2010-2012 году снизил объемы закупаемой нефти. Но как только в ноябре 2013 года, по итогам переговоров в Женеве, антииранские санкции были ослаблены, Китай тут же вновь начал наращивать объемы импорта, только за первые шесть месяцев 2014 года увеличив объемы закупок у Ирана на 48 процентов.
Что же касается шагов военно-политического характера, то стоит напомнить, что в 2010 году, когда Вашингтон и его союзники изо всех сил проталкивали идею о «принуждении Тегерана к переговорам» путем создания вокруг него режима международной изоляции, намекая при этом на возможные военные меры, эскадрилья истребителей китайских ВВС демонстративно прибыла с «визитом дружбы» на авиабазу в Иране. А в 2014 году состоялась серия ирано-китайских контактов на уровне глав военных ведомств. Китайский и иранский министры обороны провели содержательный диалог по вопросам сотрудничества в сфере безопасности и перспектив партнерства. Стороны обменялись представительными военными делегациями, а под «занавес» − корабли китайского военно-морского флота нанесли визит в Бандар-Аббас.
Непростые нюансы ирано-китайского партнерства
Но крайне наивно и нечестно было бы изображать отношения между Тегераном и Пекином как ровную дорогу к сияющим вершинам стратегического партнерства, над которой всегда безоблачное небо и ярко сияет солнце ирано-китайской дружбы. История отношений между этими государствами за последние два десятилетия включает в себя и провалы, и нереализованные проекты. Нет ни одной стратегической сферы сотрудничества между Тегераном и Пекином, у которой не было бы своего персонального «скелета в шкафу».
В начале 90-х годов Китай и Иран заключили ряд протоколов о сотрудничестве в ядерной области. Так, в 1993 году был подписан контракт об участии Пекина в достройке Бушерской АЭС и строительстве еще одной атомной электростанции мощностью 300 МВт на юго-западе Ирана. Кроме того, в 1995 году стороны достигли соглашения о том, что Китай построит под Исфаганом завод по обогащению урана. Эти договоренности вызвали крайне нервную реакцию Вашингтона, давлению которого тогда Китай предпочел уступить, и в 1999 году ирано-китайское сотрудничество в сфере атомной энергетики было свернуто.
До определенного времени Пекин не только поставлял в Исламскую республику готовые образцы вооружений, но и передал ряд технологий для иранского военно-промышленного комплекса, касающихся ракетной техники, артиллерийских систем и строительства боевых кораблей и катеров. А итогом сотрудничества двух стран в космической сфере стал запуск в сентябре 2008 года с помощью китайской ракеты совместного искусственного спутника Земли Environment-1.
Но США сумели заставить Китай уступить и во второй раз, в 2009 году, когда была принята резолюция Совета управляющих МАГАТЭ, осуждающая Тегеран за сокрытие информации о строительстве второго завода по обогащению урана вблизи города Кум и ставшая предлогом для введения дополнительных санкций против Ирана Советом Безопасности ООН. Правда, для этого американской стороне пришлось прибегнуть к откровенному шантажу – сначала Вашингтон принял решение о поставках оружия Тайваню, затем в Белом доме с помпой встречали духовного лидера Тибета Далай-ламу.
Ну а уже после этих демонстративных шагов, за две недели до официального визита Президента США Барака Обамы в Китай, который состоялся 15-18 ноября 2009 года, в Пекин прибыли эмиссары американского Совета национальной безопасности Денис Росс и Джеффри Бадер. Которые недвусмысленно дали понять, что если Китай, оставшийся со своей особой позицией по Ирану в стратегическом одиночестве, – напомню, Россия к тому времени уже приняла американские правила игры по ядерному досье Тегерана – не согласится с необходимостью ужесточения позиции по Ирану, не свернет программу ВТС и наложит вето на антииранскую резолюцию СБ ООН, то «недружественные шаги» США в отношении Пекина примут гораздо больший масштаб.
Взвесив в той ситуации все «за» и «против», китайское руководство приняло решение не вступать в открытый конфликт с американцами и их союзниками в Европе. Но при этом – использовать все возможные «лазейки» в санкционном режиме для продолжения взаимовыгодного сотрудничества с Ираном. Что, как показывает динамика товарооборота, и было сделано. Но осадок у иранской стороны остался.
Отдельного разговора заслуживают периодически возникающие между Тегераном и Пекином разногласия в экономической сфере – от совместных проектов по нефти и газу, до проблем с китайскими инвестициями в иранскую экономику и политикой жесткого протекционизма Тегерана в отношении присутствия китайских товаров на рынке страны. Защищая интересы отечественного производителя, руководство Ирана не намерено проводить политику «открытых дверей» для изготовленной в КНР продукции массового потребления. Что, разумеется, вызывает откровенное раздражение китайского бизнеса и добавляет недопонимания в двухсторонние отношения.
Претензии Тегерана
Но и без экономической составляющей у Тегерана раз за разом прорывается раздражение уклончивой, по его мнению, позицией Пекина по целому ряду вопросов, главный из которых – признание Китаем за Ираном статуса «эксклюзивного партнера». На том основании, что Иран занимает последовательную антиамериканскую позицию и, по расчетам руководства страны, должен быть автоматически занесен Пекином в категорию «внешнеполитического приоритета» с соответствующими преференциями в экономике¸ политике и сфере военно-технического сотрудничества. Особенно эти настроения у части иранских политических элит усилились сейчас, после подписания «Венского пакта». Основная причина здесь, как представляется, –непонимание в Тегеране основных принципов той внешней политики, которую проводит Китай.
Именно экономические рычаги, не зависящие от политических симпатий, в первую очередь используются Пекином для продвижения своих интересов в регионе, для оформления его в своеобразное «открытое акционерное общество». Членство в котором должно приносить китайской экономике прибыль, а не служить источником проблем из-за того, что в клубке местных конфликтов Пекин открыто принял чью-то сторону. И благодаря этой линии сегодня Китай реализует свои политические и экономические задачи в той же Африке, в Центральной Азии и на Ближнем Востоке пусть и менее «зрелищно», но куда как успешнее, чем США, Россия или Иран.
Что, повторюсь, вызывает все большее непонимание в Тегеране. Тем, например, что Китай временно диверсифицировал источники поставок энергоресурсов, в результате чего Саудовская Аравия – главный противник Ирана в региональном противостоянии – занимает место в тройке основных экспортеров нефти в Поднебесную, а вот Тегеран места в ней лишился. Или тем, что придерживаясь твердой позиции в отношении того, что законные права палестинцев должны быть удовлетворены, Пекин, тем не менее, стал одним из главных импортеров израильского оружия. Вдобавок, в 2013 году импорт из Китая в Израиль без учета алмазов впервые превысил по объему импорт из США, и теперь Пекин выступает одним из главных поставщиком товаров и услуг «сионистскому режиму».
Расширение сотрудничества Пекина с Багдадом в освоении южных нефтяных полей Ирака, несут в себе, по мнению Тегерана, «угрозу ослабления иранского влияния в стране». Иранское руководство, наблюдая за активностью Пекина, всерьез опасается, что вскоре ему придется вслед за американцами повторять слова, сказанные Робертом Капланом в Wall Street Journal: «Мы освободили Ирак, чтобы китайские фирмы могли беспрепятственно добывать там нефть».
Вызывает настороженность Тегерана и активность Китая в пакистанском Белуджистане, являющемся одним из ключевых узлов «нового экономического пространства Шелкового пути». Пекин не скрывает, что рассматривает Пакистан вообще и эту провинцию в частности, как будущую промышленную базу. И в Тегеране задаются вопросом – не станет ли динамично развивающийся пакистанский Белуджистан причиной роста сепаратистских настроений в Белуджистане иранском, тем более, что сравнимых по размерам с китайскими инвестиций в регион Исламская республика делать не может.
И, в завершение, еще об одной из причин иранского недовольства − достаточно жесткая позиция Китая в отношении попыток иранских религиозных организаций заниматься пропагандой исламский ценностей в непосредственной близости от западных границ КНР. Стоит напомнить, что когда бывший президент Ирана Мохаммад Хатами предложил Пекину помощь шиитского духовенства в урегулировании проблем с мусульманами Синьцзяна, китайская сторона вежливо, но настоятельно посоветовала никогда больше не поднимать тему.
Через тернии – к стратегическому партнерству
Подписание итогового Соглашения по иранской ядерной программе в Вене было воспринято в Пекине как новая возможность укрепить стратегическое партнерство с Тегераном. Тем более, что к благополучному исходу тринадцатилетних переговоров китайская сторона приложила максимум усилий.
Руководство КНР сегодня прекрасно осознает ключевое значение Ирана в регионе, важность полноценного и масштабного сотрудничества с ним в реализации как грандиозного проекта «экономического пространства нового Шелкового пути», так и программ по обеспечению региональной безопасности, совместного противостояния наркотрафику, экстремизму и, что актуально и для Тегерана, и для Пекина, сепаратизму.
Иран рассматривается Китаем и как важнейший элемент обеспечения безопасности энергетической, поскольку, во-первых, даже с учетом диверсификации источников импорта останется одним из важнейших поставщиков нефти для китайской экономики. Во-вторых, трубопроводы, которые в перспективе могут протянуться из Ирана в КНР, менее уязвимы для недружественных шагов третьих стран, чем нынешние морские маршруты Пекина, проходящие через узкие ворота Ормузского и Малаккского проливов.
А потому и до «Венского пакта», и после его подписания официальные лица КНР заявляли и заявляют о готовности оказать Тегерану помощь в решении двух наиболее важных задач иранской экономики – получение технологий и инвестиций. Причем, с опережением утвержденного в ООН графика снятия санкций. По итогам Вены Пекин уже подтвердил три принципиально важных момента сотрудничества с Тегераном. Первый − готовность инвестировать создание «экономического коридора» из Иран в Пакистан (включая строительство газопровода). Второй − предоставить для модернизации иранской экономики средства Азиатского банка инфраструктурных инвестиций. И, наконец, третий − в случае заключения с Тегераном соглашения о его участии в создании «экономического пространства нового Шелкового пути», Пекин готов в ближайшие годы довести объем своих инвестиций в экономику Ирана до 52 миллиардов долларов.
Ну и, разумеется, Китай намерен расширить сотрудничество в сфере транспорта, то есть продолжить полномасштабную реализацию подписанного с Ираном в 2003 году «Протокола о взаимодействии в транспортной сфере». Который сам по себе является более чем серьезным проектом, включающим в себя и дальнейшее развитие магистрали «Тегеран-Север», и строительство метрополитенов в Исфагане, Мешхеде и Тебризе. А кроме того, создание китайской China National Heavy Truck Corporation совместно с Iran Khodro Diesel в Иране заводов по сборке грузовых автомобилей и микроавтобусов, с последующей их реализацией на рынках Ближнего Востока и Центральной Азии.
* * *
Иран и Китай – переговорщики крайне сложные. Ко всему, в их отношениях достаточно спорных моментов и взаимного недопонимания. От того, сумеют ли они их преодолеть, во многом зависит и то, станет ли реальностью стратегическое партнерство «амбициозного льва» и «крадущегося дракона». Партнерство, способное сформировать новую политическую и экономическую реальность Востока, от Турции и Ирака до Пакистана, от Центральной Азии до Синьцзяна.
