Опубликовано: Альманах «Искусство войны». .
Полный спокойствия Олег Валецкий бросается в глаза на серых московских улицах. На нем футболка националистического сербского бренда «Otadzbina», с оскалившимся волком. Олег, в свое время, прошел две войны на Балканах – Боснийскую и Косовскую, а потом обучал македонских солдат обнаруживать мины албанских террористов. Вообще-то, он побывал в гораздо большем числе конфликтов, начав с Осетии и закончив Ираком. Про него есть лаконичная статья в «Википедии», а в тематических книжных магазинах продаются его книги. Когда я учился в школе, то после уроков шел в библиотеку и читал статьи Валецкого в журнале «Солдат Удачи». Олег говорит мне, что на Балканах рано или поздно начнется новая религиозная война, но на нее он вряд ли уже поедет.
«На этнические чистки я не обращал внимания»
Когда я ехал в Боснию, никаких сомнений не было. Сербы не были для меня идеальными людьми; но в 1993 году они были той стороной, которая воевала против нашего общего врага. До этого я уже успел повоевать за осетин в Южной Осетии.
Линия фронта в Боснии была четкой – между собой воевали народы: сербы с бошняками-мусульманами и хорватами. Конечно, в мусульманских частях были местные сербы, а в сербских – мусульмане, но это не было распространенным явлением или идейностью. В Боснии вообще идейных людей мало – это приземленная «кавказская» страна. Идейность – удел образованных людей, которых, там не много. Просто там жизненная коллизия: мусульманин живет среди сербов, у него есть сербы родственники, и его мобилизовали за сербов, – и наоборот.
На фронте я ждал, когда начнут стрелять. Каждый солдат так себя ведет. Но, в общем, в Боснии, шли в основном позиционные бои: раз в два-три месяца наступаем, – выбьем мусульман и снова сидим на позициях. По-сербски «позиция» – это положай. У нас, русских добровольцев, говорили: «Ходить на положай». Мясорубка в траншейных боях редко встречалась, но все-таки бывало и такое.
Так у меня было до марта 1995 года, когда я уехал из Боснии. Отступления сербов перед бошняками с хорватами под ударами авиации НАТО видеть не довелось.
В этнических чистках я не участвовал, хотя знал, что они случались – на каждой войне они происходят. Наличие чисток зависит не от рядовых, а от командования. Как реагировали сербы? Да никак: война идет, – вот бы их всех, мусульман, перестрелять!
Некоторые пишут, что в Боснии и Герцеговине было двести тысяч погибших, – но это фантазии. Сербы потеряли 20-21 тысячу солдат убитыми, а всего в Боснии погибло примерно 100 тысяч человек, из них больше половины – военные. Была совместная комиссия из сербов, мусульман и хорватов, плюс есть Министерство по делам ветеранов Республики Сербской: они подсчитали всех.
На войне мне приходилось пересекаться с Радованом Караджичем. Культурный человек, его должность президента Республики Сербской была условной. Фактически всем управлял Белград. Благодаря нему наши добровольцы получили право на гражданство и пенсию. Почему бы и нет? Мы – бывшие военнослужащие армии Республики Сербской со всеми вытекающими правами.
Русских через Боснию прошло 600-700 человек; кроме нас, других иностранных волонтеров и не было у сербов особенно-то. Практически, все они потом отошли от войн, и, к сожалению, некоторые в своих интервью хаяли сербов. У нас в народе в последнее время стал, распространен тип хама: куда его ни пошлешь, он обо всех будет плохо отзываться. На Донбассе где были также русские добровольцы, – если некоторых послушать, там никто, кроме них, не воюет. Это особенности современной российской психологии. Понятно, что есть разные сербы: те, которые не воевали, и трусы, и интриганы, и подонки, – их много в каждом народе. Но нельзя, же так огульно судить.
«Серб – это нечто среднее между грузином и русским»
После войны в Боснии я остался у сербов – у меня жена сербка. Но своим для сербов я не стал. Мало ли какой русский поселился среди них. И я бы не сказал, что между русскими и сербами, особенно боснийскими, такое уж тесное братство.
Боснийское общество сильно отличается от общества в Сербии своей психологией, она скорее близка к кавказской, чем к российской. Большую роль играет традиция и интересы общин. Тамошний серб – это нечто среднее между грузином и русским. Вообще, боснийцы, как и балканцы, отличаются от европейцев. Но в тоже время тяжело определить, что такое образец европейской психологии. Боснийские мусульмане вполне нормально устраиваются в Европе, переезжают в Америку. В свое время они были опорой Австро-Венгрии на Балканах, затем – Германии. Хотя турки ушли из Боснии в далеком 1878 году, боснийцы так и остались мусульманами. Да и нет в мире массовых примеров разрыва с исламом. Ну, если только гагаузы, которые переселились из Болгарии в Одесскую область. Ислам – сильная религия.
Но все-таки у боснийских сербов традиция и община были более значимыми понятиями, нежели у мусульман. Многие сербы из Боснии жили в Сербии, продолжая оставаться тесно связанными с Боснией. Этнические связи сербской общности сильные, они бы воевали в Боснии, – без вариантов – чтобы их не оторвали от Сербии.
Чем сербы интересны – помнят родовые корни: дедов, прадедов. В России знают только три поколения, бабушки не ведают национальных обычаев, песен. Ну, разве где-то в казачьих областях. Русских перековали, как говорил Сталин. Если бы Советский Союз не распался в 1991 году – русских уже не было бы, а были советские люди. Хотя при Тито в Югославии торопились создать югославов, но ничего не вышло.
«Русским добровольцам не давали спокойно жить»
На Родину после Боснии я не хотел приезжать не только из-за семьи. Бывшим добровольцам не давали спокойно жить спецслужбы: был ряд провокаций, – людей вовлекали в темные истории. Некоторые оказались в тюрьмах, как Михаил Горымов-Клевачов, которого обвинили в подрыве грозненского поезда в марте 2005 года и дали 19 лет колонии (). Да, он ходил в Сараево на «положай» и участвовал в боевых действиях в Косово, но с взрывчаткой не умел обращаться. Он даже не знал, как ставить мины. Он не был сапером, Миша – писатель. Желания повторить его опыт, у меня не было. Я вообще не собирался устраивать революции в России – я хорошо знаком с московской политической тусовкой.
Русским добровольцам не давали спокойно жить даже на Балканах. Некоторые лица из бывшего СССР – члены миссии военных наблюдателей ООН и сотрудники ОБСЕ, вели политику по дискредитации и вытеснению нас из региона. Кстати, в Дейтонском договоре, закончившим войну, было обговорено, что все иностранные добровольцы должны покинуть Боснию. В основном, имелись в виду моджахеды, переброшенные в страну по линии НАТО; а некоторые когда-то советские офицеры решили внести свой вклад – выслужиться перед товарищами из США: начали кампанию по запрету русским работать по профессии.
Были и доносы. В 2003 году монахи из афонского монастыря Хиландар пригласили былых русских добровольцев и сербских ветеранов из Республики Сербской к себе в гости. Встретиться с греческими добровольцами, воевавшими в Боснии и греками-политиками. Но поездка не получилась: пришел донос из Украины в Москву, что группа русских и сербов готовит теракты против летней Олимпиады, – руководителем назвали Мирослава Топаловича, секретаря «Союза добровольцев». Топалович ездил с 1992 года в инвалидной коляске и всего год назад, наконец-то, стал ходить на костылях. Добровольцы же приезжали в Боснию воевать, а не чтобы совершать взрывы после войны.
«Мин было очень много»
Мне надо было на что-то жить. Конечно, я не хотел работать сапером: это не очень приятно, – даже во время войны я не был сапером. Все солдаты боятся, что из-за мины у них руки или ноги не станет. Но надо где-то работать. Сербские товарищи из Сараево сказали, что есть американская компания, которая при поддержке офицеров Армии Республики Сербской набирает кандидатов на работу саперами. Пришел: в Бане-Луке на пятьдесят вакансий восемьсот кандидатов, – но меня взяли сербские инструктора. Кроме меня разминированием занимались еще двое русских добровольцев, оставшихся в Боснии.
Ты спрашиваешь – каково это, работать на врагов? Какие враги? После Дейтона люди в Боснии подрывались постоянно, и по линии ООН был создан Противоминный центр (Mine Action Cetnte); всего в Боснии за десять с лишним лет после войны около 3000 человек прошли обучение как саперы по стандартам ООН, хотя реально работал едва ли третий.
Почему именно американцы и британцы этим занялись? Они согласно Дейтонскому договору и решению ООН осуществляли руководящую роль в оккупации Боснии, да и не было других компаний. Как это делается? Американцы или англичане открывают свою компанию. И набирают местных, из бывших военных: сербов, мусульман, хорватов. Получают задачу от Противоминного центра – снять минное поле. Ты не воюешь за них – ты разминируешь. Бизнес, ничего личного. В России разве мало ЧОПов из бывших силовиков, работающих от той же британской G4S – частной военной компании?
Мин было очень много. Мы работали в группах из пяти-шести человек, сербов. Я обезвредил около полутора тысяч мин и боеприпасов. По идее мины надо подрывать, я больше предпочитал извлекать взрывное устройство. Саперы гибли постоянно, в год до пяти человек. К сентябрю 2008 года, по данным Противоминного центра в Боснии и Герцеговине подорвался 91 деминер (насмерть – 37). Всего не стало 60-70 саперов. Один, причем, погиб не от мины – свалился со скалы и разбился. Гражданских еще больше – несколько сотен случаев подрывов.
Но мины на войне – это практика. Сейчас в мире добиваются запрета мин, руками невоюющих Канады и Норвегии. Хотят запретить не только противопехотные мины, а все. Это защита США. Во время войны в Ираке 60 процентов американских потерь пришлось на мины и самодельные взрывные устройства. Мины – оружие слабой стороны. У сильной стороны есть авиация, зачем ей мины ставить? Частично мины запрещены – это привело к падению профессионализма саперов, в том числе и в России, подписавшей конвенцию.
Мне пришлось уйти из этого дела, когда местные чиновники стали создавать свои компании. Разрешения разыгрывались на тендерах. Начали формировать этнически смешанные команды саперов. Когда я начинал в иностранных компаниях, то группы делались по этническому признаку. Ни то, чтобы я не хотел с мусульманами работать, – никто на меня с ятаганом не бросился бы, и среди саперов мусульман у меня были друзья; но в Боснии все основывается на личных связях и взятках.
«Повелитель бури» об американских саперах я не смотрел. Вообще телевизор редко смотрю. Времени не хватает.
«В Косово я отправился с верой в победу»
В 1999 году в Косово, я отправлялся с верой в победу. К концу войны сербские подразделения, преследуя албанцев, уже переходили границу с Албанией и Македонией, где находились силы НАТО, и даже троих американцев взяли в плен. Конечно, американцы на третий месяц бомбардировок Сербии уже хотели перейти к наземным ударам по войскам. Погибла бы масса людей. Но у сербов были шансы прорвать оборону врага и выйти в Албанию. Отдача Косова – самая большая ошибка Белграда.
На той войне я часто видел пленных шиптаров. Что с ними делали? Да били их. Сербы, а не я. Это потому, что отношения между сербами и албанцами-мусульманами отличаются от взаимоотношений между сербами и боснийскими мусульманами. В Боснии они, вопреки всем мифам, более приемлемые, но в Косово фактически был обоюдный апартеид. Сербские и албанские общины имели отдельные кафе, места отдыха. Лично я не хотел разобраться ни с албанцами, ни с американцами. Никакой ненависти. Я находился в сербской армии и выполнял приказы. Албанцев или прочих противников я не воспринимаю как исчадье ада – это нормальная логика.
После оккупации НАТО Косово у албанцев был сильный наступательный заряд. Они начали войну в 2000 году на юге Сербии в Прешевской долине и весной 2001 года в Македонии. Македония была продолжением борьбы албанцев за Великую Албанию. Война неизбежно должна была прийти туда, в силу большого количества шаптар в приграничных областях. Так в Арачиново летом 2001 года были достаточно упорные бои, и появились моджахеды, которых выбили, во многом благодаря арендованным на Украине вертолетам с пилотами. Применяли и боевые отравляющие вещества. Македонцы были уверены, что полностью загасят албанцев, но их предали собственные элиты. В итоге, боевиков из окружения вывезли американцы в Косово.
В Македонию в июле 2001 года меня пригласили как инструктора-сапера бывшие добровольцы, русские, осевшие в Сербии и попавшие по сербской линии в Македонию. Взял отпуск и поехал. Я недолго был в стране – месяц где-то, уже не воевал там. А македонцы – все те же сербы, или болгары. Особенно они не отличаются.
«Война не снится или я не помню»
Всего у меня четыре ранения, от пуль и ручных гранат. Последствия не особо быстро проходят. Но, в общем, на войне мне повезло, бог хранил, ведь военные больницы – это такие мясорубки. Не только сербские. Люди идут потоком: суматоха, не хватает лекарств. Хотя медикам надо десять раз подумать, прежде чем оперировать; но людям режут ноги и руки направо и налево, вместо печенки удаляют селезенку. Снайпер попал человеку в ногу, а ему кости неправильно срастили. Потом молотком разбивали, ставили аппарат Елизарова. Огромная трагедия для людей. Понятно, что не все врачи такие, многие делают, что могут.
Мне один раз заразу занесли, но несознательно. Я прибыл восстанавливаться на море, в Черногорию, а у меня огромная шишка вскочила на плече от зараженной крови. Хорошо еще, что положили в военно-морскую больницу в Мелянах, мог бы и без руки остаться.
В сербских больницах были только сербы. Боснийских пленных я там не видел.
Война не снится или я не помню. Да и депрессий после Боснии и Косово у меня нет. Нормально все. Я – сапер, для меня война и период после нее особо не отличаются. Поствоенный синдром – это надуманная травма. Людям же надо что-то там писать в Интернете и СМИ, вот ради манипуляции обществом и выдумали этот синдром. Как Фрейд, который как психолог был полностью бесполезен, клиентов он не лечил, зато продвигал свой психоанализ.
Раньше люди воевали по 10-15 лет, и ничего. У меня дед с 1941 года воевал; он черновицкий, как пришла советская власть, его взяли в пограничники. Он здоровый был, лесоруб. В окружение попал, в 1941, был ранен, а потом у партизана Ковпака оказался, затем командовал истребительным отрядом НКВД, из местных, – за бандеровцами десять лет гонялся. От села деда до мемориала Степану Бандере тридцать километров. Отца и дядю, когда были маленькие, чуть с домом не сожгли, а так бандеровцы встретив деда на свадьбе в селе, решили не убивать, так-так он, по их мнению, справедливо себя вел. Отец же закончил Кишиневский институт физкультуры, был призван офицером в спецназ ГРУ в Крыму, и в отставку ушел подполковником. Человек к войне может привыкнуть, хотя понятно, что не на всю жизнь. Разговоры, что только поколение Холодной войны в Европе готово воевать – это идеологические штампы. Если где-то тряхнет, то, как и раньше, пойдут убивать и умирать.
Как отдыхаешь ото всего на войне? Я научился: найду укромный уголок и сразу вырубаюсь. За десять минут силы собираются. Надо уметь психически отключаться.
Что на войне напрягало: я столкнулся с тем, что люди, которые находятся под пулями с тобой бок-о-бок, после боев под действием личных, особенно материальных амбиций, склонны обливать грязью тех, кто оказал им доброе дело.
Ирак
Потом через Боснию я нанялся в частную военную компанию и улетел в Ирак. Первый раз в 2004 году, и потом возвращался в 2008-2010 годах. Требования к нам, были простые: знание английского языка, дисциплина, умение управлять людьми.
Была такая известная ЧВК «Armor Group». Ее предшественница – британская компания «Defense Systems Limited», которая в Боснии занималась разминированием; на ее базе и создали «Armor Group» с офисом в Москве. Через нее я попал с группой россиян и украинцев в Ирак первый раз, в составе ЧВК «Erinys», директором там был шотландец Фрезер Браун, экс-директор боснийского офиса DSL. Вообще, в Ираке тогда русских хватало, некоторые гибли. При мне там был Олег Тингаев из Калуги, его не стало уже после моего отьезда в 2006 году – подорвался на СВУ. В командировке я некоторое время вел подготовку иракских курдов в Эрбиле.
Вокруг ЧВК много дезинформации. Сотни безбашенных сербских наемников после Югославской войны – это очередной миф. Не так уж и много было сербов в ЧВК. Несколько сот человек из бывшей Югославии, причем, не только сербов, но и мусульман, и хорватов. Да и какие безбашенные? В ЧВК система – что сказано, то и делаешь; и это не воинское подразделение, у нее иные задачи: охрана лиц, сопровождение грузов, статика.
Западные ЧВК не воюют, для этого на Западе есть армии. Есть отдельные ЧВК – американские, английские и южноафриканские, которые выполняют, условно говоря, военные задачи по подготовке воинских контингентов в третьих странах. Но вот сербы, мусульмане, болгары и другие представители Балкан не попадают в эти компании.
Сербам тяжело попасть в ЧВК. В Боснии и Сербии есть несколько региональных структур по набору в Ирак и Афганистан, находящихся в контакте с западными компаниями. Но проще напрямую с западными представителями работать; как только они все переложили на местных, началась коррупция. Берут своих родственников, или тех, кто им деньги даст. Хотя коррупция везде. Вот в России, где вы устроитесь на работу без взятки?
Если так подумать, то распространенная в мире статья «наемничество» нелогична. Ради чего статья? Преследовать человека за то, что он воевал за деньги? Ну воевал, и что? Так и журналисты пишут за деньги – и нередко пишут не то что есть, а то что скажут. Врать, по-моему, также аморально. Исторически статья о наемничестве возникла в ООН под давлением африканских стран, когда ЮАР воевала с террористическими организациями, которые состояли из негров и терпели поражения от белых наемников. Теперь уже и добровольцев стали объявлять наемниками, например, русских, которые воевали на сербской стороне.
Какой был Ирак? Легче конечно чем в Боснии, но по-правде и ничего интересного: пустыня, жара, песок. Война в Ираке меня даже не касалась, этим занимались американцы. Да и не было у меня желания воевать против иракских повстанцев. Злорадствовал ли я, когда американцы несли потери в боях с иракцами? Нет – меня это даже не интересовало.
Когда я был в Ираке, у меня появилось много свободного времени. Работа в Ираке дала мне возможность писать. Так появились мои первые книги в середине 2000-х. Я вообще не хотел становиться писателем, но другой работы между поездками в Ирак не было.
«Про войну в Югославии кто-то бред пишет»
Говоря по правде, я начал писать еще и в силу личной необходимости, причем, в стол. Когда кончилась война в Боснии, в 1995 году, у меня было желание заняться военным образованием. Я конспектировал работы югославских авторов, много общался с саперами; а кто такие саперы? – они воевали в штурмовых подразделениях, много чего знают. Так вот, занимаясь с сербскими материалами, я понял, что многое скрывается. То, что из-за трибунала в Гааге Сербия не хотела признавать свое участие в Боснийской войне – это вершина айсберга.
Жили люди, были гражданами одной страны и начали друг друга убивать; но это не было их инициативой. Ими манипулировали спецслужбы, причем, и югославские, которыми манипулировали западные секретные службы. Возьмем расстрелы пленных бошняков в Сребренице – их представляют как месть сербов мусульманам. Но это не инициатива снизу: в армии командир решает, а не рядовой. В Сребренице убивали спецподразделения, некоторые бойцы и офицеры которых после войны стали работать в западных компаниях, в том числе по линии британских и американских спецслужб. Интересно?
В Сребренице была подготовлена почва для работы трибунала в Гааге. И делали это не из Пале, столицы Республики Сербской, а из Белграда. Бумаги по этническим чисткам есть в Гааге, с подробным перечислением всех подразделений – их составляли не мусульмане, а штабы югославской армии, спецслужбы. Есть такой Югослав Петрушич – сотрудник югославских и французских секретных служб с 1980-х годов. Так он часто выступает в местных СМИ и говорит, что до начала войны в СФРЮ возникла группа сотрудников югославских спецслужб связанная с ЦРУ, и они проводили политику по разжиганию конфликта и совершениям военных преступлений на всех сторонах. Такая вот деструктуризация страны. Все происходило, как писал Бжезинский в «Великой шахматной доске».
Про войну в Югославии на русском есть разные книги – кто-то бред пишет, кто-то нормально. Так один известный «автор» в своей книге сообщила, что в ходе бомбежек НАТО 1995 года погибло 500 сербов, хотя на самом деле 20 человек. Но есть и Борис Земцов – «Боснийская тетрадь», и Михаил Горымов – «Русские добровольцы в Боснии». Книги о войне публиковать тяжело. Это не моя заслуга, а издателей. Роберт Оганян, редактор издательства «Грифон», сам некогда служивый по линии КГБ, вышел на меня после того, как я начал писать на сайте «ArtOfWar» куда попал благодаря покойному его владельцу Владимиру Григорьеву, ветерану спецназа ГРУ в Афганистане. Кстати, моя «Югославская война», ее первое и неожиданное издание 2006 года – это черновик.
Меня в Сербии читают, предлагали перевести мои книги на сербский язык, но я не вижу в этом смысла. Они написаны они для русских.
«Война в Боснии – это для меня далекое прошлое»
Война в Боснии и Косово – это для меня уже далекое прошлое: я выполнил свой долг. Сербская футболка на мне – это подарок товарища. Хорошая, кстати, футболка. Она мне нравится. Но я вряд ли буду воевать за Сербию, если там что-то произойдет.
У меня давно были мысли покинуть Сербию, но возможностей не было. Жизнь в Сербии – это большие расходы, в стране нет работы. Есть возможность по разминированию кассетных бомб от бомбежек 1999-го года НАТО, но этот рынок, как ни странно, держат хорваты.
Политикой в Сербии я не занимаюсь, в обществах русско-сербской дружбы не состою; не вижу смысла. Политика в Сербии – это бизнес. Зачем мне себя этим дискредитировать? В итоге я несколько лет назад вернулся в Москву.
Живя здесь, я понимаю: то, что было в Югославии, – рано или поздно ждет Россию. Идет разжигание все новых точек на территории бывшего СССР. Донбасс привел к тому, что Россия потеряла остальную территорию Украины с населением в 40 миллионов человек. Но глупость – сравнивать украинцев с хорватскими усташами.
Некоторые участники Югославской войны появились на Украине. Отдельные офицеры по линии спецслужб, как и товарищ Стрелков. Его я не знал, к его деятельности отношения не имел и не имею. Но вот отряды хорватов в «Азове» – очередной миф. Когда закончилась война в Хорватии и Боснии? В 1995 году. Откуда там могли бы взяться их отряды? Разве какие-то одиночки. Двадцать лет прошло. Что касается сербов – они на Донбасс попали по крымской линии, куда прибыла группа четников, и по большому счету ради пропаганды. Четники не предполагали, что начнется настоящая война. Когда все грянуло, то некоторые сербы отправились в Донбасс, а с ними зашло и несколько французов, которые попытались организовать отряд правых европейских националистов «Юните Континенталь». Это было благополучно задавлено местными властями, а их провозгласили шпионами – хорошо, что не убили.
Если Россия пойдет по пути Югославии, то у меня нет никакого желания участвовать в операциях на территориях Владимирской или Ярославской областей. Война ведь, как пишет один из ведущих военных теоретиков Девид Килкулен, будет идти в основном в городах и ныне ее формат уже можно наблюдать на Донбассе, в Сирии.
В Сербии я был крайний раз года два назад. Нынешняя политика Белграда – идти в НАТО, и, по-моему, сербы изменились к худшему. Народ слишком самолюбивый. О войне вспоминают на уровне слухов и сплетен. Начитаются газет, и понеслось. Кто реально воевал – их было не так много, предпочитают молчать. В основном слышится болтовня о подвигах и спецподразделениях от бывших поваров и водителей. Когда я нахожусь в Сербии, предпочитаю о своем участии в войне не говорить. Смысл?
