ФОТО: Мохаммед Реза Пехлеви во дворце Ниаваран:
Опубликовано: Сетевой интеллектуальный клуб:
Игорь Панкратенко
До сих пор у меня и в планах не было писать о предпосылках иранской революции 1979 года. Тема эта более чем серьезная, требует погружения в статистику, социально-экономические показатели, детальный анализ экономических, социальных и политических противоречий — словом, длительной и кропотливой работы. Однако, за последний месяц дважды споткнулся на весьма примечательных высказываниях.
Первое — в рецензии Константина фон Эгерта на книгу Голяма Резы Афхами «Жизнь и эпоха шаха» (Gholam Reza Afkhami. The Life and Times of the Shah. Univ. of California Press, 2009. 740 p.): «Шах не был ангелом, но он, несомненно, был патриотом и по-своему любил свой народ. Он так и не понял, почему иранцы отказали ему во взаимности… Иранская революция — одно из главных событий ХХ в., которое отбрасывает свою мрачную тень на события века ХХI. Установление в Иране исламистского теократического правительства с мессианскими претензиями, да еще стремящегося обладать оружием массового уничтожения, вдохновляло, вдохновляет и еще будет вдохновлять мусульманских экстремистов во всем мире».
И второе — из интервью экономиста, предпринимателя и члена правления РСПП Виктора Бирюкова, инициатора прошедших недавно в Москве серии «круглых столов» о модернизации: «Прислушиваясь к советам друзей из-за океана, шах вестернизировал — модернизировал на западный лад — свою феодальную страну, чем лишь возбуждал ненависть населения. В 1979 году шаха свергли, а власть захватили шиитские фанатики. Они задушили ростки модернизации и ввергли общество в еще более дремучее средневековье: вот к чему привело пренебрежение ментальностью».
Вот в этой фразе — «пренебрежение ментальностью» — сокрыт весьма показательный момент нашего современного умостроя. Стараниями «научных экспертов» и примкнувших к ним «политических литераторов» в российское общественное сознание усиленно внедряется мысль о том, что революции есть результат повреждения этой самой пресловутой «ментальности». Более чем удобная позиция для бизнес-элиты (интересы которой и обслуживают «научные эксперты» с «политическими литераторами»): сама элита — насквозь «розовая и пушистая». А народ — реакционен и глуп, благородных порывов элиты не понимает, верить в то, что от ее начинаний станет лучше — категорически отказывается.
Тот же фон Эгерт совершенно справедливо расставляет вопросы: «Необходимо попытаться понять, что, собственно, привело к событиям1978–1979 гг.Почему казавшееся всесильным правительство шаха рухнуло в считанные месяцы, а сам Мохаммед Реза Пехлеви был вынужден уехать в эмиграцию? Как могло случиться, что правящий класс Ирана, интеллектуалы, армия и чиновничество сначала игнорировали народ, который подпадал под гипноз лозунгов аятоллы Хомейни, а потом оказались бессильными перед ним?» [3] Но вот ответы из области «порушенной ментальности» имеют мало отношения к реальности. И чтобы понять почему «белая революция» шаха Мохаммеда Резы Пехлеви превратилась в «зеленую», исламскую революцию — достаточно небольшого обзора состояния Ирана в период этой самой «белой революции», которая представляла собой «модернизацию по-персидски». Причем, и это хотел бы подчеркнуть особо, во избежание критики — состояния именно правящей элиты и идеологии (экономику я намеренно вывожу за скобки данного очерка, дабы не превращать его в нечто уж и вовсе безразмерное).
Нефть — всему голова
После свержения правительства Моссадыка в марте 1953 года, власть шаха Мохаммада Резы Пехлеви стала абсолютной. Иран окончательно трансформировался в авторитарную монархию, опиравшуюся на экономику сырьевого типа. Главными институтами монархии, опорами режима были доходы от нефти, силовые структуры (армия и министерство безопасности САВАК), шахский двор, партийная система и официальная пропаганда. Как выглядели, что представляли из себя эти столпы и опоры?
Достаточно интересно, что свергнутое при активном участии Запада реформаторское правительство Мохаммеда Моссадыка(1951-1953)каким-то образом умудрялось управлять государством практически без привлечения нефтяных доходов. Связано это было отнюдь не с четким осознанием иранскими экономистами пагубности «сырьевой иглы», а с тем, что нефтепромыслы и месторождения страны представляли из себя вотчину западных корпораций, а точнее — основанной в 1909 году Англо-Иранской нефтяной компании (АИНК, с 1954 года известна как British Petroleum), осуществляющей добычу в соответствии с концессией. Условия этой концессии были более чем занимательны. АИНК в расчетах с иранским правительством совершено не учитывало колебаний цен на золото. Попутно — постоянно «забывала» выплачивать Ирану предусмотренную концессионным соглашением компенсацию, ссылаясь на необходимость «переоснащения добывающих мощностей» и «ростом расходов на обслуживание месторождений и дополнительную геологоразведку». Кроме того, сумма платежей была фиксированной и выплачивалась в фунтах стерлингов, а ее размер никак не зависел от падения или роста курса этого самого фунта. И если в 1933 году сумма концессионных платежей Ирану относительно общей стоимости добытой нефти (11,3 млн т) составила 33%, то в 1947 году при уровне добычи в 27,1 млн т она волшебным образом снизилась до 9%.
Сделав выводы из истории с Моссадыком (который пришел во власть под лозунгом национализации АИНК), западные компании, под эгидой США, занялись рассмотрением вопроса об иранской нефти. Найденное ими решение вполне укладывалось в извечный принцип сытости волков и спокойствия овец. После долгих переговоров, в сентябре 1954 г., иранское правительство заключило с Международным нефтяным консорциумом соглашение о добыче и реализации иранской нефти сроком на 25 лет с последующим продлением этого срока еще на 15 лет. Акции консорциума распространялись между «Бритиш петролеум К°» (бывшей АИНК) — 40%, пятью американскими компаниями: «Сокони Мобил ойл К°», Стандард ойл оф Нью-Джерси«, «Гальф ойл корпорейшн», «Стандард йл компани оф Калифорниа», «Тексас ойл компани» — 40% (5% этих акций были приобретены в 1955 г. девятью американскими компаниями, образовавшими единую компанию «Ирикон эйдженси»), англо-голландской «Роял датч шелл» — 14%, французской «Компа-и франсэз дю петроль» — 6%. На основании соглашения с консорциумом были созданы две эксплуатационные компании по добыче и переработке нефти. 12,5% добытой нефти могло быть реализовано непосредственно Иранской национальной нефтяной компанией, самостоятельная роль которой в нефтяной промышленности Ирана была сведена до минимума.
Кстати, полученная чистая прибыль от реализации нефти разделялась между Ираном и Консорциумом на условиях 50% на 50%.
Кроме того, в ведении иранского правительства сохранились промыслы в районе Нафтешаха (150 тыс. т нефти ежегодно), обеспечивавшие 10 % потребностей страны. Остальное количество необходимой нефти Иран вынужден был покупать у консорциума.
И хотя в целом соглашение с Консорциумом для Ирана было достаточно дискриминационным, тем не менее, доходы Ирана значительно возросли, особенно, после того как в 1960 г. была образована ОПЕК (Организация стран-экспортеров нефти) и началась арабо-израильская война1966-1967 гг.и 1972–1973 гг.
Но, как это обычно и бывает, в первую очередь выгоды от нефтедолларов получали шах, его семья и шахский двор. Иранская национальная нефтяная компания регулярно осуществляла перечисление части доходов на личные счета шаха. Впрочем, оно и понятно. Ведь к этому времени сам шах из-за создания Фонда Пехлеви оказался почти без средств к существованию…
«Фонд Пехлеви», семья, шахский двор
Возможно, монархия и представляется для кого-то архаичной формой правления, но только не в том случае, когда правящий монарх не берет на вооружение финансовые методы века нынешнего. После укрепления личной власти Мохаммеда Резы Пехлеви в управлении иранской нефтяной политикой и личным шахским имуществом решающая роль все больше переходит в руки американских банков, уверенно шагающих в ногу со временем. Прежде всего, это был руководимый Дэвидом Рокфеллером «Чейз Манхэттен банк», крупнейший банк рокфеллеровской династии, тесно связанной с верхушкой политической власти США. Передовики банковского дела работали в строгом соответствии с новыми веяниями финансовой политики. А это означало, что методы присвоения национальных богатств сделались более современными, а форма стирания грани между государственным имуществом и личной собственностью шаха стала выглядеть совершенно цивилизованно. Никакого насилия и поборов, все как на Западе.
Да и сам метод был совершенно американским. Это была уже зарекомендовавшая себя в США система фондов, с помощью которых часть личной собственности семейств миллиардеров отныне можно было укрывать от обложения налогами. В США, например, уже во всю работали такие известные организации, как «Фонд Форда» и «Фонд Рокфеллера». Почему было бы не опробовать метод и в Иране?
В 1958 году по совету рокфеллеровского банка основывается так называемый «Фонд Пехлеви». Формально шах переписал на банковские счета «Фонда» значительную часть своего богатства. Из предприятий это были в первую очередь «Пароходная компания Персидского залива», «Банк развития», «Шахское книжное издательство», монопольно господствовавшая на рынке страховая компания «Мелли». Ну и прочего — по мелочи: многочисленные сахарные и цементные заводы, практически все иранские отели, автотранспортные компании, компании по производству продуктов питания, ни и далее по списку.
Собственно, с момента перевода этого имущества на баланс фонда собственного имени шах теоретически стал неимущим человеком. Но — лишь теоретически. «Фонд Пехлеви», в отличие от «Фонда Форда» и «Фонда Рокфеллера», никакими законами не регулировался и никем, кроме шаха, не контролировался. В условиях самодержавия «Фонд Пехлеви» стал просто личной собственностью правителя и его семьи.
Это автоматически означало, что главным инспектором «Фонда Пехлеви» был сам шах. Не бесплатно, разумеется. Многотрудное инспектирование совершенно официально и открыто приносило ему 2,5% от всех доходов фонда.
Роберт Грэхем, тегеранский корреспондент крупнейшей английской экономической газеты «Файнэншл тайме», поддерживавший очень тесные контакты с британскими финансовыми кругами, еще во времена правления шаха написал книгу об экономическом положении страны, в которой он говорит совершенно откровенно о том, что «Фонд Пехлеви» — это, собственно говоря, личная собственность шаха: «„Фонд Пехлеви“ — надежный канал, по которому в карман шаха текут взятки и всевозможные коррупционные деньги. Наряду с этим он дает возможность шаху через членов семьи и узкий круг нескольких доверенных людей контролировать всю экономику страны и незаметно для общественности финансировать дорогие удовольствия правящего дома».
Думаю, не стоит особо удивляться, что о деятельности «Фонда Пехлеви» никогда не публиковалось никаких экономических отчетов. Точно так же никогда не обнародовались данные о том, какие из различных государственных предприятий иранской экономики относятся к этому фонду (и, по сути дела, являлись собственностью правителя страны). Во всяком случае, только после революции совершенно случайно стало известно, что в собственности «Фонда Пехлеви» находился весь государственный нефтеналивной флот Ирана, крупнейший коммерческий банк страны и много других приносящих доход «вкусностей».
Находясь в зените своей славы, шах только от нефти Ирана получал 2 млн. долл. в неделю. Часть этих доходов уходили на счета шаха непосредственно с нефтепромыслов, через доверенных людей, поставленных на определенные посты в нефтяных фирмах (и их благосостояние и даже жизнь полностью зависели от милости Мохаммеда Реза Пехлеви.) Они-то и фальсифицировали записи в бухгалтерских книгах той или иной нефтяной компании. В 1977 году один высокопоставленный чиновник американского госдепартамента, человек словоохотливый от природы, обронил перед следственной комиссией американского конгресса очень странное замечание: между сведениями о прибылях иранских государственных нефтяных предприятий и сальдо доходов от нефти Иранского национального банка в упомянутый год выявлена разница в 1,5 млрд. долл. в пользу банка, происхождение которой никак не удается установить. Что интересно, комиссия внимания на его слова не обратила.
Разумеется, официальная пропаганда твердила, что доходы от Фонда используются исключительно в интересах Ирана. Говорилось о том, что эти доходы направлялись в инвестиции. Одним из примеров таких инвестиций явилось приобретение небоскреба на Пятой авеню в Нью-Йорке. Кроме того, таким же способом в несколько приемов было куплено 25% контрольного пакета акций заводов Круппа в Западной Германии, два дочерних предприятия фирмы «Крупп» в Бразилии, 13% акций авиационной компании «Пан-Америкэн» и почти половина гостиниц «Интерконтиненталь». По странному стечению обстоятельств, все эти акции были оформлены на шаха и членов его семьи. В целях повышения надежности инвестиций, надо полагать.
Кстати, о семье. Шахская семья состояла из 63 сыновей и дочерей, двоюродных братьев и двоюродных сестер, тетушек по линии шахини и их детей. А количество приближенных к ним лиц, которые одновременно являлись и кадровым резервом шахского режима, вообще трудно поддается учету. Общее богатство семьи достигало от 5 до 20 млрд. долларов, которое накопилось за счет сельскохозяйственных и промышленных компаний и других предприятий Ирана.
Такие деньги не могли лежать мертвым грузом. Сестра шаха, Ашраф и другие его многочисленные родственники стали в значительных масштабах вкладывать свои средства в промышленность, финансы и другие отрасли экономики, входили в директораты многих крупных промышленных групп и банков. Активное проникновение шахского дома во все сферы экономической жизни привело к явлению, которое иранцы называли «дворцовой монополией».
Глядя на такие «зарубежные инвестиции» шахской семьи, представители иранской элиты тоже кинулись в подобного рода вложения, открывая счета в Швейцарии, Великобритании, США, скупая дома, земельные участки на Лазурном берегу и в Монако, фермы и виллы в Калифорнии. Деньги у них на это были. В том числе — и по итогам «расширения народной собственности в промышленности», то есть — по итогам приватизации по-персидски. Об этом, видимо, стоит сказать чуть подробнее.
Приватизация по-персидски
24 апреля 1975 г. шах издал указ о начале реформы «расширение собственности в промышленности» в рамках программы «белой революции» или, как называла ее официальная пропаганда, «революции шаха и народа». По идее шаха предполагалась массовая продажа трудящимся акций частных и государственных предприятий. Планировалось проводить распродажу поэтапно до октября 1978 г. 49% акций частных и 99% акций государственных и других крупных производственных предприятий (капитал каждого из которых составлял1–1,5млн долларов) промышленным и сельскохозяйственным рабочим, крестьянам и представителям других классов [6]. Время для проведения реформы было выбрано как нельзя кстати — 54% иранцев жили ниже порога бедности, их семьи расходовали в год менее 80 долларов. Понятно, что покупать акции им было просто не на что. Шахские власти, естественно, о бедности населения знали. И постарались этому населению всячески помочь через создание специальных финансово-административные учреждений, обязанных приобретать акции фирм и предприятий, а затем, используя систему кредитов, продавать их рабочим и другим бедным слоям населения. Как естественное дополнение — появились и другие учреждения, частные, ставившие перед собой благородную цель оказать практически безвозмездное содействие акционерам во вложении приобретенных ими акций, такие иранские паевые инвестиционные фонды.
Нужно ли говорить, что через короткое время все акции были распроданы, выделенные из бюджета средства — освоены, а продаваемая собственность сосредоточилась в узком кругу?
Как иранский шах с коррупцией боролся
Коррупция пронизывала всю политическую систему «до самого ее основания», но никакой серьезной борьбы с ней не велось. И это было понятно. Наиболее крупные финансовые злоупотребления совершались самой шахской семьей, бюрократической буржуазией, армейской верхушкой, представителями новой финансово-промышленной олигархии. Председателю сената Дж. Шариф-Имами за заслуги в модернизации острый на язык тегеранский базар присвоил прозвище «господин пять процентов». Не отставали от него сестра шаха Ашраф Пехлеви и многие другие видные представители шахской семьи и двора. Расточительство, запредельная роскошь и западный гламур стали отличительными чертами жизни иранской верхушки.
Но коррупция, тут надо отдать должное шаху, не осталась без его монаршего внимания. Всего за десять лет был разработан и принят «Закон о борьбе с коррупцией». Он, в частности, обязывал высокопоставленных чиновников извещать власти о размерах капитала и недвижимой собственности своего семейства. В период пребывания представителя семьи на государственной службе его капитал должен был быть обращен в ценные бумаги или вложен в анонимные компании, указанные правительством. Одним словом, капитал высокопоставленного чиновника должен был находиться под контролем правительства. Разумеется, только тот, который не был заблаговременно переведен в зарубежные банки. Ну а уж здесь чиновникам было с кого брать пример, ведь только в октябре и ноябре 1978 года, всего за два месяца (когда над головой шаха уже собирались грозовые тучи), шахский Фонд Пехлеви перевел за границу более 3 млрд. долл.
Вообще, с выявлением коррупционеров в рамках реализации данного закона постоянно происходили некоторые неувязки.
Начать с того, что собственно эту борьбу вели действовавшие под руководства шаха «Организация шахиншахской инспекции» и «шахиншахская комиссия». Но любая ниточка, вытащенная следователями этих учреждений неизбежно вела либо к шахскому двору, либо в шахскую семью. А это, как вы понимаете, было чревато потрясением основ. Так что, итоги подавляющего большинства расследований шах попросту складывал в свой сейф. И не коллекционирования для, а в целях сугубо прагматичных — когда замешанный в коррупции чиновник давал повод усомниться в его лояльности и преданности делу шаха — тут-то папочка на него и извлекалась.
Кстати, после свержения шахского режима были опубликованы мемуары главы «шахской инспекции» и личного друга шаха генерала Хоссейна Фардуста. Так вот в них сам Фардуст пишет о том, что, получая от него данные относительно фактов казнокрадства, коррупции и других неблаговидных действий среди представителей высшего эшелона власти, шах на них порою не реагировал. На первых порах у генерала это вызывало удивление, поскольку как глава шахской инспекции он вел расследование деятельности определенных лиц или организаций по поручению самого шаха. Но все стало на свое место, когда глава шахской инспекции понял, что подобная информация использовалась шахом для того, чтобы держать свое близкое окружение и всю политическую верхушку в повиновении и постоянном страхе [7]. Из-за того, что Фардуст после революции 1979 года перешел на сторону народа и до 1985 года успешно консультировал органы госбезопасности Исламской Республики Иран, на Западе и в кругах иранской эмиграции его мемуары называют чистой воды вымыслом. Но это обычное явление для либералов — неудобные документы, как правило, всегда признаются «фальсифицированными».
Военное сотрудничество шаха с «передовыми демократиями»
Если один из российских императоров утверждал, что у России всего лишь два союзника — ее армия и флот, то Мохаммед Реза Пехлеви мог с полным основанием утверждать, что его союзниками являются армия шахского Ирана и министерство государственной безопасности — САВАК (Sazeman-e Ettela’at va Amniyat-e Keshvar).
Начать надо, видимо с того, что в период1950–1970 гг.на нужды армии расходовались совершенно потрясающие цифры — от 25 до 30% государственного бюджета, а численность армии превышала 400 тысяч человек. Главная задача армии в эти годы заключалась в поддержке честолюбивых претензий шаха на Среднем Востоке, Персидском заливе и Азии, а также в подавлении внутренних противников.
Более чем горячую поддержку эта военная политика шаха встретила в США. Еще 24 февраля 1955 г. По инициативе американской дипломатии в Багдаде состоялось подписание «Пакта о взаимном сотрудничестве между Ираком и Турцией», получившего название «Багдадский пакт». В принятых документах предусматривалась возможность присоединения к пакту других стран.
Создание блока сопровождалось заключением двусторонних соглашений стран Востока с США и Великобританией. В 1954 г. было заключено соглашение между Турцией и США, по которому США получили возможность использовать турецкие военные базы. 19 мая 1954 г. в Карачи состоялось подписание американо-пакистанского соглашения о взаимной помощи и обороне.
23 сентября 1955 г. к Багдадскому пакту присоединился Пакистан, а 3 ноября — Иран. Вступление Ирана в блок было не в последнюю очередь обусловлено получением Ираном от США экономической помощи на сумму около 100 млн долларов.
Позже шах напишет, что нейтралитет, которого придерживался Иран в области внешней политики в течение 150 лет, ничего хорошего не принес, и «поэтому необходимо смело избрать свой путь, чтобы, с одной стороны, приобрести себе достойных союзников, а с другой — добиться уважения других государств».
Безусловно, США являлись самым достойным и самым дорогим союзником. В 1958 году Иран официально присоединился к «доктрине Эйзенхауэра», а в 1959 году между странами было подписано двустороннее военное соглашение.
На пике военного сотрудничества(1972-1978)в США, которые явились главным поставщиком военной техники и снаряжения Ирану, было выполнено военных заказов на 19,38 млрд. долл. К осени 1978 г. в стране временно проживало 45 500 американцев, их значительную часть составляли военные специалисты и технические представители фирм, поставлявших военную технику и вооружение для иранской армии. Если в 1973 году американцы продали всему миру оружия «всего лишь» на 4 млрд. долл., то в 1974 году доходы от продажи оружия составили уже 9 млрд. долл., из них почти половину заплатил за оружие Мохаммед Реза Пехлеви.
Разумеется, что армия, особенно на Востоке, инструмент более чем опасный для правителя. Лояльность генералов нужно поддерживать, чем собственно шах и занимался. Ряд близких шаху генералов фактически выступали в роли лоббистов западных военных корпораций, делая это с молчаливого согласия как самого шаха, так и его ближайшего окружения. Если же они в своей лоббистской деятельности несколько зарывались, то наказания были достаточно условные, можно сказать — семейные. Например, генерал Ф. Джем был отстранен от поста за то, что настаивал на приобретении большой партии военной техники у некоей иностранной фирмы. При этом он заранее знал, что шах против этой сделки и лоббирует другую фирму. Итог — при содействии другого высокопоставленного генерала Ф. Джем получил пост посла в Испании.
Пожалуй, наибольшую известность среди генералов в период нового этапа «военной реформы» приобрел генерал Хасан Туфанян, бывший адъютант шаха. Как заместитель военного министра и управляющий военной промышленностью он занимался размещением иранских военных заказов за рубежом. Широкую огласку в СМИ получило сообщение о его роли в приобретении сверхдорогих самолетов АВАКС в США. После распада монархии в Иране появились издания, в которых опубликованы документальные материалы, касавшиеся его военно-политической и коммерческой деятельности. Особый интерес представляют документы и сведения, где прослеживается его роль в установлении тесных контактов между шахским двором и военно-промышленными кругами США, Израиля и Великобритании. В ходе подобных сделок генерал должен был соблюсти личные интересы шаха, что он и делал, не забывая и о себе, любимом. Но при всей своей любви к долларам Туфанян был весьма ценим шахом. Ведь ему удалось до самой революции скрывать от широкой общественности факт тесных отношений между шахом и военно-политическим руководством государства Израиль.
В общем, военная реформа служила весьма щедрым источником обогащения как для шаха, так и для его окружения. О размерах сумм, переведенных на личные банковские счета шаха, только косвенно позволяют судить взятки, которые получали от американцев «мелкие пешки» из шахского окружения. Так, например, авиастроительная компания «Грумман» за покупку Ираном единственного истребителя типа «кот» заплатила 90 млн. долл. генералу Хатами, шурину шаха и главнокомандующему ВВС Ирана. В другом случае уже упоминавшийся генерал Туфанян получил 28 млн. долл. от самолетостроительной компании «Нортроп» за покупку нескольких истребителей типа «тигр». Взятку в 1 млн. ф. ст. получил иранский бизнесмен Шапур Репортер, который по поручению шаха осуществил закупки английских танков типа «Chieftain».
САВАК и ЦРУ: вестернизация под присмотром тайной политической полиции
Другой опорой Резы Пехлеви стал САВАК. Официально основанный в 1957 году (в действительности, американцы начали работу по ее созданию еще в 1955) выпускником парижской военной академии генералом Теймиром Бахтияром (родственником, кстати, второй жены шаха, Сорайи Эсфандиари), САВАК изначально нес в себе черты не столько специальной службы государственной безопасности, ориентированной на разведку и контрразведку, сколько политической полиции.
Постепенно он подмял под себя и военную разведку Ирана, но задачи политического сыска, задачи обеспечения безопасности верховной власти шаха и в целом безопасности существовавшей иранской монархической политической системы оставались для САВАК абсолютным приоритетом.
Основная миссия САВАК была сформирована самим шахом, Мохаммедом Резой Пехлеви: защитить шаха; предотвращать деятельность групп, идеология которых противоречила принципам шахской конституции; предотвращать заговоры, которые были направлены против безопасности, и контролировать всю оппозицию, особенно политическую оппозицию.
При такой установке вопросы обеспечения собственно государственной безопасности трактовались руководителями САВАК весьма своеобразно. Так, например, основным спецпредставителем Израиля при САВАК был Яаков Нимроди, представлявший в Иране интересы не только МОССАДа, но и военной разведки «Аман».
Нимроди проработал в этой должности в Иране порядка 10 лет и успел многое сделать для своей страны. В частности, он добился многолетнего соглашения с Ираном о продаже ему израильского оружия на сумму 250 миллионов долларов в год. Ну, а в часы, свободные от трудов по постановке «на крыло» спецслужбы шаха (с которым он был в весьма дружеских отношениях), Нимроди активно создавал агентурную сеть в самом Иране. Причем, делал это настолько профессионально, что некоторые концы его агентурной сети вскрываются и поныне.
Другим примером весьма специфичного понимания САВАК вопросов государственной безопасности была история с вербовкой ЦРУ его (САВАК) отца-основателя, генерала Теймира Бахтияра. Вербовка прошла успешно, генерал исправно работал на «большого брата», пока не был сдан завистниками, не менее его стремившимися к гонорарам из США. Шах Пехлеви Бахтияра все-таки уволил в 1961 г. и выгнал из страны. Ну а «саваковцы» довели шахское неудовольствие до бывшего шефа несколькими годами позже, после чего последний покинул этот мир. Интересно, что именно после устранения Бахтияра, в западных СМИ появилась информация о САВАК как о «зловещей и недемократической организации». До разоблачения агента ЦРУ, видимо, с демократией в САВАК все было нормально.
На освободившийся пост был назначен генерал Хассан Пакраван. Но и он не оправдал возлагавшихся на него надежд — проворонил покушение на шаха 10 апреля 1965 года. В ходе перестрелки с покушавшимися в Мраморном дворце погибли 12 человек, а сам Пакраван, по установленной шахом традиции «генералов по голове не бить», отправился послом в Пакистан.
Его место занял генерал Нематолла Нассири, опять же — одноклассник и друг детства шаха, который выдал Нассири карт-бланш в борьбе с оппозицией и защитой престола. И вот это назначение оказалось попаданием в «десятку».
Генерал Нематолла Нассири идеально справился с поставленной перед ним задачей: была создана эффективная система тотального сыска и доносительства, поставившая под контроль все аспекты политической и общественной жизни страны.
Университеты, профсоюзы и крестьянские организации находились под интенсивным наблюдением агентов САВАК и платных осведомителей. В общественной жизни дела обстояли так же: от приема на работу или государственную службу и вплоть до выдачи паспортов, пенсий и пособий — все контролировал САВАК.
Сотрудники и агентура САВАК вели систематическую слежку не только за оппозиционными организациями и деятелями, за инакомыслящими, но фактически и за всеми высокопоставленными государственными служащими, лояльными к шаху политическими деятелями, журналистами, предпринимателями, писателями и т.д.
К началу70-хСАВАК стал, собственно, не столько спецслужбой, сколько политической организацией промонархической направленности, не столько охраняющей, сколько направляющей политическую жизнь страны.
Как шах занимался продвижением демократии в Иране
Яркой, но малоизвестной особенностью Ирана, замечаемой очень редко, является то, что одним из принципов организации общества и государства является принцип предоставления возможности высказывать взгляды, отличные от взглядов власти. Порою — совершенно отличные: «Данная традиция не прерывалась никогда: ни при монархии, ни после установления в стране исламского республиканского строя. Этому благоприятствуют как региональная и национальная специфика страны, так и нынешняя религиозно-политическая структура общества, предполагающая право религиозных авторитетов на самостоятельное мнение по абсолютно любым вопросам и право народа выбирать духовного лидера, исходя из собственных интересов и своих нравственных ориентиров». Отсюда — вывод: всякая власть в Иране, стремящаяся ограничить свободы выражения своих взглядов — ставит собственную легитимность под угрозу. Реза Пехлеви этого не понимал, иначе не стал бы затевать введение в стране однопартийности…
После переворота 19 августа 1953 г. политические партии, действовавшие в период правления Мосаддыка, были запрещены, была введена строжайшая цензура. Позднее, в конце 1950 г. были созданы две политические партии, лояльные шаху—»Народная партия«, во главе с министром внутренних дел Амиром Асадуллой и Партия Миллиун (Национальная партия), возглавляемая премьер-министром Манучехром Экбалем.
В 1961 г. шах Реза Пехлеви в своей книге «На службе Отечеству» писал: «Если я вместо конституционного монарха был диктатором, возможно, поддался бы искушению создать единственную всеобщую партию, наподобие партии, созданной в свое время Гитлером или партий, функционирующих сегодня в коммунистических странах». Впрочем, столь идеалистические взгляды на политическое устройство продержались у шаха не долго. Он, с подачи окружавших его «научных экспертов», пришёл к выводу, что в процессе реформ иранское общество стало уже обществом национального согласия. А существующая в Иране двухпартийная система это согласие отражает недостаточно.
Для ликвидации столь вопиющего политического противоречия, шахский двор начал активно выдвигать на роль единственной (она же — правящая) партии «Иран-е Новин», о создании которой было официально объявлено 15 декабря 1963 года. Генеральным секретарем партии стал Хасан Али Майсур, а его заместителем — Амир Аббас Ховейда. В своем манифесте партия, предварив изложение программы выражением полного доверия монархии, заявила, что она будет вести борьбу за осуществление социально-экономических преобразований, повышение уровня жизни народа, свободу слова, печати и собраний, за развитие отношений со всеми государствами и международными организациями на базе уважения национальных интересов и суверенитета в соответствии с принципами ООН.
Основание «Иран-е новин» по сути дела означало отказ монархии от опоры в общественно-политической жизни на двухпартийную систему, и замену ее системой однопартийной, призванной объединить усилия «народа и правительства» с целью создания «общества социальной справедливости».
Фактически, с 1964 г. на политической арене фактически наступила эра почти безраздельного господства «Иран-е новин», эффективность которого подпиралась «сращиванием» партии с административным аппаратом. Уже 7 марта 1964 г. лидер партии Хасан Али Мансур стал премьер-министром и сформировал кабинет, в котором все посты, за исключением постов министра обороны, иностранных дел и сельского хозяйства, заняли члены этой партии. Партию «Иран новин» называли «партией его величества». Руководство провинциями и генерал-губернаторствами осуществляли, как правило, члены этой партии. В 1973 году она насчитывала почти 1 миллион человек из представителей различных слоев населения.
Но и это трогательное массовое единение показалось шаху недостаточно… единым. В марте 1975 года Реза Пехлеви дал указание о создании единственной политической партии для всего Ирана и переходе на однопартийную систему. Это нарушало Конституцию страны, но чего не сделаешь ради национального единения? И 1 мая 1975 года пять тысяч делегатов во главе с премьер-министром Амиром Аббасом Хувайдо провозгласили создание «единственно верной» «Партии национального возрождения Ирана» («Хозб-е растахиз-е меллат-е Иран» или «Растахиз»). Ну а уж с высот шахского трона было спущено указание ко всем «верным иранцам» записываться в партию. И опять массовость была обеспечена.
Несмотря на все формальные признаки существования партии «Растахиз», она оставалась организацией высокопоставленных чиновников и не пользовалась популярностью среди широкой общественности. Это публично признал и такой лояльный к шаху политический деятель, как Эбрахим Хадженури. В письме, направленном генеральному секретарю партии «Растахиз» Дж. Амузегару, Хадженури писал, что абсолютное большинство народа до сих пор не уверенно в необходимости существования этой партии. Далее он отмечал, что формальное участие многих деятелей в работе партийных центров проистекает «из почитания директив шаха, который призвал весь иранский народ к участию в ее деятельности». Да и сам Мохаммед Реза Пехлеви (правда, несколько позже, в разгар революционных событий летом 1978 г.) заявил, что руководство партии «Растахиз» не сумело выполнить задачу, возложенную на него режимом«.
Но осознание некоей порочности подобного принципа партстроительства пришло к шаху позже. До момента начала революции шах был уверен в правильности принципа однопартийности, что и подчеркивал не только поощрением чиновников, вступивших в «единственную иранскую», но и привлечением партии к реализации политических кампаний общенационального масштаба.
Такое единство шаха и партийного иранского народа продемонстрировала, в частности, кампания по борьбе с инфляцией и дороговизной (эта мера была включена в программу «революции шаха и народа»). «Вождь» иранского народа, как официально именовался шах в программе партии «Растахиз», и его окружение предпочли сделать «стрелочниками» тех, кто меньше всего был виноват в ухудшении экономического положения. В условиях прогрессирующей инфляции, в условиях, когда практически все рычаги экономики находились в руках 300 семей иранской крупной буржуазии, партийные товарищи шаха не придумали ничего умнее, чем развернуть кампанию по преследованию мелких торговцев, лавочников и ремесленников, объявив их главными виновниками роста дороговизны. Во время этой кампании, при самом непосредственном участии партийных ячеек «Растахиз» было репрессировано около 40 тыс. торговцев, лавочников и ремесленников. Часть из них была заключена в тюрьмы, другие оштрафованы или высланы. «Шах настроил против себя базар и долго не продержится», — отмечали наиболее прозорливые тегеранские комментаторы. Как в воду глядели…
Национальная идея шаха: разговор с тенями Дариями и Камбиза
Должен заметить, что вся «белая революция», все реформы Мохаммеда Резы Пехлеви проходили при регулярном подталкивании со стороны США. В феврале 1964 французская «Монд» писала: «США требуют перестройки структуры режима в более либеральном духе, аграрной реформы, более представительного правительства и беспощадной борьбы с язвой коррупции, которая поглотила значительную часть американской помощи. Нефтяной консорциум, в свою очередь, оказывал негласное давление в этом направлении».
Естественно, что назначив себя организатором и вдохновителем «белой революции», Реза Пехлеви испытывал от такого подталкивания некоторое неудобство, о чем и писал: «Мы предложили ее (революцию) народу в качестве импортного товара. В течение целых тысячелетий мы сами являлись творцами идей, философии и логики. Для нас было бы недостойно рядиться сегодня в чужие одежды».
А выход из этого «неудобного положения» шах и его советники видели в формировании иранской национальной идеи, в основу которой был положен великоиранский национализм и мифы древнеперсидской империи, преемником которой и провозглашал себя Мохаммед Реза Пехлеви. На широко отмечавшемся в 1971 году2500-летииперсидской монархии на развалинах древнего Персеполиса Реза Пехлеви обратился с речью к теням великих персидских царей Кира Дария и Камбиза.
Определенную пикантность празднованию придавал тот факт, что огромные затраты на официальные праздничные мероприятия (так, для фуршетов было заготовлено примерно тонна осетровой икры) сочетались с отказом от крупномасштабной помощи населению Систана и Белуджистана, оказавшемуся один на один с голодом из-за засухи. Высочайше было указано считать засуху несуществующей, а угрозу голода — надуманной.
Иранской национальной идеей было объявлено достижение Ираном политического и военного могущества, сравнимого с положением в мире древнеперсидской империи. Шах был одержим желанием превратить Иран в пятое по своей военно-экономической мощи государство мира. Вопрос о том, насколько эта идея соответствовала насущным проблемам страны, вопрос о том, как превращение в одну из крупнейших военных держав соотносится с возможностями и потребностями иранской экономики и иранского народа — даже не ставился.
Являясь «западником», иранский шах считал возможным приспособить технологию Запада к культуре иранской цивилизации, то есть создать своеобразный синтез Запада и Востока. А вслед за ним практически вся иранская общественная мысль 60-70-х годов была занята интенсивной разработкой концепции историко-культурной самобытности Ирана, его взаимоотношений с западным и восточным мирами.
Правда, особо ретивые иранские националисты, решившие, что пришло их время, тут же получили недвусмысленный сигнал, что иранский национализм хорош лишь тогда, когда он одобрен официально. В начале60-хгодов пользовались популярностью антизападнические идеи Джелала Ахмада, утверждавшего, что только возрождение политической роли раннего шиизма может привести к ликвидации катастрофической отсталости и деградации Ирана. Но в САВАК достаточно быстро объяснили Д.Ахмаду ошибочность его заблуждений и противоречие изложенных им взглядов «единственно верному учению» шаха. Его книга «Западничество» (1962 г.) была отнесена шахскими спецслужбами к категории «особо опасных для существующего режима», а сам автор попал под колпак идеологов в штатском.
Более плачевной была судьба небольшой группы зороастрийцев, непонятно с чего решивших, что возрождение древнеперсидских традиций повлечет за собой возрождение и их учения. В их случае наблюдением не ограничились, предоставив последователям Заратустры для дискуссий тюремные камеры на немалые сроки.
О «белой революции» и отдельных ее проявлениях можно было бы говорить еще много. Но подошло время для попытки ответа — почему же «белое» превратилось в «зеленое»? Почему все реформы, вся модернизация закончились свержением шаха и созданием исламской республики Иран? Провалилась ли «белая революция»?
Начнем с того, что известные в Иране под названием «белая революция» или «революция шаха и народа» общественные преобразования по масштабам, эффективности осуществления и социальным результатам заметно превзошли аналогичные преобразования в большинстве других стран Азии, идущих по капиталистическому пути развития.
Именно поэтому и произошла «зеленая революция». Парадокс? Отнюдь. Ко времени революции1978-1979 гг.капиталистический уклад успел стать не только ведущим, но и господствующим в экономике страны. А масштабность этого уклада и уровень его развития оказался достаточными, чтобы в стране произошло резкое обострение социальных противоречий.
Первый звоночек прозвучал еще тогда, когда «белая революция» была лишь проектом. 26 мая 1962 года газета «Эрадейе Асия» отмечая огромную разницу в доходах различных групп городского населения, указывала на необходимость наряду с аграрной реформой разрешить вопрос об ограничении богатств. И это было вполне ожидаемо. Ведь хотя городская предпринимательская буржуазия (исключая мелкую) составляла около 140 тыс. человек, основные рычаги экономической власти находились в руках примерно 300 семей представителей крупной монополизировавшейся буржуазии. А эту иерархию венчал Фонд Пехлеви. И венчал настолько жестко, что накануне революции и промышленная, и банковская буржуазия не скрывали своего недовольства шахской монополией. При том, что и своим рождением и своим существованием эта крупная буржуазия была обязана именно шаху.
Но как ни тяжелы были «тяготы и лишения» буржуазии, как ни остро стояли проблемы развития «малого и среднего бизнеса», не они определяли политический климат Ирана. Хотя, как ни странно, именно о его проблемах говорилось больше всего. Важнее была тема, о которой говорилось как бы вскользь — социальное самочувствие основной массы иранского народа. Именно здесь концентрировались проблемы и противоречия «белой революции»: как миграция крестьян в города (к чему ни правительство, ни общество оказались не готовы) и вызванный этим клубок — урбанизация, нехватка рабочих мест, бедственное положение с жильем,.
А города кипели от бескровного столкновения между современным сектором и докапиталистическим. И остроту этого столкновения только усугубляла все прибывавшая из села масса вчерашних крестьян, вырванных из привычной обстановки и в силу недостатка образования и навыков не способных приспособится к городской жизни. А следовательно — стремительно пополнявших ряды люмпенов.
Вдобавок ко всему, с начала70-хгодов Иран стало лихорадить от инфляции. И если первые ее волны были «внешнего» происхождения, обусловленные мировым экономическим кризисом70-х(здесь иранская экономика в полную меру вкусила плоды своего открытого характера), то вторая волна была обусловлена уже состоянием самой иранской экономики.
Попытка монархии остановить инфляцию с помощью механизма государственных финансов, государственных карательных органов, специальных отрядов по борьбе со спекуляцией, бороться с созданием товарных запасов в целях спекуляции и с завышением цен посредством формирования отрядов, укомплектованных студентами, школьниками, домохозяйками, на крутой нрав которых монарх вполне серьезно возлагал большие надежды (жены острее, чем мужья, реагируют на то, как с каждым днем становится легче сумка с продуктами), не увенчалась успехом.
И эта неспособность режима обуздать инфляцию накладывалась на первичные результаты реформ просвещения, здравоохранения, культуры и быта. О каждой из них можно написать не одну главу, но, думаю, что простое перечисление промежуточных итогов будет достаточно показательным.
Любые реформы и модернизации требуют повышения общего культурного уровня населения и подготовки большого количества технических специалистов (именно технических, а не юристов, экономистов, пиарщиков и прочего «офисного планктона»). В 60-х —начале70-хгодов в Иране был принят ряд мер для решения этой проблемы. Была расширена сеть начальных и средних школ и изменена система школьного образования, для ликвидации неграмотности в деревне создан «корпус просвещения», организуется сеть школ профессионально-технического обучения, расширяется высшая школа, делаются попытки повысить общий уровень обучения в школах и вузах, усилить в системе высшего образования подготовку специалистов технического профиля и т. д. Как итог, по данным на 1977 год грамотными были 64% населения, а количество студентов ВУЗов составляло 150 тысяч человек (при численности населения около 35 миллионов). Такой результат не отвечал запросам народного хозяйства и шахский режим принял решение восполнить нехватку квалифицированных кадров путем привлечения иностранных специалистов, причем — практически во всех сферах. Насколько это повысило рейтинг шахского режима — думаю, объяснять не надо.
Как уже говорилось, страна испытывала весьма острый недостаток в технических кадрах и медицинском персонале. Но правительству не удалось осуществить поворот в ориентации высшей школы — с гуманитарного профиля на технический и медицинский. В 1972/73 г. около половины всех студентов вузов обучались на гуманитарных факультетах, и с 1968/69 г. существенных изменений в распределении их по специальностям не произошло.
Отсутствие подготовленных кадров сказалось на общей организации медицинского дела. Не смотря на значительный бюджетные ассигнования, к 1977 году примерно 65% населения полностью не имели доступа к медицинской помощи, а в иранской деревне она практически отсутствовала. Весьма показательны цифры по детской смертности. По данным ВОЗ, в 1977 году смертность среди новорожденных составляла 111 случаев на 1000 рождений, всеобщей иммунизации детей не проводилось, распространение таких инфекционных заболеваний как корь, краснуха, скарлатина, туберкулез, полиомиелит, столбняк и дифтерия — было достаточно обыденным явлением.
И основная причина подобного положения вещей заключалась в высокой стоимости медицинских услуг (а практически вся медицина при шахе была платной). Ну и как итог, как высшая и единственная оценка реформ — средняя продолжительность жизни подданных шаха, стремившегося к созданию великого Ирана, за период с 1956 по 1977 год выросла на… три года и составила 55 лет.
И так было во всем. Шумные пропагандистские кампании оборачивались весьма скромными результатами, которые и половинчатыми-то назвать затруднительно, не дотягивали они и до половинчатых. Верхушка утопала в роскоши, а основная часть населения едва сводила концы с концами. Вопреки иранской традиции, право на мнение имела лишь одна партия, а несогласных с политикой шаха вдумчиво, до отбитых легких и тюремных сроков обрабатывали в САВАК.
Но главное, ни в экономике, ни в социальной сфере — практически не было перспектив. Страна неуклонно катилась вниз, за парадным фасадом режим шах и его окружение уже по факту в глазах населения утратили всякую легитимность. Большая часть народа существовало отдельно от режима, чуть меньшая часть — откровенно его ненавидели. И лишь небольшая группа приближенных к режиму… активно набивали карманы, выводя капиталы за рубеж.
Поврежденная ментальность — говорите? Или все же тупость, бездарность и алчность режима, оказавшегося неспособным ответить на насущные вызовы социально-экономического развития страны? Впрочем, здесь я не совсем прав. Режим отвечал — массовыми репрессиями, ужесточением контроля во всех сферах жизни, грандиозными затратами на пропаганду, в которую уже никто не верил…
Существует такой исторический анекдот, документального подтверждения которому мне найти не удалось. Во время визита китайского лидера Хуа Гофэна в Тегеран (в конце 1978 года), шах задал ему вопрос: сколько китайцев не поддерживают политику коммунистической партии Китая? «Примерно тридцать миллионов» — ответил Хуа Гофэн. «Столько же иранцев не поддерживают и меня», — заметил шах. Буквально через пару месяцев он смог убедиться в правильности своего понимания ситуации. Тридцать миллионов иранцев сказали свое веское слово.
В приложении к этому очерку я хотел бы привести один любопытный документ — открытое письмо второй жене иранского шаха, Фарах Диба, написанное Ульрикой Марией Майнхоф. Да-да, той самой, «неукротимой Ульрикой», лидером РАФ (Фракции Красной Армии) Западной Германии. Хотел бы только напомнить, что в 1967 году, когда писалось это письмо, Ульрика Майнхоф была известна не как террористка и лидер городской герильи, а как «самой блестящее перо Западной Германии» и редактор одного из самых популярных журналов. Конечно, с 1967 по 1979 в Иране произошли некоторые перемены. Но и в 1979 многие жители Тегерана жили примерно, как описывает Майнхоф.
***
Приложение.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ФАРАХ ДИБА
Добрый день, фрау Пехлеви [1]!
Идея написать Вам возникла у меня во время чтения «Нойен ревю» за 7-14 мая,на страницах которого Вы описали свою шахскую жизнь. При этом у меня сложилось впечатление, что Вы плохо информированы о жизни в Иране. По этой причине Вы вводите в заблуждение также и читателей немецкого иллюстрированного журнала.
Вот Вы, в частности, пишете: «Лето в Иране очень жаркое, и, как и большинство иранцев, я ездила со своей семьей на Персидскую Ривьеру — на Каспийское море».
«Как и большинство иранцев»?
Вы уверены, что ничего не преувеличиваете? В Белуджистане и Мекране, например, «большинство иранцев» — 80 % — страдают врожденным сифилисом. И «большинство иранцев» — это крестьяне с годовым доходом менее 100 долларов на семью. А у большинства иранских женщин умирает каждый второй ребенок — понимаете, 50 из 100 — от голода, бедности и болезней. А дети, которые вынуждены ткать ковры по 14 часов в день, — они что, тоже ездят — в большинстве — на Персидскую Ривьеру на Каспийское море?
Когда летом 1959 года Вы вернулись из Парижа и отправились на Каспийское море, Вы, оказывается, «сильно изголодались по персидскому рису и особенно по нашим особенным фруктам, по нашим сладостям, по всему тому, из чего состоит настоящая персидская трапеза и что можно найти только в Иране».
Должна Вам сказать, что большинство иранцев тоже изголодалось — и не только по сладостям, но и по простому куску хлеба. Для крестьян Мехдиабада, например, «настоящая персидская трапеза» состоит из размоченной в воде соломы — и в каких-нибудь 150 километрах от Тегерана крестьяне подняли восстание против правительственной кампании по борьбе с соломенными чучелами, поскольку эти чучела являются их основной пищей. А еще можно жить, питаясь корнями растений и косточками фиников — жить недолго, конечно, и нехорошо, но изголодавшиеся иранские крестьяне пытаются. И умирают в 30 лет (это — средний срок жизни иранца). Но Вы еще молоды, Вам всего лишь 28 лет. У Вас впереди еще целых 2 прекрасных года — годы, которые действительно «можно найти только в Иране».
Тегеран Вы тоже нашли изменившимся: «Дома росли как грибы после дождя, улицы стали шире и ухоженней. Мои подруги тоже изменились: похорошели, стали настоящими молодыми дамами».
При этом Вы умышленно не заметили жилищ «миллионов внизу», например, не заметили тех 200 тысяч человек, что живут в южной части Тегерана, в «вырытых в земле пещерах и переполненных людьми глинобитных лачугах, похожих на крольчатники», как писала «Нью-Йорк таймс». Разумеется, шахская полиция тоже делает все возможное, чтобы такие картины не оскорбляли Ваш взор. Когда в 1963 году тысячи бездомных искали себе жилье в строительном карьере, сотни полицейских вышибли их оттуда — чтобы не оскорблять эстетические чувства тех, кто ездит летом на Каспийское море. Шах считает вполне допустимым, что его подданные живут в таких скотских условиях. Недопустимым он считает — как для себя, так и для Вас, — чтобы эти подданные попадались на глаза.
Но положение в городах еще относительно терпимое. «Я видел детей, — читаем мы в путевых заметках о Южном Иране, — которые, словно черви, копаются в навозе и питаются сорной травой и протухшей рыбой». Конечно, Вы можете законно радоваться, что это — не Ваши дети. Но все равно это — дети. Так правит шах.
Вы пишете: «В области науки и искусства Германия занимает — как и Франция, Англия, Италия и другие великие культурные нации — ведущие позиции. И это сохранится и в будущем». Что касается ФРГ, может быть, Вы лучше оставите область прогнозов [западно] германским политикам от культуры — они все-таки больше Вас в этом понимают. А сами, может быть, скажете нам откровенно, что 85% населения Ирана неграмотно и что из 15 миллионов иранских крестьян (а это 96% населения) читать умеют только 514 480 человек? И что 2 миллиарда долларов помощи, выделенных Ирану на развитие после свержения Мосаддыка в 1953 году, «растворились в воздухе» (по заключению американских наблюдательных советов) — вместе со школами и больницами, которые должны были быть построены на эти деньги? И теперь шах направляет в деревни армию — говорит, это для того, чтобы учить бедняков. «Армия знаний», так это называется. Люди будут рады, конечно: солдаты заставят их забыть голод и жажду, болезни и смерть. Люди помнят, что шах сказал — с редким цинизмом — Губерту Хэмфри: «Благодаря американской помощи армия в хорошей форме, она в состоянии справиться с гражданским населением. Армия не готовится воевать с русскими, она готовится сражаться с иранским народом»
Вы пишете: «Шах — простой человек, конечно, он личность выдающаяся, но в то же время он — добропорядочный человек, как обычный, рядовой гражданин». Это звучит, мягко говоря, несколько эвфемистически — если вспомнить, что одна только монополия на плантации опийного мака ежегодно приносит шаху миллионы [долларов США], если вспомнить, что еще в 1953 году героин был не известным в Иране наркотиком, а сегодня — из-за шахской «инициативы» — 20% иранцев зависимы от героина. Людей, занимающихся такими делами, у нас обычно называют не «добропорядочными», а криминальными — и изолируют от «обычных, рядовых граждан».
Вы пишете: «Единственное отличие моего мужа от других мужчин — в его звании, в том, что на него возложена куда большая ответственность и несравненно более тяжелая ноша».
Кем, интересно, «возложена»? Иранский народ не просил его править Ираном, а если кто и просил, то это была одна американская секретная служба (Вы знаете, какая — ЦРУ) — и, между прочим, не бесплатно. Куда пропала иностранная помощь, выделенная на развитие страны, сказать пока не представляется возможным: те украшения, о которых мы знаем, что это он их Вам подарил, — диадема за 1,2 миллионов марок ФРГ, брошь за 1,1 миллиона марок ФРГ, кольца с бриллиантами за 210 тысяч марок ФРГ, бриллиантовые браслеты, золотая сумочка — до 2 миллиардов все-таки пока не дотягивают.
Но Вы не беспокойтесь: Запад не будет столь мелочен, чтобы не простить шаху пару миллиардов украденных долларов, торговлю опиумом и щедро раздаваемые взятки деловым людям, родственникам, секретным службам — ну, и еще немножко украшений для Вас. Он же ведь — гарант того, что вновь, как при Мосаддыке, не будет национализирована нефтяная промышленность — во всяком случае, не раньше, чем иссякнут нефтяные запасы и истекут сроки подписанных шахом договоров. Он ведь — гарант того, что ни один доллар не попадет в школы (в которых, не дай бог, иранский народ сможет овладеть знаниями — и затем использовать полученные знания в своих интересах).
Он ведь — гарант того, что иранская нефть не будет использована для создания иранской промышленности и полученная валюта не пойдет на закупки сельскохозяйственной техники и создание систем мелиорации, чтобы оросить землю и обуздать голод.
Он ведь — гарант того, что бунтующих студентов и школьников будут и впредь сажать под арест, а тех депутатов парламента, для кого благосостояние страны — не пустой звук, будут хватать, пытать, убивать.
Он ведь — гарант того, что200-тысячнаяармия,60-тысячнаятайная служба и 33-тысячнаяполиция, хорошо вооруженные и откормленные на американские деньги и руководимые 12 тысячами американских «советников», будут и впредь держать страну в страхе. И поэтому никогда [при шахе] не произойдет того, что является единственным спасением Ирана: национализации нефтяной промышленности, как это случилось 1 мая 1951 года при Мосаддыке. Нельзя резать курицу, несущую золотые яйца.
И что такое миллионы, которые шах переводит на свои счета в швейцарские банки в Санкт-Морице, по сравнению с миллиардами, которые приносит иранская нефть «Бритиш петролеум ойл компани», «Стандарт ойл», «Калтекс», «Ройял Датч — Шелл» и другим английским, американским и французским фирмам?[2] Видит бог, это и есть «куда большая ответственность и несравненно более тяжелая ноша», которую шах должен нести во имя прибылей западного мира — в отличие от других мужчин.
Но, может быть, Вы привыкли думать не о презренных деньгах, а о аграрной реформе? 6 миллионов долларов шах тратит на то, чтобы иранские правительственные PR-компании по всему миру выглядели как благотворительные общества. И они нас «просветили»: до аграрной реформы 85% сельскохозяйственных земель Ирана принадлежали крупным землевладельцам, помещикам, а теперь — всего лишь 75%. Аж целых 25% земель принадлежат теперь крестьянам, которые при учетной ставке в 10% годовых должны выкупить эти земли в течение 15 лет [3].
Так что теперь иранский крестьянин «свободен»: он получает не 1/5 урожая, как прежде, а 2/5 (одну пятую — за работу, вторую — за землю, которая ему принадлежит). А оставшиеся 3/5 получает и будет и дальше получать помещик, который продал крестьянину только землю, но не оросительные системы, посевной материал и тягловый скот. Так посредством «аграрной реформы» иранского крестьянина удается сделать еще более зависимым, еще более беспомощным и еще более уступчивым. Поистине шах — «интеллигентный, одухотворенный» человек, как Вы очень правильно заметили.
Вы пишете о том, как озабочен шах вопросом о наследнике престола: «По этому пункту иранская конституция непреклонна. Шахиншах Ирана должен иметь сына, который в один прекрасный день взойдет на иранский трон, в чьи руки шах передаст судьбу Ирана… По этому пункту конституция строга и непреклонна» [4].
Как интересно! А почему же во всех остальных пунктах иранская конституция шаху безразлична? Почему он — вопреки конституции — сам назначает парламент и почему все парламентарии перед началом работы обязаны подписать прошение об отставке с открытой датой? Почему в Иране нельзя издать ни строчки без предварительной цензуры? Почему на территории университета в Тегеране нельзя собираться больше, чем трем студентам вместе? Почему министру юстиции в правительстве Мосаддыка вырвали глаза? Почему судебные процессы проходят при закрытых дверях? Почему пытки стали нормой иранской юстиции? Или в этих пунктах конституция не так «строга и непреклонна»?
Вот — для наглядности — пример пыток в Иране:
«В полночь 19 декабря 1963 года следователь начал допрос. Сначала он спрашивает меня и записывает ответы. Затем он переходит к вопросам о вещах, которые меня не касались или о которых я ничего не знал. Я мог лишь ответить ему, что ничего не знаю. Следователь ударил меня в лицо, а затем резиновой дубинкой стал бить по кистям рук — сначала по правой, затем по левой. Он повредил мне обе кисти. После каждого нового вопроса он снова бил. Потом он заставил меня голым сесть на горячую электроплитку. В конце [пытки] он взял плитку и прижимал ее к моему телу, пока я не потерял сознание. Когда я снова пришел в себя, он вновь стал задавать те же вопросы. Он принес бутылку с кислотой из другой комнаты, вылил содержимое в мензуру и окунул дубинку в сосуд…»
Вы удивляетесь, что президент ФРГ, зная обо всех этих зверствах, пригласил к себе Вас и Вашего мужа? Мы — нет. Расспросите-ка его о том, как строить концентрационные лагеря и возводить в них бараки. Он большой специалист в этой области.
Вы не хотите узнать об Иране побольше? Недавно в Гамбурге вышла книга Вашего земляка, который, как и Вы, интересуется немецкой наукой и культурой, который, как и Вы, читал Канта, Гегеля, братьев Гримм и братьев Манн. Книга Бахмана Нируманда под названием «Иран: модель развивающейся страны или диктатура свободного мира?» — с послесловием Ганса Магнуса Энценсбергера, издательство «Ророро», актуальная серия, № 945, март 1967. Именно из этой книги взяты факты и цифры, с которыми я Вас вкратце ознакомила. Я не знаю, есть ли такие люди, которые после прочтения этой книги могут спокойно спать по ночам, не стыдясь того, что происходит у Вас на родине.
Мы не хотим Вас оскорбить. Но мы не хотим и того, чтобы западногерманскую общественность оскорбляли такие вещи, как Ваша статья в «Нойен ревю».
С глубоким уважением, Ульрика Мария Майнхоф
«Конкрет», 1967, № 6
1 Фарах Диба — вторая жена последнего иранского шаха Мохаммеда Реза, второго представителя династии Пехлеви. Поэтому ниже У. Майнхоф демонстративно и вызывающе называет Фарах Диба «фрау Пехлеви».
2 По соглашению, заключенному шахом с Международным нефтяным консорциумом в 1954 г., нефтяные разработки Ирана передавались этому консорциуму на таких условиях: «Бритиш петролеум» — 40%, «Ройял Датч — Шелл» — 14%, американским компаниям — 40% и «Компани франсез де петроль» — 6%. Доходы делились между шахом и консорциумом по принципу «пятьдесят на пятьдесят».
3 Ирония У. Майнхоф станет понятна, если осознать, что при ставке в 10% годовых при условии равных выплат стоимость выкупа за 15 лет вырастет в 4 с лишним раза (а если запаздывать с выплатами — еще больше). А нужно еще сделать поправку на инфляцию!
4 У. Майнхоф специально выделяет эти слова Фарах Диба, поскольку брак с первой женой Мохаммеда Реза Пехлеви — Сорайей — был расторгнут под тем формальным предлогом, что Сорайя не родила сына-наследника. При этом Мохаммед Реза содержал во дворце гарем из 200 наложниц и приобрел позорную славу насильника дворцовых служанок.
