ФОТО: Вамбери Арминий дервиш:
Игорь Панкратенко
Бурные политические процессы, происходящие сегодня на огромном пространстве Востока, от Аравии до Пакистана, впитали себя практически все, что описывает политическая наука. Терроризм, исламский экстремизм, авторитаризм, демократия, модернизация, традиционные общества – словом, полный набор явлений и процессов, которые уже давно, казалось бы, описаны и систематизированы. Каждое по отдельности явление на современном Востоке – прекрасно известно, отмерено и взвешено. Но сумма известностей, как ни парадоксально, дает неконкретность и неопределенность в случае, когда мы пытаемся понять: так что же такое сегодня происходит на Востоке? С чем имеет дело остальной мир? И как, собственно, на это «что-то» реагировать?
Начнем с главного. Все события, происходящие сегодня на Большом Ближнем Востоке (ограничим этот регион ареалом от Египта и аравийских монархий, Леванта и Большого Ирана до Пакистана) стоит рассматривать как процесс «исламского пробуждения». Собственно под термином «Исламское пробуждение» здесь понимается новый этап борьбы мусульманской уммы и иных общественных сил государств региона с неоколониализмом, софт-колониализмом и пост-индустриальной империалистической экспансией Запада, который происходит в условиях глобального экономического кризиса. Исходя из этого, следует признать, что сегодня существует, грубо обобщая, три формы описания процесса Исламского пробуждения в светской (в первую очередь – в западной) политической науке. Авторы, сочувствующие процессу, предпочитают делать упор на стремлении уммы к принципам справедливости и социального равенства, заложенным в священном Коране и достоверных хадисах. Авторы, относящиеся к процессу негативно, – предпочитают выполнять социальный заказ, связывая Исламское пробуждение с «конфликтом цивилизаций» и, соответственно, акцентируя внимание на росте «исламского экстремизма», неизбежно приходя при этом к исламофобии, ставшей ныне востребованным на Западе и в России трендом. Еще одна категория исследователей, изучающих процесс достаточно объективно, рассматривают Исламское пробуждение фрагментарно, увязывая его в каждой новой работе с отдельными аспектами социально-политического развития, региональной экономики и особенностями международных отношений в условиях однополярного мира. Фрагментарность проявляется и в том, что в эпицентре внимания в основном находятся события «арабской весны» 2010-2011 годов, которые, по моему глубокому убеждению, были лишь неким промежуточным этапом в развитии процессов, начавшихся в 50-е годы XX века.
С чем связан такой «разнос» в оценках? Причин здесь достаточно много, и одной из них является то, что до сих не сложился некий общий понятийный аппарат, описывающий данный процесс в рамках, привычных светскому политическому мышлению. Да, можно говорить о неполноте, а порой и ущербности такого мышления (поскольку парадигма ориентализма, описанного Саидом, остается в нем ведущей), но на сегодняшний день это, пожалуй, единственный способ донести принципы Исламского пробуждения, суть этого процесса до неисламского, светского мышления. А следовательно – создать основу для диалога исламского общества (уммы) с неисламским политическим классом.
Разумеется, в данной статье невозможно дать описание всех аспектов, особенностей и закономерностей Исламского пробуждения. Сверхзадача автора в этой статье предельно скромна – начать разговор о том, чем в действительности является Исламское пробуждение в терминах светского политического мышления.
Колониализм, неоколониализм и «исламский терроризм», софт-колониализм
Разумеется, хронология Исламского пробуждения, всех этапов этого процесса еще будет составлена. Отмечу пока три основные точки. Национализация Суэцкого канала 26 июля 1956 года была кульминацией заката классического колониализма. Исламская революция 1979 в Иране – началом заката неоколониализма. 19 марта 2003 года, в момент, когда Буш-младший отдал приказ о вторжении в Ирак — началась борьба Запада за установление софт-колониального порядка на Ближнем Востоке. Очевидно, что основные события, связанные с Исламским пробуждением происходили достаточно долго, пости полвека.
Не вдаваясь в подробности, отмечу только одно обстоятельство. Эти полвека были периодом «модернизации» и «регионализма», то есть процессов вовлечения пост-колониальной периферии, государств Большого Ближнего Востока в мирохозяйственные связи капитализма. Именно капитализма, потому как даже государства, лидеры которых заявляли о «социалистической ориентации», стремились к наращиванию объема товарооборота именно с Западом.
И если первоначально Запад (в первую очередь – США), рассматривали эту «ближневосточную периферию» как некий спасительный клапан от перегрева экономики, через который можно было «спускать лишний пар» перенакопления капитала и перепроизводства товаров на рынки этих стран, то вскоре процесс взаимоотношений приобрел более сложный характер. «Регионализм», рекламируемый тогда как «антиколониальная политика», позволял экономике Запада получать массу бонусов, в частности — в виде прибыли за счет дешевых ресурсов из самых различных источников и более полного мультипликативного эффекта каждого доллара, расходуемого на «региональное партнерство». Одно только военно-техническое сотрудничество давало сверхприбыли монополиям и было «живою водой» для западной экономики, позволяя частично компенсировать затраты на противостояние с СССР. А ведь были и другие, «гражданские» виды сотрудничества…
Но параллельно экономическим – ускорились и социально-экономические процессы. «Модернизация» вела к разрушению традиционного общества, разрушению Исламских устоев и традиций. Здесь очень важно понимать, что «религиозность» мусульманина и европейца носят совершенно противоположный характер. Для европейца религиозность означает лишь часть его существования, часть жизни, которую он отдает традиции и обряду. Ислам же есть образ жизни, а стремление загнать его в «европейский образец» ведет к социальным катаклизмам и духовным катастрофам. Стоит ли удивляться, что чем успешнее была модернизация в отдельно взятой стране (а она действительно была успешной в макроэкономическом измерении) – тем больше противников у нее появлялось. Не буду сейчас о «белой революции» шаха в Иране, об опыте советизации Афганистана. Возьмем Саудовскую Аравию, для которой конец 70-х был как пиком модернизации и регионализма, так и пиком социальных противоречий.
Достаточно вспомнить 1979 год, «младосаудовцев» в королевской семье, требовавших сокращения добычи нефти и повышения цен на нее, замедления промышленного развития, ограничения притока иностранных рабочих и прочее «очищение королевства от нездорового влияния Запада». В это же время началось брожение шиитов в Восточной провинции, вылившееся в вооруженные столкновения с армией и полицией. В сентябре в крупных городах появились листовки, призывающие к свержению «деспотичных и продажных правителей», изгнанию из страны иностранцев, установлению справедливого правления по канонам Ислама. В Западной провинции, неподалеку от Медины, появились вооруженные отряды племен утейба, кахтан и ямин. В ответ начались аресты… 20 ноября 1979 была захвачена Большая мечеть (Аль-Харам) в Мекке, где впервые отметилась группа «Ас-Салаф ас-Салех», выросшая позже в массовое движение по всему миру. Трон трясло, и тут – ввод советских войск в Афганистан, всемирный джихад против СССР, появление места, куда можно было сплавить весь горючий элемент из всего мусульманского мира.
Словом, ситуация была накалена до предела. Афганистан, а точнее – СССР, оттянул на себя то, что принято сегодня называть «исламским экстремизмом» на добрый десяток лет. Закончилась «афганская война СССР», закрылась точка приложения усилий экстремистов – и они продолжили свое сопротивление уже на собственной родине.
Естественно, что Запад эту опасность осознавал и оказывал поддержку тем авторитарным режимам, которые стремились уничтожить радикалов и полицейскими методами сдержать нарастающее недовольство всеми «прелестями» модернизации по западному образцу. Призрак «Исламской революции» витал в коридорах Белого дома, борьба с социальными протестами на Большом Ближнем Востоке приобретала все больший размах. Но – требовалось соблюдать приличия в глазах обывателя, а потому борьба с Исламским пробуждением получила название борьбы с международным исламистским терроризмом. С одной стороны – ставился знак равенства между радикалами и протестующими против социального угнетения, с другой – обыватель выписывал карт-бланш на самые жесткие меры против «террористов и их пособников», а заодно – позволял открыто поддерживать «недемократические методы» авторитарных режимов в борьбе и с радикалами, и с теми, кто требовал более справедливого общественного устройства.
Софт-колониализм, новая элита и переформатирование ББВ
«Борьба с исламским терроризмом», при всей ее кажущейся эффективности, не решала главной задачи – сохранения неоколониальной системы и обеспечения безопасности ее трансформации в софт-колониализм (колониализм пост-индустриальной эпохи). При внешнем благополучии (что подтверждалось, кстати, и статистикой международных экономических и финансовых организаций, повторялась история 70-х) встроившихся в неоколониальную систему государств, они были полны социальных противоречий, которые только нарастали в процессе модернизации. Исламское пробуждение не только не пошло на убыль, но и нарастало, распространяясь от Магриба до Индонезии. Соответственно, и борьба с ним становилась все более кровавой, что стабильности рынкам никак не прибавляло.
Разгромив Ирак, США инициировали разрушение всей системы сдержек и противовесов на Ближнем Востоке. Регион «пошел в разнос», после краха режима Саддама Хуссейна всем адекватным экспертам оставалось только запастись «поп-корном» и ждать вполне очевидного и предсказуемого обрушения как неоколониальной системы, так и порожденных этой системой режимов.
Но если процесс невозможно остановить, то его надо возглавить. Кроме того, администрации США необходимо было соблюсти баланс между интересами ВПК и тех корпораций, чья прибыль формируется за счет «гражданского сотрудничества» с периферией, ведь именно по их интересам сильнее всего бьет хаос и нестабильность на рынках сбыта. И 9 мая 2003 Буш-младший, выступая перед выпускниками университета Южной Каролины, заявляет о намерении «создать в течении десяти лет зону свободной торговли между США и Ближним Востоком». «Сменив коррупцию и корыстные сделки на свободные рынки и справедливые законы, народы Ближнего Востока приумножат процветание и свободу», – сказал он. Ну а 6-го ноября того же 2003 последовала его программная речь в Национальном Фонде Демократии, в которой было заявлено о необходимости осуществления на Ближнем Востоке «глобальной демократической революции». Проекту «переформатирования Большого Ближнего Востока» был дан старт.
Об этом проекте написано многое и разное. Но суть его заключается в том, что в противовес движению Исламского пробуждения необходимо привести к власти прозападно-ориентированные слои и местной буржуазии, и местного же «образованного класса». С чего аналитики Белого дома решили, что придя к власти эти «новые либералы Востока» сумеют удержать власть – тайна великая есть. Видимо, смешалось все – и непонимание сути противоречий в странах региона, и переоценка потенциала прозападных элементов в обществе, и элементарная неосведомленность.
Что, собственно, могло дать это «переформатирование», какие социальные противоречия разрешить? Приостановить имущественное расслоение, обнищание масс, включить «социальные лифты» для молодежи? Снять противоречие между внедряемыми западными ценностями и традиционным мусульманским миропониманием? Ведь основное противоречие региона заключается в несправедливом, неисламском распределении и нарастании сопротивления традиционного общества, уммы, модернизации по принципиально чуждым для мусульманского мироощущения западным образцам. При этом, замечу, абсолютное большинство этой уммы оказывается «за бортом» модернизации и «построения на Востоке общества потребления капиталистическими темпами». Как итог – то, что в новой концепции внешней политики РФ столь деликатно (и столь же непонятно) названо «турбулентностью на Ближнем Востоке», то есть столкновение Исламского пробуждения и софт-колониального «переформатирования» (с опорою на прозападные слои и «исламских» террористов) – принимает все более драматические и кровавые формы.
Как представляется, важно понимать следующее: всякий революционный процесс, направленный на социальное оздоровление общества, сталкивается с противодействием, которое с полным основанием можно и нужно назвать контрреволюцией. По моему глубокому убеждению, «исламский экстремизм», в нынешнем его состоянии, является чистой воды контрреволюционным процессом, инспирированным с одной стороны – рядом нынешних правящих режимов (в первую очередь – монархиями Персидского залива), стремящимися к сохранению власти, а порой – просто к физическому выживанию. С другой стороны – эту контрреволюцию питают внешние акторы, стремящиеся к установлению софт-колониального порядка в международных отношениях.
Я с большим любопытством наблюдаю за тем, как ряд экспертов пытаются представить «исламский экстремизм», уходящий идейными корнями в салафизм и ваххабизм, «антагонистом Запада», пытаются, простите за вульгаризм, «перевести стрелки» на некий «конфликт цивилизаций». Ладно, забудем о том, что собственно концепция «панисламизма» была предложена Уилфредом Блаттом, одним из руководителей британской разведки в 70-е годы XIX века. Британская же разведка, в лице ее сотрудника Арминиуса Вамбери, вбросила в политическое сознание увядающей к тому времени Османской империи и . Ряд эпизодов из жизни Мухаммада ибн Сафдара, более известного как Джамал-ад-Дин Афгани, тоже позволяют предположить, что опять же британская разведка поддерживала провозглашаемые им идеи. Сделаем вид, что мы этого не знаем, что давно это было. Но ведь последние 40 лет Запад культивировал, оберегал и взращивал «исламский экстремизм» (он рассматривался как заслон сначала против Советского Союза, а затем против Ирана) во всех странах региона.
Как итог – на ближайшие пять-десять лет события на Большом Ближнем Востоке будут определяться тремя разноуровневыми процессами.
Первый, стратегический уровень: противостояние Запада «Исламскому пробуждению». Сегодня Запад, при поддержке ориентирующихся на него режимов ряда мусульманских стран, реализует три основных проекта, направленных на разгром этого движения. Первый проект – транснациональный «исламский экстремизм», противостояние которому должно обеспечить и поддержку «международным сообществом» самых жестких форм борьбы с Исламским пробуждением.
Второй – углубление суннито-шиитского противостояния и перевод этого противостояния в фазу вооруженного вялотекущего конфликта (конфликта низкой интенсивности по терминологии НАТО). Третий проект – корректировка политико-этнической карты региона, предполагающая удовлетворение интересов национальных меньшинств и, одновременно, обострение этнических конфликтов.
Второй, оперативный: борьба за региональное лидерство между Турцией, Саудовской Аравией (и ее заклятым другом – Катаром), и Исламской Республикой Иран.
Третий, тактический: борьба между различными политическими, социальными и национальными группами в странах региона, расширение географии этой борьбы в сторону Центральной Азии, Кавказа и мусульманских областей РФ. Такая «холодная война всех против всех».
Впрочем, особенности каждого из этих этапов, социальный состав участников противостояния, особенности борьбы в Центральной Азии и РФ – тема отдельного разговора.
Опубликовано: Общественный институт политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона:
