Исследовательский ЦЕНТР в области внешней политики и политики безопасности, военно-политической ситуации в мире, осуществляет мониторинг СМИ, занимается информационно-издательской деятельностью.
Неожиданные раскопки в иерусалимской Кувуклии могли быть предприняты для подрыва авторитета России в христианском мире. Но, похоже, требуемого результата они не принесли.
Интервью с экспертом ЦСК Юрием Шушкевичем
— Юрий Анатольевич, вчера многие новостные агентства сообщили, что археологи совместно с экспертами Афинского технического университета впервые с 1555 года сняли в иерусалимской Кувуклии мраморную защитную плиту с гробницы Иисуса с целью обнаружить подлинный камень, на котором произошло чудо воскресения, ставшее стержнем христианской веры. Однако судя по сделанному в момент снятия защитной плиты видео, под плитой находятся светлые камни, а самого знаменитого камня-ложа не видно. В своём романе «Вексель судьбы» вы утверждаете, что этот легендарный камень уже много веков находится на территории России. Сможете кратко прокомментировать?
— Да, конечно. В завершающих главах романа «Вексель судьбы», который посвящён философии отношений России и Запада за без малого тысячелетний период, действительно идёт речь о судьбе Гроба Господня, как прежде называли каменную плиту, на которой произошло чудо Воскресения. История здесь такова. Во второй половине XII века созданное после первых крестовых походов Иерусалимское королевство трещало под натиском мусульман, и иерусалимскому королю Амори, правоверному католику, ничего не оставалось, кроме как обратиться за военной помощью в православную Византию. Византийский император Мануил Комнин в качестве компенсации за оказанную поддержку вывозит из Иерусалима в Константинополь главнейшие христианские реликвии – Плащаницу, Терновый Венец Христа и каменную плиту Гроба Господня. Произошло это в 1173-1174 годах. Святые реликвии были размещены в Константинопольской Святой Софии. Однако после кончины Мануила Комнина, силу и твёрдость которого его преемники, увы, не наследовали, именно из-за этих святынь Византия стала целью организованного Венецианским государством на деньги Ордена тамплиеров и с благословения Рима так называемого Четвёртого крестового похода 1204 года — когда вместо того, чтобы освобождать взятый мусульманами Иерусалим «благочестивые рыцари» жгли и разоряли Царьград. Изъятый оттуда Терновый венец был вскоре продан венецианцами французскому королю с целью погасить кредит тамплиеров (Венец по-прежнему находится в Соборе Парижской Богоматери), Плащаница досталась тамплиерам, несколько веков провела в их кладовых и была вновь явлена миру уже после запрета Ордена, в 1353 году. А вот Гроб Господень захватчики так и не нашли, и тогда же стали множиться слухи, что реликвия в 1203 году была тайно отправлена в русские земли.
— Какой был в том смысл?
— С точки зрения любого христианина – а христианство в средние века было не только религией, но и политикой, мировоззрением, оно было буквально всем! — камень, свидетельствующий о чуде Воскресения Иисуса Христа, является ценностью наивысшей и абсолютной. Отсюда её спасение накануне готовящейся агрессии – дело вполне объяснимое. И понятно, почему Гроб Господень отвезли не в Киев к Роману Галицкому, который имел контакты с Римом, а в Великий Новгород.
— По тем временам это должно было быть непростое путешествие.
— Безусловно. Поэтому человек, совершивший этот подвиг – а согласно «Житию Варлаама Хутынского», другим новгородским источникам, а также Патриаршей Никоновской летописи XVI века его звали Добрыней Ядрейковичем и был он боярским сыном,– буквально сразу же по возвращении из Константинополя становится епископом Антонием. Случай совершенно исключительный, когда епископом становится мирянин, к тому же – ещё и очень молодой. То есть мы видим, что Добрыня в глазах новгородцев не только доставил в Новгородскую Софию реликвию исключительной ценности, но и совершил при этом настоящий подвиг.
— То есть Гроб Господень, проделавший путь из Иерусалима в Новгород через Константинополь, находился в Новгородской Софии? Тогда какова же его дальнейшая судьба?
— Священную реликвию вскоре пришлось прятать, иначе Новгород с неизбежностью повторил бы судьбу Константинополя. Что, собственно, и должно было произойти, если бы Александр Невский в 1242 году не остановил бы нашествие тевтонских рыцарей. Тевтонский орден, заметьте, — это филиал Ордена тамплиеров, да и времени прошло с разорения Константинополя совсем немного – всего-то 38 лет! Русская история знает много славных полководцев, но только Александр Невский – князь святой и благоверный. Обратите внимание на определение «благоверный» — то есть он совершил деяние исключительно важное для христианства… Про Гроб Господень на Руси продолжали знать и помнить. Именно с ним связана потрясающая идея Патриарха Никона построить под Москвой второй Иерусалим, «град юный»… Настоящий Иерусалим Никон считал навсегда погибшим и желал воссоздать его точную копию – чтобы Христос снизошёл именно сюда судить мир и воскрешать мертвых. И подлинный Гроб Господень должен был находиться именно в главном соборе Новоиерусалимского монастыря. Кстати – представление о России как о Новом Израиле появилось за сто лет до Никона, когда после взятия Иоанном Грозным Астраханского ханства река Волга – этот русский Иордан, имеющая такое же меридиональное направление и впадающая в лежащий ниже океана Каспий, аналог Мёртвого моря,– отныне полностью протекала по русской земле.
— Недавно в Новом Иерусалиме завершились реставрационные работы, но в открывшемся храме выставлена копия Гроба Господня, изготовленная на Святой Земле в XVII веке. Где же подлинник?
— Надеюсь, что с Божьей помощью он по-прежнему в наших пределах. Проблема ведь не в том, что реликвию пришлось прятать и защищать. С её появлением у нас были нарушены очень серьезные планы Запада.
— Какие именно планы?
— Благословивший разорение Константинополя римский понтифик Иннокентий III в те годы сколачивал под своим началом единое европейское государство, эдакий первый вариант Евросоюза. В силу тогдашних представлений объединение могло быть успешным только в случае, если б у его инициатора находились под рукой все источники церковной благодати. К 1204 году папа Иннокентий контролировал Францию, Англию, Болгарию, Португалию, Арагон, Сицилийское королевство, силами им же учреждённого Тевтонского ордена подчинил германские земли, вёл успешное завоевание Пруссии и всячески склонял к союзу уже упоминавшегося Романа Галицкого, княжившего на русском юго-западе и державшего титул Великого Киевского князя. А тамплиеры, при поддержке которых новое сверхгосударство формировалось, видели себя в нём главной финансовой силой, планируя со временем получить и неограниченную политическую власть. При этом Гроб Господень был нужен как папе в качестве подтверждения вселенского церковного авторитета, так и тамплиерам в качестве абсолютного обеспечения под эмиссию первой всемирной валюты. Так что планы были космические, а хитроумные греки, а после – и мы осуществиться им помешали. Кстати – вертикальные линии на знаке нынешнего американского доллара – вовсе не «геркулесовы столбы», а копья двух всадников, едущих на одной лошади – с печати тамплиеров. Всё, что мы переживаем сегодня, было заложено в глубокой древности, и нынешняя мировая валюта – реинкарнация той, не сумевшей состояться в XIII веке.
— Однако вскоре Орден тамплиеров был проклят и запрёщен.
— Именно так. Из-за того что самой главной реликвии в разорённом Константинополе обнаружить не удалось, все тогдашние планы рухнули. Разошедшиеся амбиции тамплиеров, уместные в масштабах общеевропейского государства, которое рассыпалось, не успев сложиться, за неимением соразмерных задач начали становиться для пап и королей всё менее терпимыми, что спустя сто лет привело Орден к кровавому разгрому.
— Хорошо, но почему после XIV века Гроб Господень по-прежнему не на виду?
— Тому может быть много причин. В «Векселе судьбы» я обосновал версию, согласно которой на следующий год после запрета Ордена тамплиеров, то есть в 1308 году, во всё тот же Великий Новгород прибыли некие ценности храмовников, так называемая «сокровенная казна» – в летописях упоминается, что московский князю Юрий Данилович весной того года встречал на Волхове корабли с некоей иноземной, или «фрузской», казной. Если это так, то наша мистерия получает объяснение: принятое в чёрный для Ордена год, решение отправить наиболее ценную часть его богатств в Новгород, невзирая на парадоксальность, представлялось единственно возможным: символическое объединение «сокровенной казны» тамплиеров, спасённой от французского короля и папы, с оплаченной через кредит венецианцам в 1204 году, но так и недоставшейся им реликвией закрывало зияющую брешь в бухгалтерских книгах, не ведающих, как известно, сроков давности, а заодно и сохраняло плацдарм для реванша. Ведь история России в 1308 году ещё не была написана, и новая Европа тамплиеров вполне могла взять начало на волховских берегах. Тем более что для тамплиеров, уже тогда готовивших переход к отношениям, которые мы сегодня именуем «буржуазными», Новгородская республика была не просто местом, не подконтрольным католическому Риму, но ещё и государством со сверхпередовым по тем временам общественным устройством! Кстати, предложение возглавить реформацию Европы было сделано потомками тамплиеров Ивану III в районе 1480 года – когда русской государство укрепилось и вернуло от Золотой Орды свой суверенитет. Московская летопись, правда, утверждает, что Иван III сжёг в 1480 году неких «чернокнижников», то есть предложение то – отверг. Однако тайные общества работали быстро, ибо уже менее чем через сорок лет, в 1517 году, Лютер в Виттенберге обнародует свои знаменитые тезисы, и европейская Реформация, сокрушающая устои средневековья, стартует со всей сокрушительной мощью.
— Выходит, после 1480 года мы прекратили отношения с тамплиерами, однако Гроб Господень миру всё равно не предъявили?
— Видимо, не пришло тому время. После присоединения Иваном III Новгорода в конце XV века на Белом Озере, в отдалённом от всех границ «медвежьем углу», была выстроена колоссальная по тем временам крепость для сохранения вывезенных с Волхова ценностей, роль которой позднее перешла к сооружённому в тех же местах еще более неприступному Кирилло-Белозерскому монастырю. Осаду которого, кстати, в Смутное Время польские войска безрезультатно держали аж четыре года после изгнания из Москвы и воцарения Михаила Романова – очевидно зная, что сохраняемые там ценности являются исключительными… Патриарх Никон пытался вернуть Гроб Господень для открытого поклонения и почитания – однако сошедшая на него царская опала не позволила ему это сделать. Если последнее верно, то выходит, что договорённость с тамплиерами о символическом выкупе Гроба Господня наши правители были вынуждены в силу каких-то скрытых от глаз прични продолжать строго соблюдать.
— Нынешнее местонахождение Гроба Господня тоже неизвестно?
— Увы. Но лично я, равно как и многие другие люди, с которыми мне доводилось обсуждать эту тему, всё-таки убеждены, что реликвия по-прежнему находится на территории России. Придёт время – и она будет обретена.
— Как в этой связи вы прокомментируете археологическую экспедицию в иерусалимском храме?
— Полагаю, что даже в наш безбожный век местонахождение главной христианской святыни по-прежнему имеет огромное значение. А поскольку вероятным местом её пребывания является Россия, против которой Запад развязал невиданную прежде идеологическую войну, становится понятной цель вскрытия Кувуклии – найти что-либо, напоминающее погребальное ложе Христа, и заявить, что всё, вот, смотрите, ещё одни претензии России объявляются несостоятельными! На отношениях с Китаем это не скажется, но ослабить наши позиции среди православных стран и даже стран католических – такое способно вполне. Однако пока в гробнице обнаружили лишь камни. Подождём, правда, что будет предъявлено потом. Хотя лично у меня нет сомнений, что подлинного погребального камня Христа там нет. Ибо не мог благочестивый Мануил Комнин оставить святыню накануне неизбежного взятия Иерусалима сарацинами. Не могли греки бросить её на растерзание взбесившемуся западному воинству. Да и весь смыл русской истории, если взглянуть не предвзято, – не есть ли это вечный поиск божественной справедливости, пусть тяжелый, кровопролитный и трагический? И можно ли вообще представить, что Иисус во своём Втором пришествии сойдёт на землю посреди какого-нибудь утонувшего в самых неистовых грехах Лондона или Вашингтона?
…Пересекши поле по снежной целине, Алексей разыскал некое подобие тропы и последовал по ней через перелесок. Вскоре тропа углубилась в лесную чащу, затем – вынырнула на опушку, и так по несколько раз, пока не привела к заброшенной деревенской околице. С радостью в сердце Алексей вышел на окраину безымянного села, где намеревался, наконец, встретить человеческую жизнь. Однако покосившиеся избы были пусты, палисадники – заметены снегом, и только несколько огромных дубов и лип, простоявших здесь, наверное, не одну сотню лет, тихо поскрипывали от усиливающегося мороза и крепких порывов ветра.
С дальней стороны села виднелась старинная каменная церковь, которая, несмотря на всеобщую запущенность, не выглядела брошенной и даже имела на маковке крест, выкрашенный сильно потемневшей от времени жёлтой краской. Когда Алексей проходил мимо церкви, он увидел следы, ведущие к незапертой, как показалось, входной двери, и решил этим воспользоваться.
Старинная железная дверь, покрытая узорным кованным рисунком, действительно была приоткрыта. На всякий случай Алексей несколько раз кашлянул, стянул с головы шапку и с осторожностью вошёл вовнутрь.
Глаза в полумраке совершенно ничего не видели, и он остановился на пороге, чтобы привыкнуть и осмотреться. И в тот же момент вздрогнул, заслышав грубоватый женский голос:
— Слава тебе, Господи, хоть одна живая душа пришла! Эй, милый человек, не стой, помоги-ка мне лучше!
— Здравствуйте,— ответил Алексей, щурясь в полумрак.— Только я пока ничего не вижу, здесь очень темно.
— А ты двери не затворяй, открой-ка её поширше! Светлей станет!
Не оборачиваясь, Алексей отвёл руку назад и толкнул, насколько мог, тяжёлую дверь. Сделалось немного светлее. Откуда-то сбоку послышались шаркающие шаги, и несколько мгновений спустя Алексей увидал перед собой пожилую женщину в телогрейке и с плотным пуховым платком на голове.
— Здравствуйте,— повторил он ещё раз.— Как хорошо, что я вас тут застал – ведь по округе ни одной живой души! Вы не сможете подсказать мне дорогу?
— Да подскажу, подскажу,— прозвучало в ответ.— Только ты, мил человек, мне сперва окажи услугу.
— Конечно, окажу. А что нужно сделать?
— Птицу, птицу на улицу выпустить. Ишь, забилась под иконостас, зимовать решила! А мне – храм на холода закрывать. Не выгонишь – попортит всё, да и помрёт ещё с голоду, не переосвящать же из-за неё потом!..
Под руководством старушки Алексей принял деятельное участие в том, чтобы убедить залетевшую в храм синичку спорхнуть с иконостаса и перескочить в направлении ко входной двери – откуда, почуяв воздух улицы, пташка, о чём-то весело прочирикав, улетела восвояси.
— Спаси тебя Господь, добрый человек,— поблагодарила старушка Алексея.— Теперь храм закрою – и до весны! На Страстную иеромонах служить приедет, и мы с Семёнычем моим да с Федотовной придём, коль живы будем. А ты что же, выходит,— тоже заплутал?
Алексей коротко рассказ о своих злоключениях и попросил помочь найти дорогу до нужного посёлка.
— Семёныч мой на снегоходе по вечеру за мной приезжает, и тебя заберёт. Только куда ты, милый человек, в такой холод-то собрался – ты на себя-то погляди!
— А что такого со мной?
— Видать, совсем ты замёрз, что не чуешь. Пощупай-ка лоб!
Алексей стянул с руки перчатку и дотронулся до лица. Потом, за неимением зеркала, попробовал посмотреть на своё отражение в оконном стекле.
— Смотри – не смотри,— старушка не дала ему разобраться в своём состоянии,— а у тебя-то жар! Пока по холоду шагаешь – не чувствуешь жара, а как чуть отогреешься – сразу в озноб пойдёт, и всё, допрыгался! Куда тебе такому тридцать вёрст на снегоходе трястись?
— Да, вы правы,— ответил Алексей, понимая, что у него действительно высокая температура, во всём теле начинает ощущаться ломота, и вот-вот жар пойдёт на усиление. Марш-броски по ледяному лесу, отсутствие горячего питья и две подряд холодные ночёвки не прошли бесследно – он капитально простыл и заболел.
Низенькая старушенция, деловито подбоченясь, стояла перед ним и глядела на него ясными синими глазами, не выцветшими от возраста.
— Что же мне делать?— спросил у неё Алексей, словно невольно озвучивая заставший в глазах старушки вопрос.
Неожиданно лицо старушки сделалось серьёзным и даже на какой-то миг помрачнело. Она отвела взгляд в сторону, потом снова вернула его на Алексея, глядя пристально и внимательно, словно пытаясь проникнуть в самую его душу.
— Дай-ка я к лавице тебя отведу,— почти шёпотом ответила она, резко подавшись вперёд.
Алексей, пока что ничего не понимая, последовал за ней.
Старушка перекрестилась и подошла к крошечной дверце сбоку от алтаря, принявшись перебирать ключи на гремящей связке. Алексей сперва подумал, что за этой дверцей хранятся какие-то припасы или травы, однако к своему изумлению он увидел покатый каменный свод, нависающий над уходящими вниз узкими каменными ступенями.
Ничего не говоря, старушка зажгла восковую свечу и вручила её Алексею со словами:
— Крестись, ступай вниз и приложись, пока не почуешь исцеления! Если не пропащий грешник – непременно исцелишься. Ну – крестись и ступай!
Алексей возвёл взгляд на иконостас и перекрестился – первый раз в жизни.
— Крестишься-то ты как… Старовер, поди? Ну, коли старовер, так оно, может, и лучше…
Алексей не стал её разуверять – принял свечу и согнувшись в три погибели с трудом пролез через дверцу, нащупал ногой начало ступеней и начал осторожно двигаться вниз.
Крутая лестница из древнего белого камня имела ступени почти нестёртые, что свидетельствовало о том, что ходили по ней нечасто. Стены и свод подземелья, выложенные не из резного купеческого кирпича, как вся церковь, а из куда более древнего белого камня, говорили о возрасте, исчисляемом не одной сотней лет.
Хотя свеча горела ровно и спокойно, свет её быстро таял в темноте, и Алексей спускался по лестнице почти вслепую. Единственное, что бросилось в эти минуты в глаза – несмотря на сильную сырость, на стенах не присутствовало никаких следов плесени, а в воздухе не было духа затхлости, обычного для любого подвала. Более того, чем ниже он спускался, тем, как ему казалось, воздух начинал становиться суше, теплее и даже вбирал в себя какой-то очень тонкий и волнующе-острый аромат неведомой далёкой земли.
Ступени кончились, и Алексей, пригнувшись, остановился на крошечной площадке, перед которой на небольшом возвышении из всё того же белого известняка покоилась потемневшая от времени и немного неровная каменная плита древней ручной обработки. Сразу над плитой начинался свод, не позволяющий стоять в полный рост. Более ничего здесь не имелось.
Алексей опустился на колени – крошечная площадка как раз позволяла это сделать – и сразу же ощутил, как от плиты исходит неуловимое тепло. Он зажмурился, чтобы удостовериться в этом своём ощущении,– и тотчас же почувствовал, как грудь и голову пронизывают незримые упругие волны, неведомым образом согревающие и несущие чувство восторженности – хмельной, бурной и радостной.
Алексей немедленно всё понял: эта самая “лавица”, приложиться к которой посоветовала ему старушка, и есть Гроб Господень, о котором говорил князь Михаил,– величайшая реликвия и святыня мира, ради обладания которой был сожжён и разорён Константинополь, а Россия, Святая Русь, в чьих непроходимых просторах византийские греки с новгородцами когда-то сберегли её от поругания, на протяжении веков становилась вожделенной целью для бесконечной череды войн и политических интриг.
Совершенно не требовалось напрягать воображение, чтобы представить, как когда-то на этом самом камне три дня возлежало снятое с креста тело Иисуса, и что именно здесь, впервые на земле, смертное оцепенение оказалось поверженным и разбитым величайшим из чудес – Воскресением. Этим поразительным знанием, открывшимся внезапно, Алексей отчётливо осознавал и едва ли не воочию видел, как уже успевшее остыть смертное ложе наполнялось таинственными импульсами, как дрожь пробуждения пронизывала покрытое пеленами истерзанное тело, и как миллиардами ослепительных молний в нём возрождалась новая и отныне уже бесконечная жизнь…
Следы от этих молний были повсюду – в многочисленных трещинах, сколах и запёкшихся крошечных шариках окалины, которые не остывали уже без малого две тысячи лет.
Алексей установил свечу в небольшую расщелину, и не имея сил осознавать в полной мере происходящее вокруг, рухнул на святой камень, прижавшись щекой к его отполированной волнистой поверхности. От очередного прилива тепла, заставившего трепетать всё его существо, дыхание на миг пресеклось, и сразу же из глаз обильным потоком полились сперва горькие, а после – светлые слёзы.
Он в ужасе отпрянул, испугавшись, что его слёзы зальют и испортят святой камень – однако не успев даже коснуться его поверхности, они куда-то исчезали, оставляя лишь лёгкое и ни с чем не сравнимое благоухание далёких райских садов.
“Да, да, я жив, я действительно не сплю – и становлюсь свидетелем того, что невозможно и чего в принципе не может, не должно быть… Выходит, что Воскресение существует… Причём Воскресение настоящее, великое и подлинное, несравнимое с произошедшим со мной провалом во времени, который лишь на отмеренный срок вернул на землю прежнего меня, переполненного глупыми желаниями и неосуществимыми надеждами. Надежда же на это подлинное и наипервейшее Воскресение стоит всех желаний и богатств, прошлых и будущих. И что бы теперь ни происходило на земле, какими бы мрачными и злокозненными путями ни двигался бы мир к своему финалу, мне отныне не должно быть страшно – ведь я видел и отныне знаю, что составляет главную сущность и главное оправдание!!!”
…Алексей пришёл в себя лишь тогда, когда свеча, догорев до основания, погасла, и он испугался, что окажется в темноте. Однако тёплое свечение, исходящее из камня, продолжало озарять помещение пещеры, согревая и наполняя душу чувством прощения и радостью.
Перед тем, как расстаться с сокровищем, он решил найти остатки сгоревшей свечи, чтобы не бросать их в священном месте,– однако так ничего не обнаружил: непостижимым образом свеча сгорела без следа и пепла.
Выйдя наверх, Алексей настолько чувствовал себя по-иному, что даже забыл, что был болен. И лишь когда старушка поинтересовалась – прошёл ли у него жар ?– он осознал, что поправился совершенно.
— Только смотри, не говори никому, где был и что видел,— строго наказала Алексею старушка, когда уже на улице, запирая храм, он помогал ей продёрнуть навесной замок в дужки тяжёлого кованного затвора.— Боженька ведь не простит, коли много негожих людей враз набегут, да и погубят лавицу.
— Не бойтесь, об этом никто не узнает. Если Гроб Господень тайно сохранялся в нашей земле с тринадцатого века, то пусть ещё побудет – пока не придёт для него время.
— Ой!— старушка в неподдельном ужасе отшатнулась.— А ты откуда знаешь, что лавица – это сам Гроб Господень? Я ж тебе ничего не говорила!
— Вы и не говорили, так что не пеняйте на себя.
— А откуда ж ты узнал? О том лишь несколько человек на всём свете ведают, даже монахи не знают, что там у нас…
— Просто знаю историю… Да и разговор ещё один был недавно.
— С кем это разговор? Слушай, ты не темни, это ведь очень важно! Если чужие прознают, что здесь хранится такая святыня,– ведь быть беде!
Темнить и отпираться было нельзя, и Алексей ответил, что о лавице ему рассказал князь Михаил Тверской.
— Он не назвал точного места, но подтвердил, что реликвия, тайно привезённая из Царьграда Добрыней, сыном Ядреевым, по-прежнему находится на русской земле. Её появление у нас, как я теперь понимаю, привело в движение колоссальные мировые силы, борьба которых не завершена до сих пор. Ну а поскольку мне пришлось принять в одном из актов этой борьбы непосредственное участие, то судьба, думаю, и привела меня прямиком к вам. Ведь для чистой случайности слишком мало оснований…
Старушка молча обвела Алексея изумлённым взглядом, однако не нашла в его облике и выражении ничего, что могло бы свидетельствовать о неуместной шутке.
— Ладно, будет тебе, божий человек, не оправдывайся,— наконец вымолвила она, вздохнув…