Яков Шустов
Рецензия на книгу: Мартин Малиа. Александр Герцен и происхождение русского социализма. 1812–1855 М.: Издательский дом «Территория будущего», 2010.
Личность Александра Герцена, его биография и эволюция философских воззрений на протяжении уже полутора веков привлекают внимание исследователей и читающей публики. В разное время он представал в разных ипостасях. То «бунташным барином» отличным о пушкинского Дубровского только тем, что предпочитал перо, а не кистень. То измученным гендерными неурядицами нервический субъект, клеймившим из далекого Лондона «проклятое самодержавие». То безгрешным провидцем и предтечей деяний ВКП(б) и Великого Октября.
Но популярность Герцена и интерес к его личности, как правило, не покидал за пределы нашей страны. И до 1917 года, и после. Знаменитая ленинская фраза о Герцене, разбуженном декабристами, поставила его на почетное место в официальном идеологическим иконостасе.После того как коммунистическая идеология была подвергнута осмеянию и поруганию, о Герцене просто забыли. Уже в нашем веке известный английский драматург и киносценарист Том Стоппард создает пьесу «Берег Утопии», имеющую самое прямое отношение к Герцену и его времени. И о Герцене вспоминают снова.
Что тому виной, вестернизация нашего мышления или истинность пословицы «нет пророка в своем отечестве», остается загадкой. Так или иначе Герцен в интерпретацию Стоппарда, триумфально вернулся на Родину, подобно звезде 70-х Эдуарду Хилю, возродившемуся недавно в мистере Трололо.
Когда один из переводчиков книги Александр Павлов спросил автора пьесы, какой литературой он пользовался создании сценического образа Герцена, Стоппард ответил, что в числе других была и представляемая книга Мартина Малиа.
Несмотря на то, что отечественное «герценоведение», представлено обширным диапазоном работ, «Александр Герцен и происхождение русского социализма», значительно расширит наше понимание личности и взглядов Герцена. Выходящие сейчас биографии «замечательных людей», как в серии ЖЗЛ, так и автономно, зачастую грешат абсолютной оторванностью героя, его творчества и мотиваций деятельностью от контекста эпохи. Гении и таланты подаются читателю как некие внеземные существа, «подарки фей», если не сказать «подменыши», оказавшиеся в то или иное время и на том или ином месте как бы случайно. В качестве формирующего, рассматривается как правило один фактор, например, сталинские репрессии, а все многообразие культурных,интеллектуальных, политических и прочих процессов, игнорируется как второстепенное. Таким образом, вместо полноценной биографии получается грубая агитка в духе казенно-патриотического лубка. Особый комизм таким жизнеописаниям придает нюанс, что герои их «не щадят живота своего» не ради «веры, царя и отечества», а ради либерально-гуманистических ценностей.
Исследование Малиа не относится к подобного сорта биографиям. В нем наоборот детали, явления, авторитеты, события заслоняют личность Герцена. То есть элементы мозаики, выглядят ярче и значительней, чем сама мозаичная картина. Перефразируя английскую детскую песенку в переводе Маршака, слоганом книг могло бы быть «Из чего только сделаны Герцены».
К другим достоинствам работы Малиа следует отнести то, что выводы, сделанные автором, распространяются гораздо дальше и шире Герцена и его эпохи. Мартин Малиа считает: «Как правильно заметил Ленин, социалистические мечты всегда рождались в головах индивидуальных членов власть имущего класса или, по крайней мере, в некоторой группе, стоящей над народом..На эту мысль следует обратить особое внимание. Хотя такие личности являются выходцами из господствующего класса, они более не принадлежат ему. Они являются социально или духовно declasse [деклассированный (фр.). — прим. пер.] интеллектуалами, которые в своем отчуждении от собственного происхождения доходят до идентификации с массами в некоторой всеобъемлющей демократической эсхатологии… Согласно циничному переложению ленинской мысли отступником от марксистского дела, .идея социализма зародилась не столько по причине физического угнетения рабочих, сколько по причине нравственного угнетения интеллектуалов». Замечание это не только опровергает критику Малиа советского периода, когда его обвиняли во «враждебном непонимание марксизма-ленинизма и в особенности значения гениальных ленинских работ», к Ленину Малиа обращается часто, а позволяет восстановить возникновение не только почвы для «русского социализма», но и для любой оппозиции вообще. Хотя переводчик, Александр Павлов пишет во вступительной статье, что «Малиа попытался увидеть в Герцене начало опыта, который ставился в Советском Союзе вплоть до 1991 года. Автор, расценив взгляды и теорию Герцена как безнадежно утопические, захотел понять и объяснить ту извращенную логику утопии, которой руководствовался Советский Союз… Герцен был для Малиа первым мыслителем, который заразил Россию вирусом социализма». Думаю, что наложив герценский шаблон Малиа на эволюцию идеологических воззрений Егора Гайдара или Гавриила Попова, мы увидим ту же Русскую Утопию, но отнюдь уже не социалистическую.
Если уж зашла речь о предисловии, вернее вступительной статье Александра Павлова «Половина книги об Александре Герцене», то стоит отметить, стоит отметить ее как крайне удачную. Статья не только знакомит читателя с творчеством Малиа и его истоками, особенностями зарубежного «герценоведения», но и как бы заменяет комментарии к книге. Причем помещенная в начале, оно подготавливает читателя к восприятию текста, предвосхищая возникающие вопросы.
Мартин Малиа, в собственном предисловии к книге, подробно раскладывает по полочкам причины, побудившие его выбрать временные рамки для своего исследования с 1812 по 1855. «Я выбрал эти даты потому, что они ограничивают период, во время которого Герцен сделал свой главный вклад в русскую мысль и, в частности, развил свою знаменитую теорию русского социализма, основанного на крестьянской общине, — теорию, составляющую идеологический базис революционного народничества, так сильно вдохновлявшего деятельность радикальной интеллигенции в прошлом столетиив {XIX веке. — Прим. пер} и вплоть до 1917 года».
Далее Малиа, продолжая свою мысль, пишет, что изучение идей Герцена, позволяет решить три задачи, которые являются решающими для всей русской интеллектуальной истории начала XIX столетия. «Первая из этих задач состоит в том, чтобы проследить появление социализма в России начиная со времени правления Николая I, с то-го периода, когда то, что обычно принято считать базисом такого развития — промышленный пролетариат — было незначительным явлением. Второй задачей стало объяснение экстраординарного влияния посткантианского романтического идеализма в России при Николае и его отношение к истокам социализма, ибо русский социализм, равно как и марксизм, очень многим обязан идеализму. Последней задачей является понимание идеологического национализма, появившегося в России в тот же самый период, — движения, которое по большей части черпало вдохновение из идеализма и которое в свою очередь помогло вдохновить теорию специфически национальной формы социализма».
Вот тут Малиа демонстрирует полное пренебрежение к «заветам Ильича». По его мнению вовсе не декабристы разбудили Герцена, хотя в эмоциональном смысле сильно повлияли на становление его убеждений. По Малиа разбудили его Шиллер, Шеллинг, Гегель. Малиа относит Герцена к «первому поколению по-настоящему германизированных русских». Недаром «альтер эго» Герцена — Огарев писал «Шиллер для меня был всем — моей философией, моей гражданственностью, моей поэзией». А сам Герцен следующее: «Откуда же тогда придет возрождение? Я смело отвечу: в Германии, да, в стране чистых тевтонов, в стране вемических судов, в стране Burschenschaft. [студенческая община (нем.). — прим. пер.]. Даже национализм Герцена кажется заимствованным из «Вильгельма Телля», только перенесенный на русскую почву. «Смотря на наши соборы и кремли, как будто слышится родной напев и родной говор, — чувства, достойные самого ревностного славянофила», — писал Герцен. Согласитесь, подобное проявление «квасного» патриотизма у Герцена трудно себе представить.
Кроме перечисленных немцев, на мировозрение Герцена большое влияние оказали идеи Сен-Симона. «К концу его обучения в 1833 году письма Герцена содержат полные энтузиазма отсылки к Мишле, Огюстену Тьерри, Жану Батисту Сэю, Мальтусу, Монтескьё, историческому исследованию «О своде» Сперанского — которое привело его к тому, чтобы .заглянуть в Бентама. Работы по римской истории и закону и, возможно, наиболее значительные из всех — к Вико и Гердеру». Как видно из этого списка, русский только Сперанский, да и то упомянут как промежуточное звено. Говоря о Герцене и его единомышленнике Огареве, нельзя даже применить ленинское «страшно далеки они от народа». Они вне. Малиа пишет: «В 1828 году во всей России вряд ли нашлась хотя бы горстка юношей с подобными взглядами. Европеизированные, циилизованные. элементы — в этот период практически совпадавшие с дворянством — были меньшинством, а Герцен и Огарев были наименьшим меньшинством внутри этого европеизированного. меньшинства».
Конечно, многие вывода Малиа могут показаться спорными, например, о природе социализма как реакции крестьянства, превращенного в пролетариат, на индустриализацию. Реакция эта двойственна и состоит из противостояния индустриализации и адаптации ей. Или тезис о том что «никакая другая нация в истории не готовила свою революцию дольше или более осознанно, чем русская». Но, разумеется, книгу Малиа, надо рассматривать не как истину в последней инстанции, а как взгляд отстраненного наблюдателя, способного заметить кое какие неожиданные для нас детали. Нечто вроде путешествия маркиза де Кюстина по истокам русской социалистической идеи. Единственное, что, на мой взгляд, не приемлимо в исследовании Малиа, это вездесущий американский фрейдизм. Выводить неприязнь Герцена к самодержавию из его двусмысленного происхождения. Или проводить эдиповы аналогии между Николаем I и отцом Александра, Иваном Александровичем, несколько в духе желтой прессы, чем серьезного научного исследования. Во вступительной статье Александр Павлов замечает эту излишнюю тягу к фрейдизму. «Отличной иллюстрацией этого яркого, но довольно общего тезиса могут служить цитаты, взятые из книги Малиа. Причем взятые фактически с любой страницы. Например: .Герцен узнал, что после тридцати лет тиран [Николай I. — А. П.] наконец-таки ушел с оставленной им в руинах политической сцены; человек, который лишь чуть меньше, чем другой тиран — Иван Алексеевич Яковлев, — оказал влияние на формирование его убеждений; который в большей мере, чем любой другой царь, был воплощением самодержавия. И это еще самая мягкая из констатаций диагноза, который поставил Герцену Мартин Малия». На этом фоне заявление Малиа, что Герцен кроме всего прочего является и отцом русского феминизма не покажется странным.
Книгу Малиа надо читать не как «изучение идеологий», ограничиваясь фигурой Герцена, его окружением и процессом формирования «русского социализма». Круг рассматриваемых в ней вопросов гораздо шире. Текст имеет смысл рассматривать не только через призму истории , но и философии, политологии, социологии, психологии, педагогики. Кроме того, «Происхождение русского социализма» дает представление не только о Герцене и его эпохе, но и о процессах происходящих в американской русистике.
Опубликовано: Русский журнал:
