Яков Шустов
Круглый стол в РГГУ, на котором обсуждался доклад «Цеха политической критики» вызвал хотя и локальную, но бурю эмоций, реакций и рефлексий. Из конференц-зала РГГУ они выплеснулись на страницы ЖЖ. Это даже позволило заговорить о возвращении практики политического диспута. Того самого, чьи витии блистали под окнами «Москоу ньюс». И заглохшего под танковые залпы 1993 года.
Борис Межуев сразу предупредил возможных оппонентов, чтобы авторам доклада «не шили» попытку партийного строительства и прочие административные нюансы, типа 45 тысяч подписей. Поэтому дискуссия проходила в рамках темы «интеллектуального класса». То есть обсуждался вопрос наличия и качества кирпичей для этого самого, пускай и гипотетического, партийного строительства.
Для лучшего понимания прочитанного в РГГУ доклада, стоит напомнить, что он является продолжением и дополнением предыдущего доклада Цеха политической критики. К сожалению не все участники диспута ознакомились с ним, что и привело к излишней примитивизации дискурса. Откуда-то полезли сравнения и пожелания следовать турецким путем.
Лейтмотивом Межуева было найти определение этого самого «интеллектуального класса». Разумеется, это не пресловутая «прослойка» советской политической космогонии и не «белые воротнички». Тем более это не люмпен-пролетарии умственного труда, описанные в пелевинском «Generation P». «Интеллектуальный класс» — это люди, считающие, что не они должны адаптироваться к рынку, а рынок к ним, и что верность такой позиции — это, если угодно, их национальный долг. Пройдя 1990-е и закалившись, этот «класс» почувствовал себя силой, причем силой требующей приложения. Особенно ясно это стало после осеннего Послания президента Дмитрия Медведева и взятого курса на «модернизацию».
Главное для нового класса-гегемона, считает Межуев, не слиться с рынком. «Рынок отменить невозможно по целому ряду причин, в том числе и печальных, к сожалению, наш мир слишком развращен для того, чтобы можно было обойтись без этого механизма распределения социальных благ. Но, безусловно, он должен знать свое место, он не должен быть тотальным, он не должен поглощать собой всё, что существует, ни университеты, ни интеллектуальные сферы. Они должны быть жестко автономны от рынка».
Борис Межуев говорил о «сложном обществе», «…термин, используемый в социологии для дифференцированного общества, общества модернизированного, модернизационного, в котором существует, в первую очередь, некоторая автономия различных сфер». Речь идет об автономии политики от бюрократии и, соответственно, бюрократии от политики. Но, «эти две сферы в новой России фактически полностью слиты, у нас нет понимания того, что бюрократы и политики вообще представляют собой совершенно разные ментальности, разные типы деятельности».
В принципе никто не отрицал значение «интеллектуального класса», поэтому диспут свелся к обсуждению его характеристик, возможностей «классового сознания». Наиболее интересными были реплики Михаила Ремизова. Он определил «Интеллектуальный класс», как интеллектуалов, мыслящих национал-прогрессивно. То есть как группу спаянную не столько профессиональной принадлежностью, сколько определенной идеологией.
Александр Морозов официально призванный на роль «духа сомнения» строил свое на имущественном расколе в «интеллектуальном классе». С его точки зрения,никакой классовой солидарности между виннерами-глобалами и лузерами-локалами быть не может. Не могут сотрудничать ориентированные на мировые практики продвинутые интеллектуалы-рыночники и запечные интеллигенты-почвенники с фуфудьей в бороде. «Вместе они не пойдут». Тут стоит вспомнить другой класс – пролетариев и революцию 1917 года. Надо помнить, что наиболее активными революционерами, ориентированными на западные практики были как раз пролетарии-глобалы, например, путиловцы, с окладами выше, чем у пехотного офицера. Именно они составили ударную силу большевизма, а впоследствии костяк советской бюрократии.
Предлагая разделить «интеллектуальный класс» на «штольцев» и «обломовых», председатель клуба кантианцев-блоггеров блестяще справился с ролью «агента международного империализма». Диспут частично прошел в заданном им ключе и даже Глеб Павловский говорил о глобалах и рынке, который все расставил на свои места. Его определение глобалов отличалось от излишне примитивизированного морозовского. Глобалам и их градациям было посвящена также значительная часть выступления Михаила Ремизова.
Андрей Ашкеров, один из авторов доклада «Модернизация как политическая программа», в начале своего выступления сразу предупредил, что и доклад, и реакцию на него следует рассматривать как эксперимент. Но самым главным, на мой взгляд , в его выступлении был пассаж о «политике воображаемого». «Дело интеллектуала — «unreal politik», политика воображаемого, которая отнюдь не предполагает строительство воздушных замков. Никаких замков! Напротив, политика воображаемого — это политика превращения возможностей в предмет управленческого искусства. Без этого реальное (что бы под ним не понималось) попросту непредставимо. Такая постановка вопроса, к слову, по-видимому, основная платформа, которая объединяет участников Цеха Политической Критики». Закончил Ашкеров свое выступление жестокой критикой «реалистов» из Liberty.ru, которых, кстати, не было на обсуждении. А зря. Так как их на доклад Цеха была гораздо «зубастей», чем у того же Морозова.
Выступающие эксперты, частично пытались повернуть обсуждение в русло дебатов, но заданный с самого начала импульс диспута сохранил свое влияние до конца. Выступали Дарья Митина, Марина Литвинович, Виктор Милитарев и Павел Святенков. Дарья Митина выстроила доклады о модернизации в линейку (ИНСОРовский, Гонтмахера-Юнгерса и др.) и попробовала представить их как одно идеальное целое, подобно героини гоголевской «Женитьбы». Затем она плавно перешла к тому, о чем Борис Межуев попросил не упоминать – к партийному строительству. Марина Литвинович соим выступлением заставила вспомнить о Катоне Утическом, постоянно говоря, что надо вылезать из архаики. Что такое архаика в представлении Марины Литвинович, думаю напоминать не надо. Виктор Милитарев был как всегда бесподобен, опыт теледебатов сказывается. Он говорил о сотрудничестве, о необходимости и своевременности доклада, о том, как обустроить идею национал-прогрессизма, а не о том, какая это нелепая затея. Павел Святенков, со своей стороны, обратил внимание на некоторые детали доклада, например, такие как безадресность и несоответствие марксистской теории.
Обсуждение закончилось почти часовой дискуссией, которую завершил психоаналитик Марк Сандомирский. Правда, говорил он уже не как психоаналитик, а как представитель «интеллектуального класса».
В целом, встреча прошла, безусловно, удачно, живо и «не казенно». Тема задела всех, и в отличие от «интеллектуальных токовищ» последнего времени участники высказывались не каждый о своем, наболевшем, а по теме или, хотя бы, близко к теме. Впрочем, это объяснялось тем, что все участники были потенциальными членами партии интеллектуалов, хотели они этого или нет. А почему бы и нет? Интеллектуалам нечего терять кроме своих ноутбуков, но приобретают они, в случае реализации проекта ЦПКр, весь мир.
Опубликовано: Русский журнал:
