Яков Шустов
Когда кончается эпоха перемен и все становится на свои места, наступает регламентация. На все и вся прикрепляются инвентаризационные номера, ярлыки с определением, разъяснением и инструкцией пользователя. В том числе и на музыку. Если в девяностых мало кто задумывался о классификации (все было роком), а в нулевых лейблы приделывались из коммерческих соображений (как китайский «abibas”), то теперь можно спокойно сесть и дать имя отыгранным мелодиям и отзвучавшим песням. Ибо ничего нового уже не будет.
К концу девяностых первая коммерческая революция в лёгкой или эстрадной (короче, не классической) музыке завершилась. Песни освобождения, исполняемые группами типа «Авиа», «Дети» или «Окно» будто и не звучали. Шоу-бизнес, упоминаемый поначалу как бы в шутку, стал царем наших ушей, душ и кошельков. Хотя тренькали еще где-то по щелям некоммерческие барды, да допевали в Северной Пальмире «Колибри» и «Пеп-си».
И вдруг среди этого, мягко говоря, «айзенштиля», как песня с пиратского корабля, зазвучала «Убили негра». И причем не из какой-нибудь подворотни, а с главного шоу-бизнес-канала страны и мира – MTV. Песня заставляла себя слушать, будила эмоции как положительные, так и отрицательные, поражала своей абсурдностью и неадекватностью, наводила странные параллели то с только набиравшем тогда популярность скинхедским расизмом, то ли с ностальгией по пролетарскому интернационализму времен Патриса Лумумбы.
Я, например, до этого испытывал подобный культурный шок только от «Лодочника» профессора Лебединского 1996 года, прозвучавшей поистине лебединой песней по нашей свободе. Причем не только музыкальной. Наступил триумф шашлычников и наперсточников – «Гранату отняли, послали домой».
«Убили негра» вызывала те же чувства. И горечь промелькнувших «как яблонь белых дым» возможностей, и трагический оптимизм продолжающейся жизни. И если у Лебединского будущее – это хтоническая, сакральная месть сексоту-лодочнику, то у «барабанщиков» будущее – это существование за гранью жизни в виде зомби-баскетболиста, фактически бессмертие. У Лебединского лирический герой – это, прежде всего, бунтарь, красный ли, белый ли, не суть разница, а его антипод – лодочник, рулящий не туда, кормчий то ли радикального молодежного движения, то ли издательского проекта. Впрочем, скорее всего, это элементарный Харон. Негр Билли из «Убили негра» более общесоциален. Это некий символ общества потребления, «вечный ниггер», всегда и везде обязанный играть в баскетбол, вне зависимости от того жив он или мертв.
Эта крайняя миражность текста песни сразу вызвала массу кривотолков. Еще бы, на некоторых радиостанциях песню крутили через каждые полчаса. Коллектив был даже вынужден выступить с отрицанием расистского подтекста «Убили негра». Высот конспирологического понимания текста песни достигла одна киевская журналистка, опубликовавшая версию, о том, что убили-то на самом деле не негра, а венгра. Текст был заказан, дескать, правительственными кругами Румынии с целью дестабилизации обстановки в Трансильвании, на которую венгры постоянно зарятся. Но бдительные барабанщики заменили в последний момент венгра на негра, предотвратив тем самым конфликт в Центрально-Восточной Европе.
Коллектив пугала нежданная популярность. Однажды они даже попросили снять ее с эфира, когда в СМИ прошла информация, что ростовские омоновцы отпиливали под нее носы и уши чеченским боевикам.
Можно ли назвать «Запрещенных барабанщиков» культурным феноменом нулевых? И да, и нет. Они не были экстраординарны. Ошарашивал и завораживал публику «бард новой формации» – Псой Короленко. Вызрел в солнечной Белоруссии на радость молодежи Ляпис Трубецкой. Но«барабанщики», несомненно, феномен «типичности протеста», реакции на казенную коммерциализацию. Они не первооткрыватели, но самые последовательные представители «лаундж-троллинга». Причем троллинга музыкального, и не в том негативным смысле, который вкладывается сейчас в этот термин. Если абстрагироваться от точного перевода, то троллинг от слова тролль — существо проказливое, хотя порой угрюмое и демоническое, со своеобразным горным юмором. Такое толкование лучше передает сущность троллинга – забавы трикстера.
Автор текстов и крестный отец группы Иван Трофимов так объясняет идеологию и эволюцию «барабанщиков»: «Это странный синтез «лаунджа», правда термина такого мы тогда не знали, и совершенно идиотских текстов. Говорить о сложных вещах нарочито простым языком. Корчить юродивого. Хотелось создать некий аналог того, что сейчас представляет украинская группа «Поющие трусы» — издевательство над современной попсой. «Убили негра» стала нашим крестом и нашим пропуском в мир шоу-шоу бизнеса. И нашим аусвайсом куда не надо, потому что сразу пошла информация, что это расизм, фашизм и связано с НБП.
Но нам не хотелось звучать из каждого утюга. Мы сознательно отказались от карьеры гастрольных попутчиков «Стрелок» и «Белок». Продолжение проекта виделось в том, чтобы переключиться на клубный формат, на другую, более интеллектуальную, обособленную публику. Попробовать создать некий нео-шансон. Тогда мы записали «Ещё раз о Черте» совместно с Гариком Осиповым – Графом Хортицей. Это было сознательное продолжение проекта, сознательная попытка перепозиционировать себя на более узкую, на более умную аудиторию. Попытка зажечь так называемую интеллектуальную элиту. Когда мы записывали альбом, еще не было никакого радио «Русский шансон», не было четкого понимания шансона вообще. Это казалось диковинкой».
Говоря об общей тенденции, некоем мейнстриме, частью которого являлись «Запрещенные барабанщики», Иван Трофимов выстраивает эстрадную схему криминальной эволюции. «Сначала Лебединский «Я убью тебя лодочник», потом «Запрещенные барабанщики» — «Убили негра», потом «Виагра» — «Убей мою подругу». То есть сначала угроза, потом само убийство, потом пожелание убийства, заказ. Складывается некий контекст свободы, характерный для нашей страны того времен». Кстати, Трофимов очень тепло относится к украинским эстрадным проектам и считает их на голову выше здешних.
«Я работал на «Русского радио» в Ростове-на-Дону ведущим программы и слушал очень много попсы, — продолжает Иван Трофимов. — Которая тогда крутилась, и примерно понимал, что нужно было, чтобы проект сработал. Я хотел, чтобы у протестного электората, который голосовал за Зюганова, не потому, что им нравились коммунисты с их картофельными физиономиями, а потому что не за кого больше, была своя попсовая марсельеза. Была попытка перевести эмоции, характерные для блатняка, для городского романса, советской эстрады в новую реальность постперестроечной России. Но не все удалось. Группа не смогла раскрыться на 100%, вернее даже на 20%. В принципе то, что должны были делать тогда «Запрещенные барабанщики», если бы им хватило гражданского мужества, делает Ляпис Трубецкой.
Сейчас какое-то безвременье, но кто-то должен появиться, кто сможет синтезировать политику и массовую культуру. Этого все ждут уже года три. Должны придти новые герои. Придут, не придут – не знаю. У меня сейчас лежат около 300 текстов. Но их никто не хочет исполнять, либо головы сразу полетят, либо они слишком научно-фантастичные для нынешнего исполнителя».
Тут Иван Трофимов совершенно прав. Появление нового, а новое это всегда хорошо забытое старое, жизненно необходимо. «Нам песня строить и жить помогает», а России сейчас предстоят новая жизнь и большое строительство. В музыкальной перестройке нуждается не только аудитория, утомленная бесконечной «фабрикой звезд», но и сами хозяева эстрадного дискурса. Ясно, что ставка на мегапроекты, где любое проявление жизни давилось бюджетом, провалилась. Потенциальный потребитель уходит в Интернет, в зарубежную эстраду, в ретро, куда угодно… Лишь бы не было однообразия клонированной, как овца Долли, попсы с накаченными стероидами рейтингами. Шоу-бизнесмены оказались в ситуации китайского императора из сказки Андерсена «Соловей». В сказке император прогнал настоящего соловья, чтобы наслаждаться пением механического, а когда за ним пришла смерть, механический соловей сломался и не смог его защитить. Только в нашем случае не смерть пришла к богдыханам массовой культуры, а могут уйти «бабки».
Опубликовано: Русский журнал:
