ФОТО: Яков Шустов
Опубликовано: Коммунальный комплекс России.
Яков Шустов
Особенности коммунального хозяйства российских городов первой половины XIX века.
Здесь город будет замощен
Важным направлением городского хозяйства было строительство тротуаров и замощение улиц. Уличная грязь российских городов была «притчей во языцах» всей провинциальной печати, да и литературы того времени. Вспомним Гоголя с его миргородской лужей. Или Салтыкова-Щедрина с его орловским помещиком, что «поехал в Старицу стерлядями полакомиться, но нашёл, что там «только грязи довольно». Дело в том, что в городском благоустройстве столкнулись две идеи — мощения улиц камнем, булыжником или брусчаткой и, с мощением улиц деревянными торцевыми плашками с устройством деревянных тротуаров-мостков.
«Если будете подходить к площади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней находится лужа, удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте ее».
Николай Гоголь
Мощение площадей и улиц камнем не имело на Руси прочных традиций. В Москве же первым замостили Патриарший двор в Кремле — мастер Михаил Ермолин получил за эту работу целых четыре рубля. Пётр I, основав Петербург в 1703 году, занялся обустройством города. Первые мостовые в городе были деревянными, и Петр настоятельно заботился о них. В 1715 году он издал строжайший указ: «Великий Государь указал в Санкт-Петербурге публиковать свой Великого Государя указ, чтоб с сего времени впредь скобами и гвоздями, чем сапоги мужские и женские подбивали, никто не торговал и у себя их не имел; также и никто, какого б чину кто ни был, с таким подбоем сапогов и башмаков не носил; а если у кого с таким подбоем явятся сапоги или башмаки, и те жестоко будут штрафованы, а купецкие люди, которые такие скобы и гвозди держать будут, сосланы будут на каторгу; а имение их взято будет на Его Великого Государя».
Но, как известно, «строгость российских законов полностью искупает их неисполнение» и город решили замостить булыжником. Петр издает «Указ о привозе на речных судах и сухим путем на возах, приезжающих к Санкт-Петербургу, по определенному числу диких камней». В указе точно оговорено, какое судно сколько должно везти камней: «…и объявляет тот камень обер-комиссару Синявину, а величиною тот камень привозить на судах по 10 фунтов и выше, и на возах 5 фунтов и выше; а меньше б того не были…». Этот указ действовал больше шестидесяти лет. Может быть, многим это и не нравилось, но камень в Петербург, тем не менее, везли. Но более дешевой и долее привычной для россиян оставалась деревянная мостовая — это стало особенно важно после 1718 года, когда каждый домохозяин был обязан устроить и поддерживать в порядке мостовую напротив своего дома. «Каждому жителю против своего двора посыпать песком и камнем, мостить гладко, как будет указано от мастеров, и чтобы стоки были вдоль улиц, к дворам ближе, а по концам улиц стоки делать к рекам и прудам, чтобы были твердо утверждены, дабы весною и в дожди не заносило». Москва по части мощеных мостовых безбожно отставала от Северной Пальмиры. Через четыре года после питерского указа последовал московский: «Всем домовладельцам в Кремле и Китай-городе мостить перед своим домом каменные мосты». Послушные домовладельцы бросились закупать использовавшийся тогда для мощения «дикий» булыжник — валунный камень из мореных отложений, оставленных древними ледниками. Но москвичи расторопностью не отличались, даже Красная площадь была замощена только в 1804 году.
Бесшумно и экологично
Петровская практика приобретения камня для мощения улиц была применена в первой половине XIX века в Одессе. Весной там на Канатной улице стояла такая лужа, что на нее во время перелетов садились бекасы и охотники стреляли их чуть ли не из собственных окон. На Дерибасовской смекалистые мужики в высоких болотных сапогах за плату переносили прохожих на другую сторону улицы. В знаменитой одесской главе «Евгения Онегина» Пушкина имеются строки, что «уж дробит каменья молот, и скоро звонкой мостовой покроется спасенный город…». Грязь в городе стояла такая, что из-за полной непроходимости в 1830 году закрылся Старый базар. Как писал «Одесский вестник», со стороны властей последовало «предложение торгующим при Одесском порте купцам и шкиперам привозить на судах вместо балласта камень, годный для мощения мостовых». И вот уже через год результат. «Прекрасная мостовая из крепких итальянских плит была в конце октября окончена в части Екатерининской и Почтовой улиц». Но камня не хватало, и одесситы предпочли вернуться в веками опробованной технологии – торцевой, деревянной мостовой. Деревянные бруски называли «шашками». «Одесский вестник» писал в 1842 году: «Опыт устройства торцовой мостовой, чрезвычайно твердой, прочной и спокойной для езды, производится на Ришельевской улице, между Почтовой и Еврейской». На следующий год замощено около 300 квадратных сажень, то есть примерно квартал. Другой участок торцевой мостовой располагался на Дерибасовской, между Гаванной и Екатерининской. Эта мостовая сохранилась до времен НЭПа. Брусчатка сменила ее только в 1928-м году. Но участки с торцевым мощением можно было встретить до конца 50-х годов прошлого века.
Торцевая мостовая имела ряд неоспоримых достоинств. Все отмечали тишину, с которой по ней проезжали пролетки и даже тяжеловозный гужевой транспорт, знаменитые одесские биндюжники. Её главной бедой было вспучивание после дождя. Тогда на ней появлялись горки высотой до полуметра. Одесская деревянная мостовая изготовлялась из обычной сосны. Хотя имелись прожекты замостить Дерибасовскую экзотическим эвкалиптом. Одесса стала первым в Российской Империи городом, где применили асфальтовое покрытие. Место асфальтовой премьеры — Воронцовский переулок, Воронцовская площадь и участок Николаевского, ныне Приморского, бульвара до памятника Ришелье. «Одесский листок» за 1838 год писал. «Опыт мощения тротуаров асфальтом, начатый в Воронцовском переулке и на Ришельевской улице, оказались удовлетворительными». Эта же газета упоминает про «мостовую повинность» домовладедельцев. В городское самоуправление поступило предложение, «чтобы каждая персона, въезжающая в Одессу, имела при себе гранитных булыжников весом в пуд». Но у одесского градоначальника не было верных семёновцев, как у Петра I, чтобы контролировать «въезжавших персон».
В Тобольске деревянные мостовые появились ещё в 1671 году. Современники отмечали их качество и то, что они «чище и удобнее каменной мостовой». Но в той же Тобольской губернии, например в 1837 году, только в Тобольске были мощеные камнем мостовые, а площадей замощенных не было даже в нём. Но к середине XIX века деревянные мостовые пришли в запустение и город решили замостить камнем. Только в 1854 году по предложению губернатора Арцимовича начаты работы по настилке каменных мостовых.
Зелень бульваров
«Идея города больше всего заключается в сплошной сосредоточенности всех удобств в наиболее сжатом круге».
Виссарион Белинский
Не только в России, но и в Европе, городские зеленые насаждения устраивали на месте снесенных укреплений. Вспомним венский Ринг – территорию бульваров на месте городских стен. В Москве XVII века, когда исчезла военная угроза, стены, так называемого Белого города, перестали поддерживать в обороноспособном состоянии, а к середине XVIII в. их начали разбирать. По плану переустройства Москвы 1775 г. на месте стен предполагалось устроить бульвары, но из-за самовольного захвата жителями земель под дворы это удалось осуществить только после пожара 1812 года. Так было заложено Бульварное кольцо. В послепожарной Москве были окончательно срыты остатки Земляного вала, внешних городских укреплений, и на его месте сооружено Садовое кольцо. Название объясняется тем, что проезжая часть с тротуарами занимала лишь середину бывшей территории вала, а на боковых полосах владельцам прилегавших домов было велено устроить сады. В юго-западном секторе Кольца, близком к аристократическим районам, были устроены бульвары в центре улицы — с проездами по бокам. О них напоминают сегодня названия Новинского, Смоленского и Зубовского бульваров, в 1930-е годы лишившихся своих насаждений в результате реконструкции.
Москва была не единственным озеленённым городом России. Например, старинный волжский город Самара может поспорить с Москвой, по поводу историчности своих зеленых насаждений. В Самаре самым старым общественным садом был знаменитый Александровский сад или Лишин сквер. Иногда его называли «козьим» садиком. В 50-е годы XVIII века были срыты укрепления Самарской крепости, так как город перестал считаться пограничным форпостом России, и вражеское нашествие более не угрожало Самаре. На месте крепостного вала образовался небольшой скверик, за которым некоторое время следил оброчный крестьянин Ваулин. Местные жители выпускали туда попастись своих домашних животных, отсюда и первое название «козий» садик. В 50-х годах XIX века был составлен специальный план озеленения города, где на этом месте предполагалось разбить культурный сквер. За дело взялся садовод любитель Лошкарев, ограду сделал за свой счет помещик Дмитрий Евгеньевич Обухов. Для озеленения в английском стиле было высажено 200 лип и 1100 других деревьев. Но деревья стали засыхать, видимо подвергаясь вредоносному воздействию коз. Тогда разведением сада занялся «любитель растительности» полковник Лишин, командир местного резервного батальона. Его солдаты привезли чернозем, удобрение и вновь посадили 1052 саженца сосны, клена и осины. Были сделаны круговые аллеи, в центре разбита декоративная клумба, повсюду расставлены скамейки. Цветы оплетали деревянные трельяжи, разбросанные по всему скверу. В юго-восточной части сада располагался английский цветник с плоскими клумбами и деревцами в центре. Сюда любили приходить самарцы всех возрастов и находили развлечение на любой вкус. Газеты писали: «По вечерам играет струнный оркестр бальной музыки под управлением капельмейстера Соколова».
Озеленением городов занимались даже там, где природные условия местности этому препятствовали. Например, в Кишинёве наряду с организованным разбитием парков и скверов, озеленение города проходило и индивидуальными усилиями горожан. Хорошим тоном считалось посадить дерево возле дома. В начале XIX века в Бессарабию, так называлась тогда часть территории Молдовы в междуречье Прута и Днестра, привозились ели и сосны из России и Крыма. Но сажать их разрешалось лишь во дворах лиц благородного сословия. В энциклопедии «Живописная Россия» под редакцией Семенова-Тян-Шанского, вышедшей в конце прошлого века, о Кишиневе сказано буквально следующее: «Если о большинстве губернских городов обыкновенно говорят, что в них 3-4 улицы напоминают город, все остальные улицы представляют деревню, то о Кишиневе можно сказать, что 3-4 его улицы напоминают Европу, весь же остальной город – Азию».
В 1791 году был утвержден генплан застройки Вологды, в соответствии с которым в феврале 1822 года было решено заложить бульвары по Дворянской, Гостинодворской, Петербургской улицам. Эти бульвары частично сохранились до сих пор. На устройство бульваров требовалась гигантская по тем временам сумма — 5520 рублей. Город не имел возможности выделить такую сумму, поэтому Городская дума организовала подписку на добровольные пожертвования для этого строительства, и не только в Вологде, но и в Архангельске, и в городах Олонецкого уезда. Бульвары строились по распоряжению губернатора Брусилова на месте старого разрушившегося крепостного вала и городских рвов, которые засыпались землей. На этом месте сажали кустарники и деревья, в основном березу, отдельные части рва были позднее превращены в пруды. В 20-30 годы XIX века по южной и западной границам бывшего детинца были устроены широкие бульвары.
В Тюмени устройством городских садов занялось само купеческое и мещанское общество. Так в 1838-1840 годах была создана Загородная роща. Там были посажены аллеи акаций, лип, елей. А так же высажены кустарники смородины, крыжовника и малины. Была устроена оранжерея, где росли, такие редкие для Сибири фрукты, как ананасы.
Светить и никаких гвоздей
Освещение, всегда было проблемой российских городов. Первые масляные фонари, появились в Москве в 1730 году по случаю приезда в столицу членов Императорского Двора. По указу Анны Иоанновны от 1730 года велено было: «На Москве, в Кремле, в Китае, в Белом и Земляном городах и в Немецкой слободе по большим улицам для зимних ночей поставить на столбах фонари стеклянные один от другого на 10 сажень, все в одну меру линейно, такие, какие от полицмейстерской канцелярии образцовые фонари объявлены и ценою стали каждый по рублю и чтоб все были представлены будущего декабря к 25-му числу».
Уход за фонарями был возложен на обывателей и лишь с образованием в конце XVIII века «института будочников» на полицию. Пока устанавливались фонари, все жители Москвы, чьи дома выходили на улицу, обязаны были выставлять в окнах зажженные свечи. Появившиеся на улицах фонари не многим смогли порадовать горожан. Зажигали их сначала только по большим праздникам.
В начале XIX века число уличных фонарей возросло. Даже в самых захолустных городках они украшали центральные площади. Для увеличения силы света в фонарях были установлены зеркальные рефлекторы-отражатели. Но эти меры не намного улучшили городское освещение в городе. Первые попытки использовать для освещения улиц хлебный спирт были предприняты в 60-е годы XVIII века, но закончились весьма плачевно. Буквально через полчаса после выдачи «горючего» фонарщикам было всё «до фонаря». Гиляровский описывает случай, когда московским будочникам выдали для заправки фонарей конопляное масло, которое вместо городских нужд было употреблено ими в пищу.
Городские власти Вологды даже установили памятник первому в истории города фонарю. На градостроительном совете было решено, что памятный знак архитектора Никитиной в виде 6-метрового столба — точной копии старинного фонаря начала ХХ века — будет украшен чугунной собачкой с поднятой задней лапой. А вот от другой композиционной детали — держащегося за столб чугунного пьяницы — было решено отказаться. Памятник фонарю так же имеется в Санкт-Петербурге на Одесской улице. Газовое освещение применяемое в Москве и Петербурге, было неприемлемо для провинциальных городов России, так как для него применялся не природный газ, а вырабатываемый на специальных заводах. Зато прижилось спиртово-скипидарное освещение, которое давало необходимый минимум света при относительной дешевизне.
От праздника к ярмарке
Праздничных дней в тогдашней России было немало — от 174 до 190 в году. Это только православные, религиозные. А официальных, как принято называть их сейчас – государственных, было 52. Так, что о скуке провинциальной жизни говорить не приходилось. Праздники, отнюдь не проходили в праздности. Как правило, в эти дни в городах и крупных сёлах проходили ярмарки. Большинство ярмарок устраивали в осенне-зимний период. Время проведения большинства из них приходилось на святки. Города, в которых проходили ярмарки, привлекали большое количество приезжих. Население города на время проведения ярмарок увеличивалось многократно. В сибирском городке Берёзове, наиболее знаменитом как место ссылки сподвижника Петра I Меньшикова, население увеличивалось вдвое. А в Ишиме, тоже сибирском городе, в 5 раз. Население Нижнего Новгорода, где проходила главная российская ярмарка, увеличивалось в 6 раз и доходило до 180 тысяч человек. Общее число людей, посетивших ярмарку за время ее работы, доходило до 2 миллионов человек. Соответственно и возрастали нагрузки на коммунальные службы города.
«Дорога, верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со всех окрестных и дальних хуторов на ярмарку. С утра еще тянулись нескончаемою вереницею чумаки с солью и рыбою. Горы горшков, закутанных в сено, медленно двигались, кажется, скучая своим заключением и темнотою; местами только какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо выказывалась из высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала умиленные взгляды поклонников роскоши».
Николай Гоголь
Главным покупателем на Нижегородской ярмарке в первой половине XIX в. было окрестное дворянство и чиновничество. Которое приезжало, с многочисленной челядью, для закупки запасов, необходимых в домашнем хозяйстве на целый год. Приезжали и крестьяне для закупки необходимых в хозяйстве промышленных товаров, а также для развлечения. Сибирские купцы, торговавшие «кяхтинским» чаем, покупали на ярмарках товары не только для обмена с китайцами, но и для продажи населению Сибири. Розничную или «мелочную» торговлю вели прасолы, офени, ходебщики, которые закупали на ярмарке товаров на несколько десятков миллионов рублей и разносили его по самым отдаленным уголкам России. Ярмарки положили основу и российскому общепиту. Дело в том, что в провинциальной России, в отличие от Европы и столичных городов, почти не была развита сеть общественного питания. «Средний класс», в тогдашнем понимании, не имеющий возможности столоваться дома, питался, как правило, «домашними обедами». То есть в домах, где кормили за плату. Знаменитые русские «трактиры» и доступные рестораны появились только во второй половине XIX века.
Ярмарки были и своеобразной «школой интернационализма». На них происходило тесное общение национальных анклавов Российской Империи. На ярмарки приезжало много торговцев из Средней Азии и Казахстана. На ярмарке в Омске, например, процветала «меновая торговля с киргизами».
