Толкование переворота: техника государственного переворота. Киргизский Тюльпан-2. Улыбчивый харизматик Обама начал, холодноглазый Путин дзюдоистски завершает

ФОТО:

Александр Собянин

Один ярлык — плохо. Два ярлыка — хорошо!

Сегодня, 16 апреля 2010 года, уже можно подвести все важнейшие итоги первого — и сразу же первого удавшегося — государственного переворота на пространстве бывшего Советского Союза, если считать после госпереворота 1993 года, который и заложил основы нынешнего достаточно стабильного мира на всем евразийском пространстве дружеских и недружеских независимых государств. Понимая, что госпереворотом при желании можно назвать много чего, уточняю, что речь идет лишь о тех неконституционных сменах власти, которые совершаются с приоритетом военно-штабного планирования и военной организации переворота, хотя, конечно же, и с использованием технологий концептуально-консциентального оружия и т.н. «мягкой силы» (softpower).
В случае Кыргызской Республики консциентальное оружие было применено — зачищены про-российские головы (убиты Садыркулов, Слепченко, избиты и запуганы Князев, Ниязов, Жанузаков) и подведены через сына президента Максима Курманбековича Бакиева и некоторых братьев представители финансовых структур с плохой репутацией (Надель, Гуревич, Елисеев, Меред, Ширшов, Белоконь и др.). Была также применена «мягкая сила» (НПО в Таласе, Нарыне, Токмаке и др., гранты для оппозиции и СМИ, поездки в Штаты и Европу, встречи в Посольстве США).

Американцы, в отличие от русских, не парятся приоритетом дипломатических расшаркиваний, когда речь идет об их государственных интересах. Все удавшиеся и неудавшиеся «оранжевые» революции в б. СССР они проводили с размахом, выдавали ярлыки на будущее княжение сразу 4-6 претендентам. Действовали умно — свои деньги через негосударственные организации, фонды, а также государственные программы помощи зарубежным организациям они вкладывали в инфраструктуру революций — в масс-медиа (поддержка независимых СМИ), в гражданское общество (муниципальные реформы, НГО), в бюрократический аппарат и общественно-политические организации (реформы политического и экономического толка на общегосударственном уровне). Финансирование революций всегда или почти всегда идет исключительно за счет местного бизнеса — криминального, околокриминального, и того не-криминального, находящегося в пространстве легитимного хозяйствования, собственники которого хотят резко повысить свой капитал по результатам революции. Скажем, с легкой (нелегкой!!) руки-рук двух московских пиарщиков, которые при Тюльпане-1 сидели в Бишкеке, революцию 2005 года прозвали «наркореволюцией», «маковой». Хотя денег наробаронов там не было, зато были деньги водки, крупнейшего во всей Средней Азии Карасуйского базара и других водочных и торговых компаний. В общем, даже при тотальном расследовании руки англосаксов останутся чистыми — пусть мараются туземцы.

Русские, в отличие от американцев, под гнетом странных представлений, будто того, чего нет в информационном пространстве — нет и в жизни, последовательно придерживались правил джентльменских приличий (fairy play). На практике это означало стыдливое прикрытие глаз и импотентное ворчание, когда убивали, сжигали и избивали до полусмерти русских и русскоязычных политиков, журналистов в странах СНГ — граждан Российской Федерации, и про-российских политиков-киргизов самого высокого уровня. На практике нынешние подходы МИДа РФ и Россотрудничества России означали сугубо светскую работу по празднованиям Дней России, Дней Москвы и восхвалению пушкинского языка, а также техническую работу по оказанию консульских услуг и почтовой дипломатической переписки.

Далеко это от реальных вызовов, стоящих перед Россией и ее евразийскими союзниками (realpolitik де-факто проводится лишь силовыми ведомствами аппарата внешней политики РФ). Ярко это проявилось в Приднестровье, когда буквально за день до прилета Владимира Путина президент Молдавии послал Москве виртуальный кукиш под нос, хотя были уже согласованны тремя сторонами — Молдовой, Приднестровьем и Россией — все основные параметры урегулирования конфликта.

Из «оранжевых» революций четко удавались одни, и проваливались другие. Удавались те, где ярлык, выданный Каганом демократии в Каракоруме-Вашингтоне, получал подтверждение у союзного Кагану евразийского Хана (сейчас Державного Дуумвирата) в Сарае-Москве.

Если Вашингтон хотел, а Москва не хотела — все было либо жестоко и трагично (Андижан), либо провально (Баку, Кишинев). Можно огорчаться, что случаев, когда Москва хочет, а Вашингтон отказывает — не было ни одного, т.е. наша Россия является на сегодня ведомым в команде младших партнеров Гегемона. Я считаю это крайне бессмысленным и даже вредным — печалиться о слабости имперского духа в России, — нет хуже для будущей Большой России, чем профессиональные патриоты и плачущие «а я в СССР, а мы в СССР» (копирайт: Масяня) персонажи.

114 дней Тюльпана-2

Киргизский Тюльпан-2 стал первым военным переворотом в странах бывшего СССР. Военным — чтобы научиться делать и военные игрища на территории влияния бывшего близнеца по Холодной войне. Неоконы наигрались, пусть и железные лбы руки разомнут. Цель — подготовка к работе в узбекских областях Ферганской долины. Видимо, в июне-августе 2010 г., возможно, несколько позже. В Долине также есть таджикские и киргизские территории, но удар будет наноситься по узбекским областям. Наиболее полно и четко стратегические задачи госпереворота Тюльпан-2 отражены в соответствующих аналитических вбросах находящегося в Остине, штат Техас, мозгового центра «Stategic Forecasting» (Statfor) и публикациях в «The Armed Forces Journal», менее прямо в ряде других американских изданиях и докладах исследовательских структур. Военная цель и стратегическая совпали, штабы начали работу.

Задуман Тюльпан-2 летом 2009 года, когда американцам, русским, казахам и другим активным в Киргизии игрокам стала очевидна неспособность Курманбека Бакиева вернуться в поле ментальной адекватности и политической ответственности. План составлен в июле-августе 2009 года, что видно по изменениям в деятельности американских и западных структур в Киргизии. Ярлыки на свержение получили Отунбаева, Текебаев, Атамбаев, Исаков и несколько других политиков (речь идет, естественно, об образных ярлыках, ярлыках в исторически-культурном и даже поэтическом значении, т.к. никто из них кровью перед Бараком Обамой не расписывался). Реализация начата в октябре-ноябре.

Официальной датой Тюльпана-2 безоговорочно нужно считать 16 декабря 2009 года, когда в южной столице Казахстана Алма-Ате был убит киргизский журналист и политтехнолог Павлюк Геннадий Георгиевич, подготовивший для Омурбека Текешева («Ата-Мекен») пиар-проект по свержению Курманбека Бакиева. После этого никаких корректив не вводилось, после 16.12.2009 последовательно были задействованы все мини-группы госпереворота. Добавлю, что датой сворачивания американского плана следует считать 8 апреля, когда привезли в Киргизию одиозного ненавистника России Эдиля Байсалова. 16.12.2009-08.04.2010 — 114 дней Тюльпана-2, неплохо для первого блина. Как выражаются в Сети, — америкосам зачОт!

Тюльпан-2. Важнейшие итоги госпереворота

Теперь о наших, которые были при царе и при Сталине, и остались и сейчас: «наших мочат — лишь крепчают». Запад раздражительно отмечал, что в феврале-марте в Киргизию хлынул поток страшных варваров, взращенных в подвалах KGB Лубянки, что в Киргизии отмечаются представители ФСБ России, ПВ ФСБ России, МО РФ и т.д. и т.п. Таким образом, наш дзюдоист показал, что глобальный харизматик его не запугал, и союзную Киргизию на растерзание и военные игрища американцев он не отдаст. Выскажу свою личную оценку: действия многих россиян, кто там оказался из числа бывших (с действующими я не общаюсь, естественно), показали, что уровень эффективности наших бывших советских ребят на порядок лучше и круче общего уровня эффективности внешней политики России. Но это уже другой разговор, как при сильных людях может быть слабой Россия.

Почему Обама не стал мешать Путину изменить смыслы и результаты Киргизского Тюльпана-2? Потому что Обаме нужна площадка для работы по Пакистану и Китаю, а Путин не только сейчас, но и в обозримом будущем не будет мешать Обаме бороться с чем попало страшным и радикальным, в том числе и на пространстве Содружества Независимых Государств, на то они и независимые, чтобы на их территории не ссориться. Слишком в слабом состоянии сейчас экономика и общество России, чтобы бросать их под отлаженную американскую железную машину. Обама умно посмотрел в глаза Путину, да и отвернулся от лидеров Тюльпана-2, точнее, продолжает их поддерживать в духе МИДа РФ — всем сердцем и душой, но без практической поддержки.
Хорошо то, что русские, находясь в крайне невыигрышной и слабой позиции, смогли победить в этой интеллектуальной военной игре. Игра — конечно же, игра. Не для киргизов, не для киргизстанцев, для которых Тюльпан-2 суть шок и страх. А для Штатов и России, которые навели мир в стране хаоса и остались довольны игрой и друг другом.
Хорошо также то, что с глаз Москвы спала обманная вуаль по поводу того, кто реально стоит за лидерами Тюльпана-2 в плане политики (Штаты) и финансирования (ой, мама, нехорошие люди, скоро их всех в журналистских расследованиях пропишут).
Дальше будет мир — Барак Обама, Владимир Путин, Нурсултан Назарбаев остановили всех — и не только своих, кто хотел бы продолжения игр в Кыргызской Республике.

Научно-культурологический журнал «RELGA» дал любезное согласие на первопубликацию полного текста нашего исследования 1999 года «Толкование переворота». 13 апреля 2010 г. Информационное агентство REGNUM разместило «Предварительные выводы и рекомендации. В деле проведения государственного переворота или противодействия перевороту самое важное…» (Александр Собянин: Киргизский Тюльпан-2 — классический военный госпереворот. // REGNUM. 13.04.2010.http://www.regnum.ru/news/1273305.html).
Ниже приводится основная часть этой работы. К большому сожалению, в ходе расформирования «Русского стрелкового общества» в 2003 году и закрытия редакции журнала «Профи» за год до этого, в ходе перемещений архива редакции по разным кабинетам и адресам были утеряны те части исследования «Толкование переворота», которые относились к госпереворотам 1953, 1956, 1991 и 1993 годов. Хорошо хоть, что сохранились первые части и сохранились 12 выводов исследования.

ТОЛКОВАНИЕ ПЕРЕВОРОТА. ЧАСТЬ 1.

Подготовлено по просьбе Региональной общественной организации «Русское стрелковое общество», в рамках мероприятий по военно-патриотическому воспитанию молодежи и подготовке к службе в Вооруженных силах России.
Исполнители: исследовательская группа «Евразия-2» журнала «Профи» (издатель — РОО «Русское стрелковое общество»), руководитель группы Собянин Александр Дмитриевич.
Дата окончанияисследования: октябрь 1999 г.
Первопубликации: 13.04.2010 — ИА REGNUM; 16.04.2010 — RELGA.ru.

Либеральная техника защиты государства была и есть бессильна против коммунистической техники государственного переворота; бессильна она и против техники фашистского переворота.
Курцио Малапарте

Как показывает опыт, заговоры возникают часто, но удаются редко…
Никколо Макиавелли

Совершить государственный переворот можно как в отсталой стране СНГ или латиноамериканской республике, так и в благополучной европейской державе, как в условиях революционного подъема масс, так и во время всеобщей депрессии. Как сожалел еще в 1931 году итальянский дипломатический работник Курцио Малапарте, мало кто из лидеров демократических государств изучал технику государственного переворота, крайне безответственно полагая, что полицейских мер в нужный момент будет достаточно.
Человеку свойственно стремление к улучшению своего положения, к увеличению личной власти или благосостояния, а также стремление к лучшему устройству жизни своего народа. Поскольку понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо у разных людей различное, то извечно стремление отодвинуть от власти тех, кто правит не так, как надо. Естественно поэтому стремление того или иного лидера, считающего себя достойным, чтобы быть руководителем государства, придти к власти самому. Для этого он употребляет государственный переворот, дворцовые интриги или раздувает гражданскую войну. Большую войну можно при этом исключить, поскольку захватчик никогда не руководствуется желанием смести того или иного правителя. Захватчику нужна территория, природные ресурсы и население. Если у агрессора-победителя нет возможности править самому, он приводит к власти подконтрольного местного лидера, что, конечно, может происходить и посредством дворцового или государственного переворота, революции и гражданской войны.

Три тысячи лет назад небо дало мандат на правление

Анализируя историю Китая, сразу обращаешь внимание на множество императорских династий, сменявших друг друга на протяжении веков. Среди тех, кто правил империей, волею судьбы оказывались и простолюдины, и полководцы, иногда к власти приходили талантливые администраторы, матери или жены императоров, “правя из-за занавеси” от имени своих слабых мужей или сыновей. Слабые или сильные, молодые или старые, все они были частью административной системы, где императору отводилась роль своеобразного посредника, связующего звена между небом и землей. В Китае в эпоху Чжоу (11-3 вв. до н.э.) сложился культ Неба (тянь) как некоего высшего начала, руководящего всем, что происходит на земле. Если дела шли плохо, это означало, что император утратил доверие Неба, — тем самым оправдывались любые выступления народа против правителя, и подводилась основа для оправдания революций. Возможно, именно в этом кроются причины насыщенности китайской истории массовыми народными движениями.
Китайское слово “гэмин” (обычно переводимое как “революция” или “переворот”) по своему происхождению намного старше европейских аналогов. Народ вслед за Небом отворачивался от правителя, и к власти приходил другой. Иными словами, по представлениям древних китайцев, если к власти приходил другой правитель, значит, это было угодно Небу.
В конце эпохи неолита в бассейне реки Хуанхэ появляется достаточно развитая культура государства Шан-Инь (18-11 века до н.э.). Уровень развития этой культуры позволял производить качественное оружие из бронзы, боевые колесницы и орудия для ремесел, строить города. В Шан-Ине существовала развитая иероглифическая письменность, было развито шелководство и многое другое. Будучи сильным государством, иньцы вели активную внешнюю политику, стремясь к расширению своих территорий. Большинство их соседей предпочитало вассальные связи опасности подвергнуться опустошению со стороны иньского войска. К числу таких соседей, признавших сюзеренитет иньского князя и отправлявших ему дань, относилось и племя Чжоу.
Чжоуские предводители получали от иньского князя утверждение титулов, а в конце Инь даже приобрели престижную должность “си бо” (“властитель Запада”). Благодаря этому они стали набирать силу и создали коалицию племен, которая в конечном счете и разгромила Шан-Инь. Первым си-бо, начавшим сколачивать коалицию, был чжоуский вождь Цзи Ли. И хотя эта попытка кончилась для него печально (он был убит во время очередного визита с данью ко двору иньского князя), его дело продолжил сын и наследник по имени Чан будущий знаменитый чжоуский правитель Вэнь-ван. Умный и осторожный, Чан, оказавшись в плену у иньского князя, сумел откупиться и продолжить деятельность по объединению недовольных владычеством иньцев племен. Сам он не успел довести свою деятельность до конца, но это дело завершил его сын, который в 1027 году до н.э. разгромил Шан-Инь и провозгласил себя новым властелином под именем У-ван.
Немногочисленное племя Чжоу оказалось хозяином территории, охватившей почти весь бассейн реки Хуанхэ. Перед чжоускими вождями стала нелегкая задача организовать управление многочисленным населением.
Правители династии Западное Чжоу (1027-771 гг. до н.э.) были первыми правителями древнего Китая, которые стали называть себя Сыновьями Неба. Их усилиями (и в первую очередь усилиями Чжоу-гуна, регента при малолетнем правителе после смерти У-вана) с целью легитимизировать свою власть была выработана концепция этически предопределенного права на власть, т.е. учение о Мандате Неба (тянь мин). Согласно этому учению, Небо вручает мандат на управление Поднебесной добродетельному правителю, лишая тем самым власти недобродетельного. С этой точки зрения была подвергнута официальному пересмотру вся предшествующая история.
Согласно концепции Чжоу-гуна, зафиксированной в ранних главах книги исторических преданий Шуцзин, некогда на территории Китая существовала династия Ся (2205-1766 годы до н.э.), имевшая законное право на власть, но лишившаяся этого права потому, что последний ее представитель Цзе (1818-1766 годы до н.э.), отличался жестокостью и вел себя недостойно. Именно вследствие подобного хода событий, санкционированного Великим Небом, власть оказалась в руках основателя династии Инь Чэн Тана (1766-1760 гг. до н.э.) — ему далось свергнуть тирана и объединить Поднебесную под своей властью. Иньцы долго владели небесным мандатом, но последний иньский правитель Чжоу Синь (1154-1122 гг. до н.э.) в силу опять-таки своей недобродетельности и жестокости утратил право на него, в результате чего великий мандат Неба оказался в руках правителя племени чжоу Вэнь-вана.
Концепция Мандата Неба — едва ли не первая в истории Китая сознательно созданная и хорошо логически обоснованная социально-политическая теория — сыграла решающую роль в легитимизации власти немногочисленного племени чжоусцев: их право на власть оказалось неоспоримым потому, что оно было санкционировано самим Небом, ставшим верховным божеством в Китае. Небо же, согласно этой теории, санкционировало эту власть не потому, что чжоусцы оказались сильнее других, а вследствие того, что на их стороне были мудрость и добродетель. Позднее конфуцианские историографы введут понятие уван гэмин, означающее утрату мандата Неба на управление страной и передачу этого права другому лицу.
С 770 года до н.э. династия стала называться Восточной Чжоу. Именно тогда вторжение племен цюаньчжун вынудило правящий дом перенести столицу на восток. Это была эпоха упадка чжоуских правителей. Сын Неба перестал быть всевластным сюзереном и стал играть скорее формальную роль. Практически государство распалось на целый ряд независимых государств. Ко времени Конфуция (551-479 гг. до н.э.) в связи с ослаблением власти чжоуского правителя пошатнулась и вера в небо, и Конфуций приложил много усилий, чтобы эту веру восстановить и привлек на службу своей теории традиционную веру китайцев в божественную силу Неба. Когда на рубеже 6-5 веков до н.э. перед страной стала задача объединения, первой и наиболее важной для Китая системой взглядов и решений острых проблем оказалось конфуцианство, со временем во многом определившее параметры китайской цивилизации.

Царь как воплощение добродетели — конфуцианство

В учении Конфуция Небо выступает в качестве высшей целенаправляющей силы, от которой зависит судьба всех жителей Поднебесной, от простого крестьянина до правителя. Постичь веления Неба суждено не каждому, для этого нужно обладать знаниями и соблюдать “ли” –— систему морально-этических принципов, в которую входят почитание предков и особенно родителей, человеколюбие, уважение к старшим и подчинение им, честность, искренность и т.п. Носителем всех этих норм поведения, естественно, является благородный муж (цзюньцзы).
Согласно концепции Конфуция, главой государство мог быть только благородный муж. Считается, что эта концепция возникла, так как Конфуций, признавая верховную власть правителя, выступал противником деспотического правления и стремился ограничить права царя.
Правителю, принявшему концепцию Конфуция, приходилось взваливать на себя бремя обязанностей благородного мужа. Роль наставников, следивших за соблюдением правителем принципов “ли”, отводилась конфуциански образованным чиновникам, составлявшим ближайшее окружение царя. Эти чиновники выступали ныне в роли земных интерпретаторов небесной воли и стали, таким образом, обладателями мощного идеологического оружия. Небо, по мнению Конфуция контролировало не только деяния простых смертных, но и поступки правителя. Оно в первую очередь должно бы следить, насколько верен правитель принципам его учения. Отныне над правителем нависала постоянная угроза потери власти, если он сошел бы с начертанного Конфуцием пути. Горе тому правителю, которого оставило Небо, — это значит, небесный отец покинул своего неблагодарного сына, а в представлениях общинников, почитавших старшее поколение, отречение отца от сына было самым тяжким наказанием. От такого сына отворачивалась вся община и он превращался в изгоя.
Поскольку волю Неба, выражавшуюся через различные природные явления, могли постичь и объяснить народу лишь конфуцианские сановники, фактически правитель попадал по контроль своих же сановников: в случае какого-нибудь крупного конфликта ничто не мешало им, выгодно истолковав любое явление природы (засуху, появление кометы и т.п.), выдать его за голос Неба — пустить слух о недовольстве Неба правителем. Видимо, именно поэтому учение Конфуция встретило такую поддержку наследственной аристократии и нашло горячий прием в тех царствах, где власть правителя была еще слаба.
Вслед за Конфуцием такой видный последователь его учения, как Мэнцзы (372-289 годы до н.э.), выдвинул тезис о праве народ выступать против недобродетельного правителя.

Порядок прежде всего — легизм

Эпоха Восточного Чжоу, подразделяющаяся на Период Весны и Осени (8-3 века до н.э.) и Период Борющихся Царств, была эпохой ожесточенных междоусобных войн. Карта страны перекраивалась, и наиболее могущественным царством стало царство Цинь, правитель которого (будущий знаменитый император Цинь Шихуан) сумел довести до победного конца борьбу за гегемонию и в 221 году до н.э. объединил Китай под свое властью правление Цинь Шихуан-ди прошло под девизами легизма — если не считать конфуцианства, наиболее влиятельной философско-политической доктрины чжоуского Китая.
Основной тезис легизма — культ закона, точнее, административных распоряжений осуществляющего централизованную власть правителя.
Система, созданная Цин Шихуаном, была жесткой и эффективной: на всю страну был распространен принцип круговой поруки, за особо тяжкие преступления уничтожались все родственники преступника, последовали насильственные переселения родовой знати с тем, чтобы оторвать их от родных корней. Основанное на принципе казарменной муштры государство смогло за короткий срок осуществить ряд грандиозных проектов, в частности, для защиты от кочевников была выстроена Великая Стена, стоившая многих десятков тысяч жизней.
Император умер в 210 году до н.э., и вскоре по стране прокатилась волна народного возмущения. Началось восстание, в ходе которого на передний план вышел крестьянин Лю Бан (247-195 гг. до н.э.), который в 202 году до н.э. провозгласил себя императором новой династии — Хань. Легизм как слишком бесчеловечная система был отброшен, и альтернативой оказалось конфуцианство. И конфуцианские историки, словно в благодарность за это, вновь заговорили о мандате Неба в связи с Лю Баном, ставшим императором Гао-ди.
Лю Бан (основатель династии Хань) вряд ли мог считаться носителем принципов ли, ибо Конфуций не допускал и мысли о том, что человек из народа сможет осознанно воспринять учение о Небе. Известно, что Лю Бан был плохо образован, говорил с крестьянским акцентом, а своим поведением и лексикой шокировал образованную знать. Однако историки-конфуцианцы иллюстрировали идею стремительной карьеры Лю Бана именно мандатом Неба, всячески подчеркивая, что небо отвернулось от бесчеловечных правителей Цинь, виноватых более всего в том, что они сжигали конфуцианские книги и однажды закопали живьем конфуцианских оппозиционеров. Лю Бана же они наделили конфуцианскими добродетелями образованного мужа.
400 лет спустя конфуцианцы же доказывают, что время Ханьской династии миновало: куры запели петухами, во дворец влетела черная туча и т.д. В 184 году н.э. вспыхивает восстание, получившее название “Желтых повязок”. Восстание было подавлено, но оно привело к падению империи: началась междоусобная война между военачальниками за власть (см. “Троецарствие”).
Таков взгляд древнего китайского политика на переворот. Следуешь ли ты закону и правилам как легист или идешь по пути благородного мужа как конфуцианец, но должен достойно править принадлежащим тебе народом во благо государства прежде всего, иначе Небо отворачивается от тебя и ничто уж не спасет от государственного переворота или народной революции.

Чем рискует царь при перевороте

Ну хорошо, Китай. Китайцы играют в стратагемную игру — шашки-“го”, где все пешки поначалу одинаковы в количестве и качестве, и лишь тонкая и продуманная стратегия поможет победить — сохранить своих живыми, а пешки противника убить или нейтрализовать. Было поле (“го” — “государство”) двухцветное, стало одноцветным. Сыграли. Втянулись в переворот, а пока окружали войско противника, он с четырех позиций окружил и нейтрализовал всех наших. Тоже парень не промах.
В Индии иначе. Индо-арийцы и дравиды играют в другую государственную игру — в шахматы. Пешки и значимые фигуры изначально неравны. Каста крестьян рождена подчиняться кастам “дваждырожденных” — жрецов и воинов, а в господских кастах ладья неравна слону и коню. Быть ферзем и королем — сразу же, от рождения, можешь больше всех, живи не тужи — за это тебе приходится платить тем, что все удары вражеских пешек, слонов, коней и ладей достанутся прежде всего тебе.
Наставления о долге “Законы Ману” включают в себя предписания по уголовному и гражданскому праву, по нормам семейной жизни, культовые, религиозные правила и т. д. Главы 7 и 8 касаются царского долга и советов сословию воинов и правителей.
Стих 28: “Так как Наказание обладает великой энергией и с трудом может быть использовано неопытными, то царя, отклоняющегося от дхармы (царского долга), оно губит вместе с родственниками”.
Стихи 110-113: “Как копающий землю удаляет сухую траву и этим охраняет зерно, так и царь пусть охраняет страну и убивает врагов. Царь, который по неразумию беспечно мучает свою страну, немедленно лишается вместе с родственниками страны и жизни. Как от мучения тела гибнут жизни людей, так от мучения страны гибнут жизни царей. Пусть при управлении страной всегда исполняет следующее правило; ибо царь, имеющий правильно управляемую страну, растит благополучие”.
Ты можешь устраивать переворот и пролезть из грязи в князи, из пешек в ферзи. И это неплохо. Победа стоит труда и риска. Все же — часто ли такое бывает в игре мастеров? Сколько гарантированно (“по рождению”, по состоянию на начало игры) более сильных фигур ты встретишь на этом пути, и не получится ли так, что на седьмой клетке в полшаге от трона будешь убит, а с тобой и “все родственники” будут умучены?
Когда говорят о государстве в России, то обычно вспоминают Платона и его учение о справедливом государстве, гораздо реже индийскую и китайскую мысли. Жаль, безусловно. Платон наложил отпечаток не только на русскую, но и на европейскую науку о принципах управления, что выразилось, например, в недоверии со стороны правителей к Никколо Макиавелли, создавшему трактат “Государь” и ряд других трактатов о принципах государственного управления. Дело, конечно же, не в утопичности идей Платона и уж вовсе не в том, как быстро сам Платон установил чудовищную тиранию на подаренном великим Учеником острове. Были и в Китае и в Индии философы-мечтатели, желающие народу и государю абсолютной справедливости, однако там влияние такого рода мечтателей на правителей реже переходило разумные рамки. От жизни набирались мудрости и фиксировали эту мудрость в правилах шашек-“го” или в правилах шахмат, а наставлениях царям и воинам (не чтобы мудрость философа показать, а чтобы государь правил во благо). Анализ произошедших в СССР и Российской Федерации удавшихся и неудавшихся переворотов 1990-х годов изобилует не столько техническим анализом правильных и неправильных действий со стороны царя (генсека, президента) и со стороны тех, кто хочет его сменить, сколько обильными и искренними рассуждениями о моральности насилия (в 1991, 1993 гг.) и неминуемости исторического наказания. Оторванность идеи от русской почвы, стремление плясать к абсолютной справедливости не от жизни, но наоборот, жизнь подгонять под мертвые искусственные схемы — вот наследие Платона в науке о государственном управлении в России.

А там и до министра, глядишь, ты дорастешь

Главный индийский трактат о науке государственного руководства — Артхашастра.

Сословия по старшинству их в иерархии: жрецы (определяют что хорошо, а что плохо, хранят Традицию), воины (организаторы жизни общества, защитники), ремесленники (торговцы, купцы, лавочники, индивидуальные мастера ремесел), крестьяне (и рабочие). Есть еще неприкасаемые, те, что не вошли ни в какие касты (а в современной Индии и мусульмане также вне каст) — причем их очень много.
Что такое хорошо и что такое плохо — у каждого из индийских сословий по-разному. Более того, то, что запрещено для одного сословия — позволено другому. Царь может солгать ради победы, а жрец даже ради победы в войне не может отказаться от истины. Жрец может некачественно работать хозяйственным инструментом, а крестьянин должен бережно относиться к своему инструменту и соблюдать технологию сельскохозяйственного труда. Воину позволительно пренебрежительно относиться к деньгам, которых у него нет, а мастеровому это никак не позволительно.
И еще — индуистом можно стать только родившись в Индии. Все иностранцы — вне каст, даже если они принимаются на высоком уровне и с деньгами. Но по Традиции уровень иностранцев — выше неприкасаемых и ниже любого из “дваждырожденных”.
Такое сословное закрепление общества приводит к тому, что почти тысячу лет в индуистской стране правили мусульманские цари — шахи да султаны. Потом представители Британской империи — Ост-Индская компания и вице-короли. Представить себе “общенародную защиту индийской родины” — невозможно. Защита родины — долг сословия воинов. Среди которых очень много сикхов сейчас, и это не меняет сословного характера армии. Сикхи и мусульмане давно уже определены индийским обществом как некие “сверхкасты, очень большие сословия”. Хотя была в далекой истории Индии победоносная армия буддистского царя Ашоки и другие победы. Были и победы в локальных войнах двадцатого века с Китаем и Пакистаном.
Сословное деление общества — залог преемственности индийских правителей, поскольку слой тех, кто реально может претендовать на руководство, определяется теми, кто может править по Традиции — брахманами (жрецами) и кшатриями (воинами). Переворот возможен только при вливании денег в аналогичную по уровню в сословной иерархии современного общества воинскую или жреческую семью. Деньги при этом во время переворота могут значить гораздо больше техники его проведения. Даже революцию (если можно назвать массовое движение индийцев “революцией”, правильнее было бы называть именно “массовым движением”) могут возглавлять и начинать только “дваждырожденные”, иначе она не получит массовой поддержки. Примечательно, что индийские коммунисты, особенно в числе их руководителей, (например, в штате Керала) — брахманы и кшатрии по сословию. Как и индийские фашисты времен второй мировой войны.
Русский человек учит стратагемы китайцев для того, чтобы применять в жизни длинные точные цепочки действий. Насколько это эффективно показывают, например, семинары Владимира Тарасова по перехвату управления в современном бизнесе. Тарасов опирается на китайские источники и смотрит, что и как можно употреблять в некитайском обществе (очень многое, если говорить о России). От индийской науки управления он не может не взять четкое разделение того, что долг у людей разного склада разный (и разный подход к подготовке), а значит, оценка одних и тех же действий то же может быть различной в зависимости от нарушения или соблюдения личного долга. Группа “электриков” выдвигается отключать сотовые телефоны, группа “работников слова” идет поднимать народ, а воины расходятся по обозначенным для защиты объектам. Итоговую работу Анпилова и Гайдара оценивают по количеству демонстрантов, а Руцкого по количеству прилетевших на подмогу воздушных асов. Индийская мысль помогает понять не только сам факт того, что у сословий разные долги и иерархия ценностей, но и как с этим можно управляться организатору — царю и воину.

Силой вечного неба, покровительством великой харизмы

Кто только не воспевал “длинную волю” гуннов и монголов. Играйте в свои стратегические и тактические игры, а конная лава дойдет до последнего моря. Кумыса вот только попьем, да водочки стопочку тяпнем. Павка Корчагин доведет куда надо железную дорогу, и парижские кокетки порадуются не каким-то там одногорбым арабским, а нашим родимым алтайским да забайкальским двугорбым верблюдам. Нам бы ночь продержаться да день простоять, мы до Берлина на танках дойдем.

“Монгке тенгри-йин хуч-ун-дур,
Йеке суу дзали-йин ибеген-дур”

Силой вечного Неба,
Покровительством великой Харизмы [Чингисхана].

Абы кто не мог стать Чингисханом, для этого недостаточно также и воинских заслуг. Как считалось в средневековой Монголии, чтобы стать царем, нужна особая сила “хуч” (“харизма” в современной традиции). Эта сила “царского обаяния” вела хана по пути побед, приводила под его руку народы и государства, берегла его в опасностях.
Монгольский материал согласуется с концепцией Вебера двух типов “господства-подчинения”: традиционного и харизматического. Первый основывается на следовании традиции: верно то, что аналогично древнему образцу, а во втором типе власти-господства обосновывалась наличием у претендента харизмы, обеспечивающей ему исключительность и способность достижения целей, невозможных в традиционных рамках.
Людям в любом обществе важно происхождение нового правителя. Чингисхан не был старшим среди монголов, законность его интронизации подтверждалась харизмой (согласием людей подчиняться и вверять свою жизнь руководителю) и рассказом о рождении самого Чингисхана и его рода по воле всевышнего Неба. Принцип “благородного происхождения” декларировался постоянно. Зарождение благородного рода было связано с режимом личной власти наиболее удачливого военного вождя (например, Чингисхан); или шло по традиционной патриархальной линии (Бодончар, старец Усун). Централизация генеалогии исчислялась за много поколений до Чингисхана: его предок Бодончар, впервые установивший отношения власти среди монголов благодаря небесному происхождению, отмечался как родоначальник.
С одной стороны, власть традиционно передается старшему сыну, а справедливость этой передачи блюдет генеалогия, ссылка на которую подтверждает древность традиции. С другой стороны, чтобы быть ханом, достаточно было обладать силой “хуч” — священным качеством властного обаяния. Чтобы примирить “потомственных правителей” и успешных военных вождей, приводится ссылка на “волю Всевышнего Неба” и “небесное происхождение” одного из предков (возможно, мифического) победившего вождя. Бодончар (основатель рода борчжигинов, того самого рода, где и родится впоследствии Темучжин) родился у Алан-Гоа много позже смерти ее мужа Добун-Мэргэна (945-969 гг.). “Сокровенное сказание монголов” содержит рассказ самой Алан-Гоа о проникновении через дымник юрты ночью с неба луча, от которого она забеременела, что повторяет киданьскую легенду о рождении основателя династии Абао-цзи в 872 г. после того, как его мать увидела во сне, что “в ее грудь упало солнце”. На рождение правителя указывают, впрочем, и приметы: Темучжин (будущий Чингис-хан) родился, “сжимая в правой руке своей запекшийся сгусток крови.
Сгусток крови и другие приметы указывают на то, что родился обладатель силы властного обаяния. Эта сила — харизма — живая и постоянно меняющаяся, а потому требует от ее носителя реальных подвигов и воинского подвижничества. Тогда она усиливается, хан становится неуязвимее для врагов и все более надежной опорой для подданных. Силу харизмы можно растерять или использовать бездарно. Побратим Чингисхана — Чжамуха потерял все, хотя был не менее популярен среди монголов, то есть также обладал безусловной властной харизмой. Произошло это прежде всего потому, что он решился пойти против харизмы Чингисхана. Решение было роковым.
Сохранение грозной силы харизмы и после смерти ее обладателя приводит к зарождению культа, характер которого определяется прижизненным статусом носителя харизмы. Соответственно культ Чингисхана стал общемонгольским. Зародившийся в тринадцатом веке культ Чингисхана до сих пор сохраняет свое значение в современной Монголии. Грозная сила властного обаяния Сталина или Тимура хранится под Кремлевской стеной в Москве и в мавзолее в Самарканде. Оба культа могут потерять значение только в том далеком будущем, когда харизма Тимура или Сталина перестанет двигать событиями. Напрасно весной 1941 достали прах Тимура, хорошо, что к концу Великой Отечественной его убрали на положенное место. Не дай Бог кому трогать мавзолей Ленина или могилу Сталина. С харизмой после смерти ее носителя надо обращаться аккуратно. Серьезно.
Специального внимания требует социальная организация, выраженная терминами “анда” (побратимы), названные “отец-сын”, “старший брат-младший брат”. Исторический пример двух “анда” — Ван-хан кереитский и Чингисхан. Их отношения вылились даже в особую форму: Ван-хан как бы усыновил Чингиса, стал считаться его названым отцом. Ван-хан “сошелся с Чингисом у Черного Леса Туулы и усыновил его себе. Прежде Чингис называл Ван-хана отцом, ради дружбы его с Есугаем; в этот раз они сами заключили союз отца с сыном”. Чингис называл Ван-хана — “отец”, а Ван-хан — Чингиса — “сын”. Даже когда Ван-хан совершал не очень правильные поступки, рассерженный Чингисхан называл его “отцом”, а тот даже в момент страха обращался к Чингису как к “сыну”.
В России, много перенявшей от иерархии властной структуры от степных своих корней, была значительная мифологизация родословной многих и многих дворянских родов, которые зачастую при Иване Грозном начинались не только от потомственных степных вождей, но и от просто удачливых военачальников “татарского происхождения”. Можно вспомнить и типичное отношение двух “анда” — побратимов — царя Ивана Грозного и Симеона Бекбулатовича (Саин-Булата), которое значило для царя больше, чем отношения с ближайшим окружением.
В отношениях побратимов видна некоторая ущербность рассуждений о том, что любая власть должна быть циничной и пришедший к власти новый руководитель непременно обязан уничтожить свою “ленинскую гвардию”. Типичная ошибка “я сам породил, сам и убью” по отношению к начинающим возвышаться соратникам — с кем был начат поход на вершину власти. Бывает даже, что в пример приводят репрессии сталинской эпохи. Хотя более внимательный взгляд показывает, что репрессии чаще касались отнюдь не старых соратников Сталина, и чаще совсем других группировок и конкретных профессиональных групп. Отстранение соратников не приносит вреда новому правителю только в том случае, если соратники начинают угрожать власти правителя, т.е. “заслуживают” наказания. В противном случае наказание побратима непременно ослабит правителя в самый сложный момент его руководства, когда усилится одна из вновь выросших властных группировок и возникнет острая необходимость в поддержке верных старых соратников. Побратим — это символическая “родная кровь” правителя, вернее его властной харизмы. Поэтому сильный правитель решает вопрос с усилившимся старым соратником не прибегая к репрессии, поскольку человек не может безнаказанно совершать преступление против своей крови.
Если станешь ханом, тебе придется помнить о царском долге — издавать справедливые “ярлыки” (указы и постановления), причем что-либо принципиально новое ты не изобретешь. Это только в поэтических сказаниях народных поэтов зарождается абсолютно новое законоуложение — “Яса” — “Закон Чингисовой Степи”. Пришло племя младое, незнакомое, да шапку наземь — жить теперь будем по-новому — по справедливости. На самом деле тюркское “ярлык” и маньчжурское “яса” (“засак”) — это слова-синонимы, то есть описывают одно и то же явление степного права времени Чингисхана, только на разных языках. Законоуложение не явилось по прихоти победившего военачальника, а проистекает из глубокой старины от законов Вечного Неба и опыта предков прежде всего. Придется и тебе, став царем, вспомнить о предках — родимой старине, а то не удержишься на белом коне. “Силой Всевышнего Неба, покровительством высокой харизмы”, ну это если Бог дал, а сам все же не плошай. Хотя и младое племя опричников тебе не помешает. С ним возьмешь опыт имперской России и Советского Союза, создашь на основе этого опыта новую Ясу.
Потому что до Берлина дойти можно на “длинной воле” лучшего в мире народа, но твоим опричникам надо быть такими, что разденутся догола и в смертный бой пойдут — за тебя да за Родину. Только тогда врагам не до стратегии с тактикой переворота.

Король Италии вручает судьбу нации Муссолини

Руководитель — “консул” (Бату-хан, Наполеон, Пилсудский, рано умерший Скобелев, Ермолов, Муссолини).
Военачальник официально получает от номинального но бессильного правителя большие полномочия, которые затем использует для изменения правового поля.
Приход к власти через возвысившегося генерала — самая шумная и веселая игра, с пушками и винтовками, БТРами и танками, с испуганными министрами и растерянными милиционерами. Радостные журналисты в круглосуточном аврале бегают по телевизионной студии и редакции. Победил — грудь в орденах, проиграл — тебя сожгла артиллерия. Призовой игры не будет. Сигнал к атаке — два вертолета над дворцом.
Военных руководителей возможного восстания можно разделить на три психологических типа (понимая, что такое деление достаточно условно и в высшей степени субъективно). Первый тип — “властное обаяние (харизма) плюс способности организовать работу гражданских учреждений”, тот тип генералов, к которому можно отнести газетно-журнальные образы генералов Дудаева, Заварзина, Николаева, Шаманова, Шойгу и т.д. Второй тип — “властное обаяние без способности работать с гражданскими лицами”, тот тип военных, к которому можно отнести виртуальные образы генералов Аушева, Грачева, Громова, Зайцева, Лебедя, Макашова, Романова, Рохлина, Руцкого и т.д. Третий тип — “способность организовать работу невоенных учреждений без обладания властным обаянием”, тот тип генералов, к которому можно отнести светлой памяти генерала Ачалова, генералов Герасимова, Ивашова, Квашнина, Семенова, маршала Сергеева, Шпака и т.д. Есть четвертый психологический тип — “интеллигентный генерал без властного обаяния и не умеющий работать с гражданскими хлюпиками”, но рассматривать победивших в битвах внутри Садового кольца России не будем, «не презрения ради но пользы для».
Ни в коем случае не надо считать, что второй и третий психологический типы менее эффективны для возможного переворота. Такое деление не носит оценочного отношения (хороший/плохой, наш/американский, эффективный/не эффективный), скорее тот или иной психологический тип предопределяет ту роль, которую необходимо выполнить генералу или полковнику в структуре управления государственным переворотом (или в структуре противодействия перевороту).
Властное обаяние само по себе может весить больше многих дивизий и аналитических групп, но оно либо есть, либо его нет. Организаторские способности нужны для налаживания жизни населения после переворота, но учиться управлять гражданскими чиновниками зачастую тяжело достигшему высокого воинского звания. Психологический тип “властное обаяние и способности организатора” требует большой свободы военачальника и дает закрепленность результатов переворота без последующих кадровых перестановок, однако при этом трудно манипулировать победившим военачальником. Тип “властное обаяние без способности организатора” управляем извне, чаще в открытую, по причине нежелания соизмерять амбиции с реалиями и большой просчитываемости реакций военачальника на то или иное эмоциональное событие. Психологический тип “способности организатора без властного обаяния” легко просчитываем по причине малой психологической гибкости и поэтому управляем “втемную”.
Коллективному заговорщику приходится подстраиваться под темперамент консула, чтобы переворот удался. Коллективному государственному органу приходится подстраиваться под темперамент одного человека — военного руководителя повстанцев, чтобы не отдать ему управление страной.

Заграница нам поможет

Реагирование на вызов возможного переворота “аналогичными” мерами, соотносимыми с мерами, намечаемыми заговорщиками, — европейская особенность (Италия, Франция, Германия). Заговоры и государственные институты черпают силы из одного и того же источника — населения данной страны с его сложившейся общностью психического склада.
Попытка применить к заговорщикам жесткие меры, которые те вовсе не намечали применить против государства, многократно усиливает их, поскольку заговорщики имеют “законную” причину в дальнейшем расширить тактику войны против государства с дополнением всех тех мер, которые государство решилось применить “необоснованно”, а то, что люди — одного и того же замеса, позволяет заговорщикам без труда “нарастить” меры против государства.
Проще говоря, в Европе привыкли действовать “по общим согласованным правилам”, и любые попытки применить что-то сверх “общественного договора” воспринимаются как новое правило игры, которое нужно как можно быстрее освоить.
Ближневосточная (или шире, южная азиатская версия противодействия заговорам) тактика позволяет не идти на “аналоги” (это применяют Великобритания, США, Иран, Индия, Израиль, частью Россия). Если государственные институты способны опереться не только на основное население “метрополии”, тогда появляется возможность использовать такие меры, которые по какой-либо причине неприемлемы “основному народу”.
Причем это необязательно национальные части по типу казачьих в России и дореволюционном Китае, гуркских и сикхских в Британской империи (гурки в современной Великобритании), сикхов в современной Индии. Это может быть сам тип действий, не присущий “государственной опоре”. Применение итальянских мафиозных структур в США против рабочих профсоюзов должно быть достаточно эффективным по причине того, что социальное структурирование по средиземноморскому типу “наша Семья — высший закон” для WASP (белые саксонцы протестантского вероисповедания — основа и опора населения США) неприемлемо.
Российское государство не может (на уровне широкого круга офицеров силовых ведомств) применять против чеченских и иных преступных национальных формирований тактику “аналогичных действий” — вернее, может, но только неэффективно. Чеченцам и другим бандитам необходимо противопоставлять прежде всего те федеральные меры (прежде всего длинные и сложные стратегии с требованиями четкой дисциплины от участников), которые они не могут “перенять” по причине несовместимости с национальным характером. Иные действия будут их усиливать, поскольку чеченцы начнут “перенимать” у враждебного государства жесткие меры, превентивные нападения, точечные удары по ключевым фигурам и т.д. Соответственно, применение тех же чеченцев против основного населения России может быть достаточно эффективным в смысле воздействия на бизнесменов или профсоюзы (и это подтверждается катастрофическим несоответствием малого числа и стандартной боевой выучки чеченских бандитов на рынках Сибири и Поволжья, например, и гораздо большего числа местных бандитов, которые не в состоянии зачастую уйти из-под контроля чеченцев). И наоборот, применение против кавказских сепаратистов тактики и решительности национальных формирований южной Сибири могло бы быть достаточно эффективным (или заимствование некоторых “монгольских” методов федеральными силами).
Отдельно следует сказать о широком, в несколько миллионов человек, слое “других русских” в России (из республик бывшего Союза). Этот маргинальный слой людей достаточно высокого качества и энергии может быть использован как для расширения базы переворота, так и для эффективного замирения восставших со стороны Центра. То есть его можно уподобить по функциональным возможностям в перевороте иноэтничным элементам. На заре горбачевской перестройки советские СМИ писали о том, что маргиналы и дети смешанных браков должны сплотиться в некую партию для привнесения в жизнь новых демократических порядков, которые решат все проблемы, но по ряду причин неприемлемы поначалу для подавляющего большинства населения. Сейчас пишут о том, что “другие русские” за десять лет “не укоренились” в Российской Федерации. И если, конечно же, большим бредом является предположение о возможности создания некоей “другой русской партии”, то использовать маргиналов будут как организаторы переворота, так и его замирители. Можно вспомнить, что значительная часть русских по происхождению воинов-интернационалистов приезжали из Афганистана “другими русскими” (то есть теми же много перенявшими от Азии, как и русские в республиках), и их в дальнейшем использовали во внутрироссийских противостояниях как сторонники капиталистического пути развития России, так и нынешняя оппозиция.
Представить ветерана-афганца, с энтузиазмом — не за деньги — стреляющего в другого афганца по другую сторону колючей проволоки ограждения легко. Октябрь 1993. С российским спецназом хорошо брать власть в одной стране, с ближневосточным — в другой.

Литература

1.     Аллан П., Клей Д. — Афганский капкан: Правда о советском вторжении. Пер. с нем. Москва, «Международные отношения», 1999. 445с. Швейцарские политологи по количеству войск и потерь (с.420-434), беженцам и повстанцам и прочему — по советским и западным источникам. Библиография на русском языке (с.434-438), на иностранных (в основном на английском и немецком) языках (438-444). РГБ ШБ 1:99-2/307-8; ВО.
2.     Бенито Муссолини. Пер. с франц. Серия “Судьбы ХХ века”. Москва: АСТ-пресс, 1999. 128 с., 111 ил.
3.     Березин С. — Выборы в Бурятии: крах избирательной технологии. Как Леонид Потапов обыграл рекламную фирму «Никколо М». // НГ-Регионы №13 29 июля 1998 г.
4.     Бордюгов Г.А. (Геннадий Аркадьевич, 1954 г.р.), Ушаков А.И. (Александр Иванович, 1963 г.р.), Чураков В.Ю. (Валерий Юрьевич, 1955 г.р.) — Белое дело: идеология, основы, режимы власти. Историографические очерки. Москва, “Русский мир”, 1998. 320с. Осмысливаются первые итоги равного, прямого или опосредованного диалога историков русского зарубежья, СССР и России, западных коллег. От разъединенной — к единой историографии Белого дела. С.289-318 библиография Белого дела. Почему у красных и белых был один настоящий противник — крестьянство, причем редко на поле боя, и всегда в собственном тылу? В какие моменты формой управления тылом у красных и белых становился массовый террор? Как и с какой эффективностью разыгрывалась национальная карта? Бордюгов — главный редактор издательских программ “АИРО-ХХ”. РГБ ШБ 1:99-6/564-8; ВО:873/334; ВО.
5.     Гуаньчжун, Ло — Троецарствие. Пер. с кит. В.Панасюка. Москва, 1984.
6.     Жвания Д. (Дмитрий) — Мальчиши-баркаши. В демократическом Питере растёт число нацистов. // Питер в «Московском Комсомольце» 4-11 июня 1998 г.
7.     Законы Ману. Москва, 1992, перевод начала века С.Д. Эльмановича.
8.     Иванов И. (Иван) — Анафема: хроника государственного переворота. (Записки разведчика). Москва: Палея, 1999. Государственный переворот: указ №1400 — осада — избиения — обстрел “Белого дома” — мэрия — убийства в Останкино — расстрел парламента. Книга основана на личном дневнике помощника генерала Ачалова и ранее не публиковавшихся документах.
9.     Ляховский А. А. (Александр Антонович) — Трагедия и доблесть Афгана. Москва, 1999.
10.     Макиавелли Н. (Никколо) — Избранное. Москва: Рипол Классик, 1998. 800 с. Мандрагора (пьеса). Клиция (пьеса). Черт, который женился (сказка). Стихотворения. О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны (пер. А. Дживелегова). Описание того, как избавился герцог Валентино от Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, синьора Паоло и герцога Гравина Орсини (пер. А. Дживелегова). Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки. Золотой осел (поэма). Положение дел во Франции (пер. К. Чекалова). Легация к Римскому двору (пер. А. Дживелегова). Государь (пер. Г. Муравьевой). Рассуждения о первой декаде Тита Ливия (пер. Р. Хлодовского и С. Прокоповича). История Флоренции (пер. Н. Рыковой).
11.     Малапарте К. (Курцио) — Техника государственного переворота. Пер. с итальянского Н. Кулиш. Серия “Speculum mundi” — “Зеркало мира”. Москва, Аграф, 1998. 224 с. В книге, написанной в 1931, в канун прихода к власти Гитлера, подводится итог долгой череде революций, восстаний и путчей, которые потрясали Европу в начале ХХ века.
12.     Правосудов С. (Сергей) — Генерал Николаев метит в Наполеоны. // Независимая газета, 9 сентября 1999.
13.     Синицын А., Пошернева С. — Производство политиков: от «сделай сам» к конвейеру. // Коммерсантъ-дэйли №126 25 июля 1996 г.
14.     Скрынникова Т.Д. — Харизма и власть в эпоху Чингисхана. Москва, 1997.
15.     Теория заговора: Тайны и сенсации. Под ред. К. Такетт. Москва: Фаир-пресс, 1999. 332 с. РГБ ШБ 2:99-24,197-8; 2:99-24/198-6.
16.     Тихомиров В.Д. (Владимир Дмитриевич) — Корейская проблема и международные факторы (1945 — начало 80-х годов). МГУ, Институт Востоковедения РАН. Москва: Восточная литература, 1998. 280 с.

ТОЛКОВАНИЕ ПЕРЕВОРОТА. ЧАСТЬ 2.

Страна подобна таинственному сосуду,

к которому нельзя прикоснуться.
Если кто-нибудь тронет его, то потерпит неудачу.
Если кто-нибудь схватит его, то его потеряет.
ДАО ДЭ ЦЗИН

Введение

“Четыре причины, вызывающие беспорядок в государстве, и две причины, вызывающие его гибель. Если во внутренних покоях имеется любимая наложница, не по праву приравненная к первой жене, то это беспорядок во дворце. Если среди детей наложниц имеется любимый сын, не по праву приравненный к старшему сыну от первой жены, то это беспорядок в семье. Если при дворе имеется сановник-фаворит, не по праву приравненный к первому министру, то это беспорядок в стране. Если на чиновничьи посты назначаются бездарные люди, то это беспорядок в массе чиновников. Если эти четыре категории не разграничены, то правитель теряет свое достоинство, чиновники объединяются в группы и союзы, чтобы заботиться о своих личных делах, и тогда правитель теряет поддержку своего рода. Если чиновники, знающие важные тайны государства, втайне договариваются с другими странами и скрытно плетут интриги, противопоставляя себя правителю, то правитель лишается поддержки народа. Внутри потерять поддержку рода, вовне потерять поддержку народа — это и есть две причины, вызывающие гибель государства” (Трактат политического деятеля 7 века до н.э. Гуань Чжуна “ГУАНЬ-ЦЗЫ”).
“Война — это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если его ряды дружны, разъедини; нападай не него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает.
Кто еще до сражения побеждает предварительным расчетом, у того шансов много; кто еще до сражения не побеждает расчетом, у того шансов мало. У кого шансов много — побеждает; у кого шансов мало — не побеждает; тем более же тот, у кого шансов нет вовсе. Поэтому для меня при виде этого одного уже ясно — победа или поражение” (Трактат о военном искусстве полководца Сунь Биня (или — по традиции — полководца Сунь У) “СУНЬ-ЦЗЫ”, 6 век до н.э.).
В прошлом номере журнала мы привели первые шесть правил осуществления государственного переворота. Тогда мы использовали древнекитайские, древнеиндийские и средневековые монгольские трактаты об управлении государством. Что касается правил 7 — 12, в тесте, приведенном ниже, читатель не найдет их доказательств. В этой статье мы рассматриваем отношение к власти и способам ее захвата у двух великих итальянцев — Никколо Макиавелли и Курцио Малапарте.

Эпоха Никколо Макиавелли: глубокий кризис в городах Италии

В конце XV в. Италия, раздробленная на отдельные феодальные города-государства, переживала глубокий политический кризис. В 1494 году флорентийцы прогнали Медичи и возродили у себя республиканский строй. Однако и после этого Флоренция еще несколько раз сменила политический режим. Во главе Милана между 1499 и 1512 годами четыре раза оказывались новые рода. В 1509 году Венеция оказалась на краю гибели. В Риме царили бесконечные смуты. В Романье и Марках не прекращалось брожение, Неаполь не раз менял правителей. Ни в одном из городов Италии государственная власть не казалась надежным и прочным. В 1494 году в страну вторглись войска французского короля Карла VIII, который предъявил свои права на неаполитанский престол. Французы прошли весь полуостров с севера на юг, но не встретили нигде ни малейшего сопротивления. Миланский герцог Людовико Моро, папа Александр VI Борджиа и правительство Венеции не сочли для себя выгодным вступиться за Неаполь, потому что видели в Неаполитанском королевстве только лишнего соперника.
Такова была эпоха, в которую пришлось жить Никколо Макиавелли. Он родился 3 мая 1469 во Флоренции в старинной дворянской семье. В окружение герцога Лоренцо де Медичи Макиавелли не попал, — его книги воспитывали ярых республиканцев. Но и после изгнания герцогсской семьи из Флоренции Макиавелли довольно долго оставался не у дел. Джироламо Савонарола большой симпатии у мыслителя не вызвал, Макиавелли считал его пронырливым шарлатаном. В “Государе” и “Рассуждении о первой декаде Тита Ливия” Макиавелли будет ссылаться на опыт Савонаролы только как на печальный пример неудачливого политика, “Безоружного пророка”, не сумевшего в нужный момент опереться на реальную силу, который поэтому “погиб со своими новыми учреждениями, как только толпа начала терять веру в него, а у него не было средств ни удержать веривших в него раньше, ни заставить уверовать неверующих”.
Падение Савонаролы открыло Макиавелли путь к государственной службе. В 1498 году он был избран на должность секретаря второй канцелярии Синьории. Канцелярия подчинялась правительственной коллегии Десяти, ведавшей внешними делами республики, дипломатией и военными делами. Макиавелли оказался в самом центре той кухни, где делалась политика, и это ему очень нравилось. Подписывать договоры и соглашения он права не имел. Макиавелли был не послом республики, а ее политическим агентом. Лучшего агента не было, кажется, ни у одного правительства. Иногда он философствовал и пытался давать советы, тогда его вежливо одергивали. Пьеро Содерини бесконечно доверял Макиавелли, но считал его слишком большим фантазером и мечтателем.
В 1502 году Макиавелли побывал в Ареццо, вскоре после того как в Вальдикьяне было подавлено антифлорентийское восстание, поднятое людьми герцога Цезаря Борджиа. Этот последний не без успеха пытался создать в центре Италии сильное государство, изгоняя из городов Романьи мелких и вечно ссорящихся между собой тиранов. Возникновение такого государства на границах Тосканы создавало угрозу свободе всей Италии, но больше всего — Флоренции.
Макиавелли не раз говорил о губительности “средних путей” и политических компромиссов. Весной 1512 года папа Юлий II в ультимативной форме потребовал от флорентийской Синьории, чтобы она изменила своей традиционной дружбе с Людовиком XII, вступила в антифранцузскую Священную лигу, изгнала Пьеро Содерини и разрешила Медичи вернуться на родину. Синьория отклонила ультиматум, и Макиавелли принялся готовиться к защите республики. Он действовал быстро, умно и энергично. Однако провести все нужные реформы Макиавелли не удалось, и созданная им милиция разбежалась при первом же натиске противника. 29 августа 1512 года испанцы взяли Прато. В тот самый день, когда испанцы грабили Прато, во Флоренции произошел государственный переворот. Сторонники Медичи захватили Палаццо Синьории и вынудили Пьеро Содерини удалиться в изгнание. 1 сентября 1512 Медичи вместе с войсками Священной лиги вошли во Флоренцию.
Впоследствии, размышляя о том, что погубило в 1512 году республику, Макиавелли всегда приходил к выводу, что главным злом была не военная слабость Флоренции, а нежелание мягкого и гуманного Пьеро Содерини прибегнуть к “экстраординарной власти и разорвать законы гражданского равенства” ради подавления внутреннего врага народоправства, то есть верхушки “жирного народа”, жаждавшей реставрации Медичи, готовой идти на любые соглашения с феодальной реакцией.
В начале 1513 года его арестовали по подозрению в причастности к заговору против Медичи, возглавляемому П. Босколи и Л. Каппони. Макиавелли был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам. Доказать его вину все-таки не удалось, в марте 1513 года в связи в вступлением на папский престол Джованни Медичи, ставшего с этого времени именоваться Львом Х, Макиавелли был амнистирован и отправлен в свое именьице в Сант-Андреа. Годы, когда он непосредственно не занимался политикой (1513-1525), стали временем плодотворного осмысления опыта, накопленного на службе у Флорентийской республики. В это время Макиавелли создал все свои самые значительные произведения.
Он намеревался посвятить “Государя” новому правителю Флоренции Джулиано Медичи, герцогу Немурскому, но в 1516 году Джулиано умер, и тогда в посвящении появилось имя Лоренцо Медичи-младшего, внука Лоренцо Великолепного. Макиавелли рвался к политической деятельности и настолько хотел, чтобы “эти господа Медичи” разрешили ему трудиться на благо родины, что готов был ради этого горы свернуть.
В феврале 1525 года в битве при Павии испанская армия нанесла сокрушительное поражение французам и полностью вытеснила их с Апеннинского полуострова. Теперь национальной свободе Италии угрожали не разобщенные и воюющие между собой противники, а один сильный враг. При этом ей приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. Макиавелли предложил негласно поддержать Джованни де Медичи, влить в его “черные отряды” максимальное количество пехоты и кавалерии и начать против испанских захватчиков партизанскую, народную войну, не дожидаясь, пока они повернут на юг и проглотят оставшуюся часть Италии. Джованни де Медичи из “черных отрядов” был в то время самым талантливым полководцем Италии.
Однако города Италии, отвергнув “безумные и странные” предложения Макиавелли, предпочли идти по привычному пути. 22 мая 1526 во французском городе Коньяк была создана еще одна Лига, на этот раз антииспанская. В нее вошли папа, Венеция, Генуя и Флоренция. Когда разразилась война, Макиавелли, казалось, забыл, что ему под шестьдесят. Его видели на постройках фортификационных сооружений во Флоренции, среди солдат, осаждавших Милан, на полях сражений, в лагере Джованни Медичи. Он пытался влить в вечно колеблющегося папу Климента VII собственные силу, уверенность и твердость. Скептик и пессимист сразу превратился в героического энтузиаста. Он остался для Италии учителем энергии, примером того, как нужно и как можно действовать “по-сумасшедшему” в трагические моменты кризисов в государстве и у народа. Ибо у всякого народа и во всяком государстве бывают кризисы, когда только сумасшедшая энергия становится настоящим делом.
Во главе войск Лиги был поставлен не Джованни из “черных отрядов”, а бездарный и трусливый граф Гвидо Рангони, для которого у Макиавелли нашлось только одно определение — “задница”. Во Флоренцию, которая благодаря энергии Макиавелли великолепно подготовилась к обороне, имперские войска сунуться не посмели, но Рим был взят ими с хода Весть о разгроме Рима послужила во Флоренции сигналом для государственного переворота. 16 мая в городе был опять создан Большой Совет и восстановлена конституция, действовавшая при Савонароле. Медичи были снова изгнаны, но кандидатуру Макиавелли на пост секретаря возрожденной Коллегии Десяти отвергли. Менее чем через месяц философ умер. (По книге: Н. Макиавелли. Избранное/пер с итал. М., 1998).
Говорят: “Макиавелли верил в народ, но народ не поверил в Макиавелли”. Мы бы предпочли сказать: “Макиавелли верил в народ, но правители этого народа не поверили ему”. Было бы очень грустно, если бы народ верил стратегам науки управлять людьми.

На повстанцев сердиться надо, а как же иначе
Н. Макиавелли

Граждане страны, поддержавшие сепаратистов, обладают всеми правами граждан, но может ли государство выразить свое недовольство тем, что регион встал на сторону повстанцев? Даже не самые безответственные правозащитники (“Борьба-За-Свободу-Это-Святое”) иногда думают, что такого права верховная власть не имеет. Прочтем без шуток сочинение Макиавелли “Как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны”.
“..Римляне прибегали то к одному, то к другому средству, милуя тех, с кем можно было надеяться на мир; с другими же, на кого надеяться не приходилось, они поступали так, что те уже никак и никогда не могли им повредить. Чтобы достигнуть этой последней цели, у римлян было два средства: одно — это разрушить город и переселить жителей в Рим, другое — изгнать из города его старых жителей и прислать сюда новых или, оставив в городе старых жителей, поселить туда так много новых, чтобы старые уже никогда не могли злоумышлять и затеять что-либо против Сената. К этим двум средствам и прибегли римляне, когда разрушили Велитернум и заселили новыми жителями Анциум. Не мешает тем, кто будет карать и судить Вальдикьяну, брать пример и подражать народу, который стал владыкой мира, особенно в деле, где вам точно показано, как надо управлять, ибо как римляне осудили различно, смотря по разности вины, так должны поступать и вы, усмотрев различие вины и среди ваших мятежников.
Римляне находили, что надо либо облагодетельствовать восставшие народы, либо вовсе их истребить и что всякий иной путь грозит величайшими опасностями. Как мне кажется, вы не сделали с аретинцами ни того ни другого: вы переселили их во Флоренцию, лишили их почестей, продали их имения, открыто и срамили, держали их солдат в плену — все это нельзя назвать благодеянием. Точно так же нельзя сказать, что вы себя обезопасили, ибо оставили в целости городские стены, позволили пяти шестым жителей остаться по-прежнему в городе, не смешали их с новыми жителями, которые держали бы их в узде, и вообще не сумели так поставить дело, чтобы при новых затруднениях и войнах нам не пришлось тратить больше сил на Ареццо, чем на врага, который вздумает на нас напасть. Можно заключить наверняка, что если на вас, упаси Боже, кто-нибудь нападет, то Ареццо восстанет или вам будет так трудно удержать его в повиновении, что расходы окажутся для города непосильными…”.

Стал силен — не теряй зря времени с попутчиками
Н. Макиавелли

То ли в России думцы да блокостроители шибко грамотные, то ли время нынче более сердитое, чем всегда, а может и вообще после московского гриппа и Титуса Советологова привиделось, что умные наши политики зачитываются “Описанием того, как избавился герцог Валентино от Вителоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, синьора Паоло и герцога Гравина Орсини”:
“…Герцог Валентино (Цезарь Борджиа) ездил в Ломбардию, чтобы оправдаться перед Людовиком, королем Франции, от клевет, возведенных на него флорентийцами. Он намеревался выступить против правителя Болоньи, так как хотел подчинить себе этот город и сделать его столицей своего герцогства Романьи. Когда весть об этом дошла до Вителли, Орсини и других их сторонников, они решили, что герцог становится слишком могуч и теперь надо бояться за себя, ибо, завладев Болоньей, он, конечно, постарается их истребить, дабы вооруженным в Италии остался один только он.
Герцог все свои помыслы сосредоточил на одном: попробовать, нельзя ли остановить беду, заключив с врагами сделку. Он не упустил ничего, чтобы втолковать им, что они подняли оружие против человека, который хотел все свои приобретения отдать им, что с него довольно одного титула князя, а самое княжество он хотел им уступить. Герцог так их в этом убедил, что они отправили к нему синьора Паоло для переговоров и прекратили войну.
Чтобы усыпить противников, герцог отпустил всех французских солдат и оставил при себе только сто копейщиков… Со всем коварством и ловкостью, на какую только был способен, он убедил Вителли и Орсини встретиться в Синигалии. Перед отъездом из Фано (30 декабря 1502 года) герцог сообщил свои замыслы восьми самым верным своим приближенным, приказал им, как только они встретят Вителлоццо, Паоло Орсини, герцога Гравиа и Оливеротто, сейчас же поставить около каждого из них двух своих, поручить каждого точно известным людям и двигаться в таком порядке до Синигалии, никого не отпуская, пока не доведут их до дома герцога и не схватят. Затем герцог распорядился, чтобы все его воины, (2000 всадников и 10000 пехотинцев), находились с раннего утра на берегу реки Метавра, в пяти милях от Фано, и там его дожидались. Фано и Синигалия — два города в Анконской Марке, лежащие на берегу Адриатического моря в 15 милях друг от друга.
Вителлоццо, Паоло Орсини и герцог Гравиа были любезно приняты герцогом, который тотчас приказал своим людям за ними следить… Они въехали в Синигалию, спешились у дома герцога и, как только вошли с ним в потайную комнату, были схвачены… Люди Оливеротто были истреблены, так как были ближе, но отряды Орсини и Вителли, успели соединиться и спаслись, несмотря на усилия местных жителей и врагов. Когда подошла ночь и кончилось волнение, герцог решил, что наслало удобное время убить Вителлоццо и Оливеротто и приказал удавить их обоих. Паоло и герцог Гравиа Орсини были оставлены в живых, пока герцог не узнал, что папа в Риме захватил кардинала Орсини, архиепископа Флорентийского, и мессера Джакомо ди Санта Кроче. Когда известие об этом пришло, они были таким же образом удавлены в Кастель дель Пиэве 15 января 1502 года”.

Никколо Макиавелли: Государь (фрагменты)

“… Людей надо либо ласкать, либо устранять, ибо за малое зло они могут отомстить, а за большое не могут, почему обиду надо наносить таким образом, чтобы не бояться мести.
Людовик совершил пять ошибок: устранил мелких правителей, усилил тех кто и без того был силен, призвал могущественного чужеземца, не переселился в Италию, не учредил колоний…
…Поистине нет надежнее способа овладеть городом, нежели разрушение. Кто захватит город, искони живущий свободно, и его пощадит, того город не пощадит; там всегда отыщется повод к мятежу во имя свободы и старых порядков, каковых не заставят забыть ни течение времен, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни пекись, если не разъединишь и не рассеешь жителей города, они не позабудут ни той свободы, ни тех порядков и при первой возможности тотчас попытаются их возродить, как то сделала Пиза сто лет спустя после того, как подпала под власть флорентийцев. В республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мщения; их никогда не оставляет в покое память о былой свободе, почему вернейшее средство — разрушить их или же туда переселиться.
…Все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли. Нрав людей переменчив, и если их легко обратить в свою веру то удержать в ней трудно. И потому надо вести дело так, чтобы, когда вера иссякнет, можно было заставить поверить насильно.
Те же, кто становится из частного лица государями лишь милостью судьбы, без труда приобретают власть, но с трудом удерживают; они не ведают трудностей на пути к цели, ибо возносятся к ней разом, но все трудности обступают их после, по достижении цели…
…Есть еще два способа сделаться государем — не сводимые вполне ни к милости судьбы, ни к доблести… Я разумею случаи, когда частный человек достигает верховной власти преступным и нечестивым путем либо в силу благоволения к нему сограждан.
Кого-то могло бы озадачить, почему Агафоклу и ему подобным удалось после бесчисленных предательств и жестокостей долго и благополучно жить в своем отечестве, защищать себя от внешних врагов и не пасть жертвой заговора со стороны сограждан тогда как другим не удалось сохранить власть жестокостью даже в мирное, а не то что в смутное военное время. Думаю, дело в том, что жестокость жестокости рознь. Жестокость хороша в тех случаях, когда ее применяют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плоха в тех случаях, когда расправы поначалу совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже. Действуя первым способом, можно, подобно Агафоклу, с Божьей и людской помощью удержать власть, действуя вторым — невозможно.
…Овладевая государством, завоеватель должен предусмотреть все обиды, какие предстоит нанести, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; и чтобы иметь возможность, не возобновляя их, успокоить людей и привлечь к себе благодеяниями. Обиды должно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу. Но прежде государю надлежит вести себя с подданными так, чтобы никакой случай, ни дурной, ни хороший, не заставил его менять свое обращение с ними, так как в трудных обстоятельствах зло поздно будет делать, а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не будут за него благодарны.
С людьми знатными надо поступать двояко. Ведь по действиям их можно заключить, готовы они разделить судьбу государя или нет; так вот первых, если они не корыстны, надо почитать и ласкать, прочих же надо различать по двум соображениям. Либо они ведут себя так из малодушия и природного недостатка храбрости, и тогда ими надо воспользоваться, в особенности теми, кто сведущ в каком-либо деле, ибо при процветании они доставят тебе честь, а в трудное время ничем не угрожают. Либо они не желают разделить твою судьбу умышленно, из честолюбия, и тогда это знак того, что они думают более о себе, чем о тебе, и в этом случае их надо беречься и опасаться так, точно они явные враги, ибо в трудное время они всегда помогут погубить государя.
Если государь пришел к власти благоволением знати наперекор народу, то он должен первым делом заручиться дружбой народа, что опять-таки легко, если принять на себя его защиту.
Государю надлежит дружить с народом, иначе в беде ему придется туго. Когда на народ опирается государь, который повелевает, тверд сердцем, не теряется в беде, не упускает нужных приготовлений и умеет духом своим и приказаниями ободрить тех, кто его окружает, но он не обманется в народе и убедится в прочности своей опоры.
Государь, если он желает единения и послушания подданных, не должен принимать в расчет обвинений в жестокости: учинив несколько расправ, он окажется милосерднее, чем те, кто по избытку милосердия потворствуют беспорядку, порождающему грабежи и убийства, от которых страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают единицы. Новому государю еще меньше, чем всякому другому, возможно избежать упреков в жестокости, ведь новой власти угрожает множество опасностей.
Любовь плохо уживается со страхом и, стало быть, от чего-то надо отказаться, скажу, что гораздо надежнее, чтобы тебя боялись, а не любили… Люди меньше боятся обидеть того, кого любят, чем того, кого страшатся, ибо любовь скрепляется благодарностью, а этими скрепами люди, будучи дурны, легко пренебрегают ради корысти, тогда как страх скрепляется угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любовь, то хотя бы избежать ненависти, внушить страх без ненависти вполне возможно, для этого нужно лишь не посягать на имущество граждан и подданных и на их женщин… Люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества.
Любят государей по своей воле, а боятся — по воле государя, так что мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; надо лишь постараться не внушать ненависти, как о том сказано выше.
Из всех способов предотвратить заговор самый верный — не быть ненавистным обществу: ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу, но если он знает, что разгневает народ, то не посмеет пойти на такое дело, ибо заговор сопряжен с трудностями, которым нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникают часто, но удаются редко, ибо в одиночку заговорщик не может действовать, но не может и взять в сообщники никого, кроме тех, кто недоволен властью; но стоит ему открыться недовольному, как тот получает возможность стать одним из довольных, обеспечив себе всяческие блага доносом. Только тот тебя не выдаст, кто либо тебе друг, каких мало, либо непримиримый враг государя.
Короче говоря, на стороне заговорщика — страх, подозрение, боязнь расплаты, на стороне государя — величие власти, законы, друзья и вся мощь государства, а если добавить еще и благоволение народное, то едва ли найдется кто-либо столь безрассудный, чтобы замыслить заговор. Ибо если обычно заговорщику есть чего опасаться и прежде свершения злого дела, то в этом случае, когда против него народ, ему есть чего страшиться и после, ибо ему не у кого будет искать убежища.
Здесь уместно заметить, что всякий, кому не дорога жизнь, может совершить покушение на государя, так что нет верного способа избежать гибели от руки человека одержимого. Но этого не следует так уж бояться, ибо подобные покушения случаются крайне редко. Важно лишь не подергать оскорблению окружающих тебя должностных лиц и людей, находящихся у тебя в услужении, то есть не поступать, как Антонин, который предал позорной смерти брата того центуриона, каждый день грозившего смертью ему самому, однако же продолжал держать у себя телохранителем. Это было безрассудно и не могло не кончиться гибелью Антонина, что, как мы знаем, и случилось.
Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что более преданные и полезные для них люди — это те, кому они поначалу не доверяли. Расположением тех, кто поначалу был врагом государя, ничего не стоит заручиться в том случае, если им для сохранения своего положения требуется его покровительство. И они тем ревностнее будут служить государю, что захотят делами доказать превратность прежнего о них мнения. Таким образом, они окажутся полезнее для государя, нежели те, кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о собственном благе…
Следует вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно.
Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он более печется о себе, чем о государстве, и во всяком деле ищет своей выгоды, то никогда ему не стать хорошим слугой государю и никогда на него нельзя будет положиться, ибо тот, кому государь доверил управление, не должен думать о себе, но всегда о государе, и не должен приступать к нему ни с чем, что до него не относится. Государь же, со своей стороны, должен заботиться о министре, чтобы тот не испортился; окружить его почетом; увеличивать его состояние, привязывая его к себе узами благодарности; разделять с ним почести и чины, чтобы тот видел, что государь не может без него обойтись, и чтобы, имея достаточно богатств, не возжелал новых богатства; имея достаточно почестей, не возжелал новых почестей; имея достаточно чинов, убоялся переворотов. Когда государь и министр обоюдно ведут себя таким образом, они могут быть уверены друг в друге, в противном случае конец бывает плачевным для того или для другого.
На советах с советниками надо вести себя так, чтобы каждый знал: чем безбоязненнее он выскажется, тем более угодит государю; помимо же советников, никого более не слушать, но твердо держаться принятого решения и упорно идти к цели. Кто будет действовать иначе, тот либо поддастся лести, либо будет переменять решения среди разноречивых советов, чем вызовет неуважение подданных.
Государь, следовательно, должен постоянно спрашивать совета, но только когда сам того пожелает, а не когда того желают другие, осаживая всякого, кто вздумает непрошеный подать ему совет; но сам должен широко обо всем осведомляться, терпеливо выслушивать мнения и, более того, беспокоиться, видя, что кто-то почему-либо боится говорить ему правду.
Я уподобил бы судьбу бурной реке: разбушевавшись, она затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю — все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. И все же разве что-либо мешает людям в спокойное время принять меры предосторожности, возвести плотины, с тем, чтобы взбурлившаяся река либо разбилась о них в своем безудержном и опасном беге, либо устремилась в каналы.
То же и судьба: она всесильна там, где ей не противостоит доблесть, и разрушительна там, где не встречает плотин и заграждений.
Фортуна непостоянна, а человек упрямо держится своего образа действия, поэтому покуда они в ладу, человек благоденствует, когда же наступает разлад, благоденствию приходит конец. И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ведь фортуна — женщина, и чтобы с ней сладить, ее надо бить и пинать, таким она поддается скорее, чем тем, кто вяло берется за дело. И как женщина она — подруга молодых, ибо они менее осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают”.

Рассуждение Н. Макиавелли о первой декаде Тита Ливия

“… На суде много спорили о том, кто честолюбивее — те ли, кто хочет сохранить приобретенную власть, или же тот, кто стремится к приобретению, ибо и то и другое желание легко может стать причиной величайших смут. Чаще всего, однако, таковые смуты вызываются людьми имущими, потому что страх потерять богатство порождает у них те же самые страсти, которые свойственны неимущим, ибо никто не считает, что он надежно владеет тем, что у него есть, не приобретая большего. Не говоря уж о том, что более богатые люди имеют большие возможности и средства для учинения пагубных перемен. Нередко случается, что их наглое и заносчивое поведение зажигает в сердцах людей неимущих желание обладать властью. Либо для того, чтобы отомстить обидчикам, разорив их, либо для того, чтобы самим получить богатство и почести, которыми те злоупотребляют.

Если кто пожелает заново учредить республику, ему надо будет прежде всего поразмыслить над тем, желает ли он, чтобы она расширила, подобно Риму, свои границы и могущество или же чтобы она осталась в узких пределах. В первом случае необходимо устроить ее как Рим и дать самый широкий простор для смут и общественных несогласий, ибо без большого числа и притом хорошо вооруженных граждан республика никогда не сможет вырасти или, если она вырастет, сохраниться. Во втором случае ее можно устроить наподобие Спарты и Венеции; но так как территориальное расширение — яд для подобных республик, надо, чтобы ее учредитель всеми возможными средствами запретил ей завоевания, ибо завоевания, опирающиеся на слабую республику, приводят к ее крушению.
Следует примириться с враждой, возникающей между Народом и Сенатом, приняв ее как неизбежное неудобство для достижения римского величия.
Никогда или почти никогда не случалось, чтобы республика или царство с самого начала получали хороший строй или же преобразовывались бы заново, отбрасывая старые порядки, если они не учреждались одним человеком. Напротив, совершенно необходимо, чтобы один-единственный человек создавал облик нового строя и чтобы его разумом порождались все новые учреждения. Вот почему мудрый учредитель республики, всей душой стремящийся не к собственному, но к общему благу, заботящийся не о своих наследниках, но об общей родине, должен всячески стараться завладеть единовластием. И никогда ни один благоразумный человек не упрекнет его, если ради упорядочения царства или создания республики он прибегнет к каким-нибудь чрезвычайным мерам.
Ибо народ не способен создать определенный порядок, не имея возможности познать его благо по причине царящих в народе разногласий, но когда благо сего порядка народом познано, он не согласится с ним расстаться.
После смерти выдающегося государя можно смириться и с правителем слабым, но, если следом придет еще один слабый правитель, такому государству непременно настанет конец…”

Курцио Малапарте и его “Техника государственного переворота”

Курцио Малапарте (настоящее имя Карл Эрих Зуккерт) родился в 1898 году. В 16 лет ушел добровольцем на Первую мировую войну; был ранен и награжден медалью. После войны был на дипломатической службе, в частности, занимал пост атташе по культуре посольства Италии в Варшаве. В 20-е годы Малапарте приобрел популярность как литератор и журналист, работал в крупнейших периодических изданиях Италии, часто выезжал за границу, в частности, в Советский Союз (1929) и в Китай. В 1931 году в Париже вышла его “Техника государственного переворота”. Книга сразу же приобрела шумную известность, была переведена на несколько языков, но запрещена в Германии и в Италии. Во время Второй мировой войны Малапарте вступает в действующую армию в чине капитана; побывал он также и на Восточном фронте, куда был направлен как военный корреспондент, однако, по мнению идеологов режима, его репортажи шли вразрез с задачами пропаганды, и он был отозван. Затем он пишет свое самое известное произведение — роман “Капут”, изданный в 1945 году. Наряду с “Техникой государственного переворота”, “Капут” и следующий, также основанный на военных впечатлениях роман “Шкура” (1949), остались лучшими достижениями писателя, хотя в последующие годы он написал еще немало — рассказы, повести, пьесы.
Малапарте был последовательным сторонником демократического республиканского строя. “Главное в политической истории последнего десятилетия, — писал он, — это не проведение в жизнь статей Версальского договора, не последствия войны в экономике, не усилия разных правительств по упрочению мира в Европе; это борьба тех, кто защищает принципы свободы и демократии, то есть защитников парламентского государства, с его противниками”.
Малапарте называл радикальных членов крайне левых и крайне правых партий катилинариями — по аналогии с участниками заговора Катилины в древнем Риме. Катилинарии рассматривают проблему смены власти в революционной плоскости. Правые катилинарии боятся хаоса, они обвиняют правительство в слабости, неспособность действовать и безответственности, требуют жесткого государственного устройства и строгого контроля за всей политической, общественной и экономической жизнью. Это фанатики Государства, сторонники государственного абсолютизма. Гарантию порядка и свободы, защиту от коммунистической опасности они видят только в централистском, авторитарном, антилиберальном и антидемократическом государстве. Левые катилинарии ставят себе целью захват государства и установление пролетарской диктатуры.
Малапарте показал, что полицейские меры против катилинариев, какими жесткими они ни были бы, неэффективны. “Чтобы защитить государство от фашистского или коммунистического восстания, необходимо применить оборонительную тактику, основанную на тех же принципах что и тактика фашистов и коммунистов. Иначе говоря, Троцкому следует противопоставить Троцкого, а не Керенского с его полицейскими мерами. Не следует забывать, что в Германии у власти сейчас такие же керенские; а Гитлеру необходимо противопоставить Гитлера. Чтобы защититься от коммунистов и от фашистов, надо играть с ними на их же поле. Несостоятельность мер, принимаемых или намечаемых правительствами, чтобы предотвратить возможную попытку восстания, так вопиюща, что во многих европейских странах существует реальная угроза государственного переворота. Особенности современного государства, многообразие и сложность его функций, тяжесть политических, социальных и экономических проблем, которые оно призвано решать, превращают его в средоточие слабостей и источник тревог народа, и усугубляют трудности, связанные с его защитой. Современное государство, в большей степени, чем мы думаем, подвержено революционной опасности: ведь правительства не знают, как его защищать. Общественное мнение в тех странах, где существует либеральное и демократическое общественное мнение, совершает ошибку, так равнодушно относясь к возможности государственного переворота” (Малапарте).
Тактика Троцкого, которую большевики применили в октябре 1917 года в Петрограде, была бы столь же эффективна, если бы ее применили в спокойной Швейцарии или Голландии (“или в Англии”, — добавлял Троцкий). Но буржуазные правительства предпочитали бороться в 1920-х и 1930-х годах с коммунистической и фашистской опасностью теми же полицейскими мерами, которые доказали свою бесполезность. Малапарте критически относился к захвату власти в Польше Пилсудским: “Эта постоянная забота о соблюдении приличий характерная для многих революционеров, свидетельствовала о неспособности Пилсудского задумать и осуществить государственный переворот по правилам искусства, которое не сводится к одной политике. Не все великие революционеры проявили знание техники захвата власти: Катилина, Кромвель, Робеспьер, Наполеон, — если говорить лишь о самых великих, — и даже Ленин, постигли в этом искусстве все, за исключением техники… В начале августа 1920 года армия Троцкого дошла до стен Варшавы. Кабинет Грабского продержался всего несколько дней, а новый премьер, Витош, ненавистный всем правым, тщетно пытался хоть на время прекратить борьбу партий и организовать всенародной сопротивление. В рабочих кварталах и в квартале Налевки, варшавском гетто, где триста тысяч евреев напряженно прислушивались к далеким орудийным раскатам, уже назревал мятеж. Если неприятель был еще только у ворот Варшавы, то голод и смута уже вошли внутрь. На улицах Краковского Предместья, перед фешенебельными отелями, крупными банками и дворцами знати стали появляться молчаливые группы дезертиров с изможденными бледными лицами и мутным взглядом. Авангард большевистской армии был уже у самого города. В рабочих предместьях раздавались первые выстрелы. Настало время предпринять попытку государственного переворота.
Варшава в те дни выглядела как город, приготовившийся к разгрому и грабежу. Главный вокзал днем и ночью осаждали полчища голодных дезертиров, беженцев, бродяг всех племен и всех сословий. В Налевках, варшавском гетто, царило праздничное настроение. Ненависть к полякам, гонителям сынов Израилевых, жажда мести, радость при виде краха католической Польши, проявлялись в дерзких и буйных выходках, каких не бывало прежде среди осторожных обитателей гетто, по обычаю пассивных и безответственных. Евреи становились бунтовщиками: дурной знак для поляков.
Распад государства, агония правительства, разгром армии, оккупация значительной части территории, паника и хаос в осажденной столице: тысячи человек, готовых на все, хватило бы, чтобы овладеть городом без боя. Однако события тех дней ясно показали мне, что, если глава заговорщиков может быть евреем, катилинариев, то есть исполнителей государственного переворота, не следует набирать из сынов Израилевых. В октябре 1917 года в Петрограде Катилиной большевистского восстания стал еврей Троцкий, а не русский Ленин; но исполнителями, катилинариями, были русские — матросы, солдаты, рабочие. В 1927 году, борясь против Сталина, Троцкий на собственном опыте убедился, насколько рискованна попытка государственного переворота, если ее осуществление доверено в основном евреям.
…Ошибка Керенского была в том, что он хотел защитить уязвимые точки современного города, с электростанциями, банками, железнодорожными вокзалами, телефоном, телеграфом и типографиями, теми же методами, какими Цицерон защищал Рим, где уязвимыми местами были Форум и Субура. В марте двадцать первого года Капп упустил из виду, что в Берлине, помимо рейхстага и министерств на Вильгельмштрассе, есть еще электростанции, вокзалы, радиопередатчики, телеграф и типографии. Коммунисты воспользовались его просчетом, чтобы парализовать жизнь в городе и принудить к сдаче временное правительство, захватившее власть по методам военной полиции. В ночь на 2 декабря Луи Наполеон начал государственный переворот с захвата типографий и колоколен. Но в Польше никто не желает учится на собственном опыте, не говоря уж о чужом, поляки уверены, что им первым принадлежит честь многих исторических свершений, и никакое значительное событие их национальной истории не имеет прецедентов в других странах.
Генерал Балахович способен был сместить Витоша за считанные часы. Тысячи его казаков было бы достаточно, чтобы внезапно взять под контроль все нервные узлы города и обеспечить порядок на некоторое время. Захватив власть, Балахович без промедления передал бы ее правым: но ни один польский патриот не принял бы власть из рук чужеземца. Создавшаяся таким образом ситуация принесла бы выгоду одним лишь коммунистам.
Ночью в городе царила паника. 15 августа, в праздник Успения, варшавяне шли в процессии за статуей Богоматери, громко взывая к ней о помощи, моля спасти Польшу от вражеского нашествия. Но когда уже казалось, что все потеряно, что с минуты на минуту из-за угла улицы навстречу процессии ведут красные казаки, город молниеносно облетела весть о первых победах генерала Вегана. Армия Троцкого отступала по всему фронту. Троцкому не хватило одного необходимого союзника: Катилины. Армия Троцкого у стен Варшавы, исключительная слабость правительства Витоша, тревожные и бунтарские настроения в народе, — разве все это не создавало благоприятные условия для восстания? “Любой идиот мог бы захватить власть”, — говорил Балахович. В 1920 году таких идиотов было полно не только по всей Польше, но и по всей Европе. Как же могло случиться, что при таких обстоятельствах в Варшаве никто, даже коммунисты, не попытался совершить переворот?
Единственным человеком, не питавшим иллюзий насчет возможной революции в Польше, был Радек. Радек, знавший о бездарности польских катилинариев, утверждал, что революцию в Польше можно вызвать лишь искусственно, извне. Известно, что Радек не питал иллюзий и относительно катилинариев в других странах. Хроника событий, развернувшихся в Польше летом 1920 года, убедительно показывает несостоятельность не только поляков, но и катилинариев всей Европы. Неспособность буржуазии отстоять государство компенсировалась неспособностью революционных партий противопоставить устаревшей системе обороны современную наступательную тактику, то есть полицейским мерам — революционную технику.
Просто поразительно, что в 1919-1920 годах, в самый пик революционного кризиса в Европе, ни правые, ни левые катилинарии не смогли использовать опыт большевистской революции. Им не хватало знания тактики, современной техники захвата государства, первый и классический пример которой показал Троцкий.
Троцкий, задумывая и осуществляя государственный переворот, совершенно не принимал в расчет особенности России. Новизна революционной тактики Троцкого состояла именно в полном безразличии к общей ситуации в стране: на замысел и осуществление большевистского переворота повлияли лишь просчеты Керенского. Тактика Троцкого была бы такой же, даже если бы положение в России было совершенно иным. Просчеты Керенского были и остаются просчетами всей либеральной буржуазии Европы” (Малапарте).
“Лишь Макиавелли в своем “Государе”, приводя многочисленные примеры из истории греческих и азиатских тираний, а также итальянских княжеств эпохи Возрождения, разрешал призывать на помощь народ, чтобы защититься от дворцового переворота или вероломного нападения. Но у правителей современной Европы, как консерваторов, так и либералов, преданность государственной идее не позволяла привлечь пролетарские массы к незаконной акции, какая бы грозная опасность ни нависла над государством. К такому неординарному решению Бауэра логически подвела его марксистская выучка. Всеобщая забастовка как законное оружие, используемое демократическим правительством для защиты государства от военного или коммунистического переворота, — такая мысль не могла быть чужда человеку, изучавшему Маркса. Бауэр при подавлении Капповского путча был первым, кто применил один из постулатов марксизма для защиты буржуазного государства. По всей Германии создавались рабочие советы: в Саксонии и Рурской области забастовка была лишь прелюдией к восстанию. Всеобщая забастовка свалила Каппа, но гражданская война стала бы поражением Бауэра. Не допустив к власти Каппа, немцы не сумели удержать общество на краю пропасти — гражданской войны. Ошибка парламентских демократий в том, что они слишком полагаются на завоевания свободы, а между тем в Европе нет ничего более непрочного. Объясняется эта ошибка презрением к генералам и убеждением, что для настоящей парламентской демократии опасность 18-го Брюмера не существует. Касательно презрения к генералам нелишне будет заметить, что как раз посредственности в генеральских мундирах представляют наибольшую угрозу и именно их надо опасаться больше всего. Примо де Ривера и Пилсудского нельзя назвать людьми выдающимися: уровень их способностей как военных и как политиков известен слишком хорошо. Одна из опасностей, угрожающих современному государству, кроется в уязвимости парламентов — всех парламентов, не исключая и английскую палату общин…
Пилсудский показал, как можно Карла Маркса поставить на службу буржуазной диктатуре. Необычная особенность переворота Пилсудского — это участие в нем трудящихся масс.
Солдаты взяли под контроль мосты и перекрестки главных улиц, заняли электростанции, варшавскую цитадель, казармы, продовольственные и оружейные склады, железнодорожные вокзалы, телефонные станции, телеграф и банки. Массы не участвовали ни в штурме стратегических пунктов Варшавы, которые защищали войска, верные правительству Витоша, ни во взятии Бельведерского дворца, где укрывались президент республики и министры. Армия была на переднем плане. Но всеобщая забастовка, которую организовала социалистическая партия, чтобы поддержать Пилсудского, боровшегося с опорой правительства Витоша — правой коалицией, — всеобщая забастовка была новым, современным элементом восстания, придававшим социальное звучание этому мятежу, этому жестокому военному путчу.
Благодаря поддержке рабочих, солдаты Пилсудского превратились в защитников пролетарской свободы; именно всеобщая забастовка, вовлечение трудящихся масс в революционную тактику, превращает этот военный мятеж в народное восстание при поддержке вооруженных сил. Пилсудский, который в начале переворота был всего лишь мятежным генералом, становится вождем народа, пролетарским героем, социалистическим Бонапартом, как сказал бы Ллойд Джордж.
…Если Ленин — стратег большевистской революции, то Троцкий — тактик государственного переворота в октябре 1917 года. Сталин отрицает, что именно Троцкий был организатором восстания, и все заслуги приписывает партийному военно-революционному центру, членами которого были Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Ленин — стратег, идеолог, вдохновитель, homo ex machina большевистской революции: но создатель техники большевистского переворота — Троцкий. Коммунистическая опасность, с которой должны бороться правительства современной Европы, заключается не в стратегии Ленина, а в тактике Троцкого. Применить ленинскую стратегию в какой-нибудь западноевропейской стране можно только в том случае, если для этого существует удобная почва, и при тех благоприятных обстоятельствах, какие были в России 1917 года. Следовательно, ленинская стратегия не представляет собой прямой угрозы для правительств европейских стран: явная, перманентная угроза, нависшая над странами Европы, заключена в тактике Троцкого. Непростительная ошибка немецких коммунистов в том, что они не применили большевистскую тактику восстания. На тактику Троцкого не влияют ни благоприятные или неблагоприятные обстоятельства, ни общая ситуация в стране. Поэтому оправдать немецких коммунистов, проваливших восстание, невозможно.
…Ударные части Троцкого насчитывают тысячи рабочих, солдат и матросов. Лучшие силы в этих частях были набраны на Путиловском и Выборгском заводах, из моряков Балтийского флота и латышских стрелков. В течение десяти дней эта красная гвардия под командованием Антонова-Овсеенко проводит “невидимые” тренировки в центре города. На фоне толпы дезертиров, запрудившей улицы, на фоне хаоса, царящего в правительственных учреждениях, в министерствах, в генеральном штабе, на почтамте, на телефонных станциях и телеграфе, на вокзалах и казармах, в руководстве всеми техническими службами города, никто не замечает этих безоружных людей, которые небольшими группами, по три-четыре человека, среди бела дня отрабатывают тактику восстания. Тактика “невидимых тренировок”, обучения повстанческим боевым действиям, впервые использованная Троцким в канун октябрьского переворота, теперь стала частью стратегии Третьего Интернационала. Правила Троцкого изложены и развиты в учебной литературе Коминтерна. Среди прочих дисциплин в китайском университете в Москве преподают и тактику “невидимых тренировок”, которую так успешно использовал в Шанхае Бородин, опираясь на опыт Троцкого. В Москве, на улице Волхонка, в университете Сунь Ятсена китайские студенты изучают принципы, которые коммунистические организации Германии применяют на практике каждое воскресенье, отрабатывая повстанческую тактику прямо подносом у полиции и благонамеренных бюргеров Берлина, Дрездена и Гамбурга.
Неправда, что правительство Керенского не приняло необходимых мер для защиты государства. Керенский сделал для предотвращения государственного переворота все, что было в его силах. Ошибка Керенского — это ошибка, которую совершают все правительства, рассматривающие проблему защиты государства как проблему полицейских мер. Те, кто обвиняет Керенского в непредусмотрительности и некомпетентности, забывают, какое политическое мастерство и какое мужество он проявил в июле 1917 года, когда подавил восстание солдат и дезертиров, и в августе, когда сорвал реакционную авантюру Корнилова. В последнем случае он решился даже обратиться за помощью к большевикам, чтобы не дать корниловским казакам уничтожить демократические завоевания февральской революции.
Перед лицом грозящей опасности Керенский приказывает верным правительству военным частям — юнкерам и казакам — взять под контроль Зимний дворец, Таврический дворец, министерства телефонные станции и телеграф, мосты, вокзалы, задние Генерального штаба, перекрестки самых оживленных центральных улиц. Таким образом, двадцать тысяч человек, которыми он располагает в столице будут заняты охраной стратегических точек в политической и административной структуре государства. Именно этой ошибкой и воспользуется Троцкий. Другие верные Керенскому военные части сосредоточены в окрестностях Петрограда, в Царском Селе, Колпине, Гатчине, Обухове, Пулкове: большевистскому восстанию придется разорвать это железное кольцо, либо задохнуться в нем. Приняты все необходимые меры, чтобы обеспечить безопасность правительства: отряды юнкеров прочесывают город днем и ночью. На перекрестках, в начале и в конце всех важнейших городских артерий, у въездов на площади, на крышах домов по Невскому проспекту установлены пулеметы. В толпе то ид дело попадаются солдатские патрули. Медленно проезжают броневики, прокладывая себе дорогу долгим завыванием сирен. Кругом царит ужасающий хаос. “Вот моя всеобщая забастовка”, — говорит Троцкий Антонову-Овсеенко, показывая ему людской водоворот на Невском проспекте…
…На стороне Керенского вожди красных профсоюзов: всеобщая забастовка, эта неотъемлемая часть революции, еще не готова. Троцкий решителен: хаос в столице значит для повстанцев больше всеобщей забастовки. На стороне Троцкого из вождей остается один Ленин. Остальные лидеры большевиков не верят, что переворот удастся без массовой поддержки. Впрочем, поддержка Ленина значит много. Ленин решается отойти от революционной теории и пойти на переворот.
В течение десяти дней, в центре города, красногвардейцы Троцкого методично проводили тренировки по тактике восстания. Среди бела дня, среди шума и сумятицы на улицах и площадях, вблизи величественных зданий, где сосредоточены центры управления бюрократической и политической машиной государства, под руководством Антонова-Овсеенко идут тактические учения, своего рода генеральная репетиция государственного переворота. Полиция и военное командование так боятся внезапного бунта пролетарских масс, так поглощены борьбой с этой угрозой, что не замечают самого существования отрядов Антонова-Овсеенко.
Да и кто в такой чудовищной неразберихе обратил бы внимание на небольшие группы безоружных рабочих, солдат, матросов, которые заходят на телефонные станции и телеграфы, на почтамт, в министерства, в генеральный штаб, изучают расположение кабинетов, распределительных щитов, коммутаторов, запоминают планы зданий, чтобы в нужный момент можно было проникнуть туда внезапно, просчитывают возможные варианты, оценивают трудности, стараются найти в защитной оболочке технико-бюрократическо-военной машины государства изъяны, бреши, слабые места? Кому среди общего развала показались бы подозрительными трое-четверо матросов, двое солдат, смирный с виду рабочий, которые расхаживают вокруг правительственных зданий, углубляются в коридоры, поднимаются по лестницам и, встречаясь, не смотрят друг на друга? Никому бы не пришло в голову, что все эти люди выполняют чьи-то точные, подробные приказы, действуют по заранее разработанному плану, отрабатывают приемы тактики, нацеленной на стратегические пункты обороны государства. Эти невидимые учения разворачиваются на том же поле, где произойдет решающий бой. Красная гвардия ударит без промаха.
Троцкому удалось раздобыть план городских коммуникаций: матросам Дыбенко, с помощью двух инженеров и двух рабочих-специалистов, поручено изучить расположение на местности газовых и водопроводных труб, электрических подстанций, телефонных и телеграфных кабелей. Двое матросов обследуют канализационный колодец под зданием генерального штаба. Необходимо суметь за считанные минуты отрезать от мира целый квартал или всего несколько домов. Троцкий разделяет город на сектора, намечает стратегические пункты, и направляет с заданием в каждый сектор команды, состоящие из солдат и рабочих-специалистов. Рядом с солдатами должны быть техники. Захват Московского вокзала поручен двум командам, состоящим из двадцати пяти латышских стрелков, двух матросов и десяти железнодорожников; три команды, составленные из матросов, рабочих и железнодорожников, общей численностью в шестьдесят человек, получают задание захватить Варшавский вокзал; на другие вокзалы Дыбенко рассчитывает послать команды по двадцать человек каждая. Чтобы контролировать движение по железной дороге, каждой команде придан телеграфист.
Двадцать первого октября под непосредственным руководством Антонова-Овсеенко, который неотрывно наблюдает за тренировками, все команды отрабатывают захват вокзалов: эта генеральная репетиция проводится с безукоризненной четкостью и ритмичностью. В тот же день трое матросов приходят на электростанцию, которая находится у въезда на территорию порта: на электростанции, подчиняющейся городскому управлению технических служб, нет охраны. “Вас прислал командующий военным округом? — спрашивает у матросов начальник электростанции. — Пять дней назад он обещал обеспечить нам охрану, и с тех пор я все жду”. Трое матросов остаются на электростанции, чтобы, как они утверждают, защищать ее от красногвардейцев в случае восстания. Таким же образом другие команды матросов берут под контроль остальные три электростанции.
Полиция Керенского и военные власти прежде всего думают о том, чтобы обезопасить бюрократические и политические структуры государства: министерства, Мариинский дворец, где заседает совет республики, Таврический дворец, где заседает дума, Зимний дворец, Генеральный штаб. Троцкий, своевременно заметивший эту ошибку, выбирает целью своей тактики лишь техническое обеспечение города и государства. Для Троцкого проблема революции — это лишь проблема технического порядка. “Чтобы захватить современное государство, — говорит он, — нужны ударные военные части и техники: отряды вооруженных людей под командованием инженеров”.
Мы уже говорили, что центр отвергал тактику Троцкого, поскольку считал, что в ее основе лежит слишком оптимистичная оценка ситуации. На самом же деле Троцкий был скорее пессимистом, он считал существующее положение гораздо более сложным, чем казалось на первый взгляд: он не доверял массам, ему было хорошо известно, что восстание может полагаться лишь на меньшинство. Идея вовлечь широкие массы в вооруженную борьбу с правительством, спровоцировав этим всеобщую забастовку, была всего лишь иллюзией, потому что в повстанческой борьбе примет участие только меньшинство. Троцкий был убежден в том, что, если всеобщая забастовка начнется, она будет направлена против большевиков. Власть нужно брать без промедления, чтобы не допустить начала забастовки. Развитие событий показало, что Троцкий был прав. Когда железнодорожники, служащие почт, телеграфа и телефонных станций, сотрудники министерств и общественных учреждений прекратили работу, было уже поздно. Ленин уже был у власти, и Троцкий сломал хребет забастовке.
Двадцать четвертого октября, не дожидаясь темноты, Троцкий бросается в атаку. План операций до мельчайших подробностей продуман бывшим офицером царской армии Антоновым-Овсеенко, который в одинаковой степени известен как революционер и политический ссыльный, и как математик и шахматист. Ленин говорит об Антонове-Овсеенко, намекая на тактику Троцкого, что только шахматист мог организовать восстание. В маленькой комнате на последнем этаже Смольного, главного штаба большевиков, Антонов-Овсеенко разыгрывает шахматную партию на топографической карте Петрограда. Этажом ниже собрался на заседание партийный центр, чтобы окончательно определить дату всенародного восстания: они не знают, что Троцкий уже начал действовать. Только Ленину он в последний момент дал знать о своем неожиданном решении. Центр точно следовал указаниям Ленина; все должно было начаться 25 октября. Разве Ленин не сказал, что 24-ого будет слишком рано, а 26-ого — слишком поздно? Но едва партийный центр успел собраться, как пришел Подвойский с поразительным известием: красногвардейцы Троцкого уже захватили центральный телеграф и мосты через Неву (контроль над мостами необходим, чтобы обеспечить сообщение между центром город и рабочим районом — Выборгской стороной).
Городские электростанции, газораспределители, железнодорожные вокзалы уже заняты матросами Дыбенко. Все это было проделано с необычайной четкостью и быстротой. Центральный телеграф охраняли полсотни жандармов и солдат, выстроившихся в шеренгу перед зданием. Эта оборонительная тактика, так называемая “охрана и обеспечение порядка”, — яркое свидетельство бесполезности полицейских мер: она может дать хорошие результаты, если надо оттеснить взбунтовавшуюся толпу, но отнюдь не горстку решительных бойцов. Полицейские меры бессильны против вооруженной вылазки. Три дыбенковских матроса, прошедших “невидимые тренировки” и успевших изучить план здания, незаметно смешиваются с рядами защитников, проникают в здание: несколько ручных гранат, брошенных из окон на улицу, вызывают замешательство среди жандармов и солдат. Две команды матросов занимают позиции на центральном телеграфе размещают пулеметы; третья команда располагается в противоположном доме, чтобы в случае контратаки стрелять в спину атакующим. Связь между командами, действующими в различных частях города, а также между Смольным и захваченными стратегическими объектами осуществляют броневики. В домах выходящих на перекрестки важнейших улиц, установлены пулеметы; казармы воинских частей, оставшихся верными Керенскому, находятся под наблюдением разъездных патрулей.
В шесть часов вечера, в Смольном, Антонов-Овсеенко заходит в кабинет Троцкого: он еще бледнее, чем обычно, но улыбается. “Дело сделано”, — говорит он. Члены правительства, которых происшедшие события застали врасплох, укрылись в Зимнем дворце, находящемся под охраной нескольких рот юнкеров и женского батальона. Керенский скрылся: говорят, что отправился на фронт чтобы собрать там верные ему силы и двинуться с ними на Петроград.
Реакционеры, либералы, меньшевики и эсеры, еще не успевшие осознать происходящее, отказываются верить, что правительство свергнуто. Это все лживые слухи, которые распространяют провокаторы из Смольного. Министры собрались в Зимнем дворце исключительно по соображениям безопасности. Если полученные сведения соответствуют действительности, то произошел не государственный переворот, а несколько более или менее удавшихся (на этот момент ничего еще в точности не известно) покушений на государственные и городские службы технического обеспечения. Вся законодательная, политическая и административная власть по-прежнему в руках Керенского. Никто не пытался штурмовать Таврический дворец, Мариинский дворец и министерства.
Ситуация, конечно, парадоксальная: никогда еще не бывало, чтобы восставшие объявляли о захвате власти и при этом оставляли правительству полную свободу действий. Такое впечатление, что большевики забыли о правительстве. Почему они не захватывают министерства? Разве можно подчинить себе государство, разве можно управлять Россией, не имея под рукой административных рычагов? Да, большевики захватили всю техническую структуру города: но Керенский не свергнут, вся власть у него, даже если он на какое-то время утратил контроль над железными дорогами, электростанциями газовой сетью, коммунальным обслуживанием, телефоном, телеграфом, почтамтом, Государственным банком, угольными складами, нефте— и зернохранилищами. Надо действовать без промедления: за чем же дело? Генеральный штаб ждет генерала Корнилова, который ведет войска на столицу. Все необходимые для защиты правительства меры приняты. Если большевики до сих пор не решились атаковать правительство, это свидетельствует о том, что они еще не чувствуют себя достаточно сильными. А значит, можно подождать.
Однако на следующий день, 25 октября, в то время как в актовом зале Смольного открывается Второй съезд Советов, Троцкий приказывает Антонову-Овсеенко штурмовать Зимний дворец, где укрылись министры Керенского. Получит ли фракция большевиков большинство на съезде? Чтобы представители Советов со всей России уверовали в победу восстания, недостаточно объявить им, что большевики захватили власть в государстве: надо иметь возможность объявить, что члены правительства арестованы красногвардейцами.
Ленин, переодевшись рабочим, в парике и без бороды, вышел из своего убежища и отправился в Смольный на съезд Советов. Эта самая тяжелая минута в его жизни: он еще не верит в успех восстания. Ему тоже, как и центральному комитету, как и военно-революционному центру, как и большинству делегатов съезда, необходимо узнать о падении правительства и об аресте министров, чтобы поверить в успех переворота. Троцкий с его высокомерием, твердостью, отвагой и ловкостью внушает ему опасения. Ленин никогда не питал особой симпатии к Троцкому, чье ораторское мастерство вызывало у всех подозрения. Он обладает опасной властью возбуждать массы и провоцировать беспорядки, он создает разногласия, впадет в идейные ошибки. Это опасный человек, но обойтись без него нельзя. В небольшой комнате, смежной с актовым залом Смольного, где заседает съезд Советов, Ленин сел рядом с Троцким за стол, заваленный документами и газетами: вихор от парика свисает ему на лоб. “Почему вы никак не разгримируетесь? — спрашивает у Ленина Троцкий. — Победителям не пристало прятаться”…
…Сталин — единственный государственный деятель Европы, который сумел извлечь урок из октябрьских событий 1917 года. Если коммунисты всех европейских стран должны учиться у Троцкого искусству захвата власти, то либеральные и демократические правительства должны учиться у Сталина искусству защищать государство от повстанческой тактики коммунистов, то есть от тактики Троцкого.
Борьба Сталина и Троцкого — самый поучительный эпизод в политической истории Европы последних лет. История борьбы Сталина с Троцким — это история попытки Троцкого захватить власть и защиты государства Сталиным вместе со старой большевистской гвардией: это история неудавшегося государственного переворота. Теории “перманентной революции” Троцкого Сталин противопоставил ленинский тезис о диктатуре пролетариата. Враждующие группировки углубляются в дебри схоластики, заклиная друг друга именем Ленина. Но за всеми интригами, дискуссиями, софизмами кроются события куда более серьезные, нежели перебранки на почве толкования ленинизма. Дело в том, что на карту поставлена власть. Троцкий думает о захвате государственной власти, а Сталин — о том, как государство защитить.
Сила Сталина — в его невозмутимости и терпении. Он следит за поведением Троцкого, анализирует его действия, вслед за быстрыми, нервными, неуверенными шагами соперника слышан его медленная, тяжелая крестьянская поступь. Сталин — замкнутый, холодный, упрямый, Троцкий — горделивый, порывистый, эгоистичный, нетерпеливый, весь во власти честолюбия и буйного воображения, натура горячая, дерзкая и агрессивная. “Жалкий еврей”, — говорит о нем Сталин. “Жалкий христианин”, — говорит о Сталине Троцкий.
Когда после смерти Ленина Троцкий со всей жесткостью ставит вопрос о наследовании в плане политики, экономики и теории, Сталин уже успел взять под свой контроль бюрократический аппарат партии забрать в свои руки рычаги управления, уже занял стратегические позиции, регулирующие политическую, экономическую и социальную жизнь государства. Троцкий обвинял Сталина в том, что тот задолго до смерти Ленин попытался решить вопрос о наследовании в свою пользу, — и это обвинение никто не смог бы всерьез опровергнуть. Но ведь Ленин во время болезни сам закрепил за Сталиным привилегированное положение в партии.
С начала 1924 года по конец 1925 года борьба протекает в рамках полемики между сторонниками “перманентной революции” и официальными хранителями ленинизма, теми, кого Троцкий называет “хранителями ленинской мумии”. Троцкий как народный комиссар обороны, имеет на своей стороне армию, а также профсоюзные организации во главе с Томским, который выступает против сталинского плана подчинить профсоюзы партии и защищает автономию профсоюзного движения в его отношениях с государством. Возможность блокирования Красной армии с профсоюзными организациями беспокоила еще Ленина, начиная с 1920 года; после его смерти союз между Троцким и Томским превратился в единый фронт солдат и рабочих, выступавший против мелкобуржуазного и крестьянского вырождения революции, против того, что Троцкий называл сталинским Термидором. Сталин, на стороне которого — ГПУ, партийная и государственная бюрократия, усматривает в этом рабоче-солдатском фронте нарождающуюся опасность 18-го Брюмера. Огромная популярность Троцкого, слава его победоносных кампаний против Юденича, Колчака, Деникина, Врангеля, страстность его полемики, его циничное и бесстрашное высокомерие превращают его в этакого красного Бонапарта, пользующегося поддержкой армии, рабочих масс и задорных молодых коммунистов, настроенных против старой гвардии ленинизма и высшего партийного духовенства.
Глава ГПУ, фанатик Дзержинский, окружает Троцкого сетью шпионов и провокаторов; вся таинственная и устрашающая машина ГПУ приведена в действие для того, чтобы одно за другим порезать сухожилия врагу. Дзержинский действует в темноте, Троцкий — при свете дня. В то время как “тройка” покушается на его авторитет, подрывает его популярность, тщится представить его разочарованным честолюбцем, торгашом от революции, предателем усопшего Ленина, Троцкий с ожесточением набрасывается на Сталина, Зиновьев и Каменева, на центральный комитет, на старую гвардию ленинизма, на партийную бюрократию, предупреждает об опасности мелкобуржуазного и крестьянского Термидора, призывает молодых коммунистов сплотиться и выступить против тирании высшего революционного духовенства. “Тройка” отвечает на это беспощадной клеветнической кампанией: приказам Сталина повинуется вся официальная пресса.
На первых порах Троцкий питал иллюзии, что ему удастся вызвать раскол в партии: при поддержке армии и профсоюзов он рассчитывал свергнуть “тройку”, предупредить сталинский Термидор 18-ым Брюмера “перманентной революции”, стать властелином партии и государства, чтобы осуществить свою программу всеобъемлющего коммунизма. Вместо того, чтобы без промедления применить против Сталина свою тактику октября 1917 года, он усердно инструктировал экипажи моряков — канониров, механиков, электриков британского флота, как им следует помогать рабочим при захвате власти; он анализировал психологию английских солдат и моряков, чтобы определить, как они поведут себя, получив приказ стрелять по рабочим, он разбирал механизм восстания, чтобы продемонстрировать в замедленном темпе движения солдата, отказывающегося стрелять, колеблющегося солдата и тог, кто готов разрядить ружье в своего товарища, не выполнившего приказ: вот три основных процесса в работе этого механизма. Который из них решит исход восстания? Он думал лишь об Англии, уделял больше внимания Макдональду, чем Сталину.
Противники пользуются его нерешительностью, они снимают его с поста народного комиссара обороны, лишают его контроля над Красной армией. Усилиями ГПУ его популярность постепенно убывает: толпа сторонников, разочарованная его двусмысленным поведением и необъяснимыми проявлениями слабости, постепенно рассеивается. Троцкий заболевает, покидает Москву. Май 1926 года он встречает в берлинской клинике: от известия о всеобщей забастовке в Англии и переворота Пилсудского в Польше у него поднимается температура. Ему необходимо вернуться в Россию, он не должен отказываться от борьбы. Ничто не потеряно до тех пор, пока не потеряно все. Каменев и Зиновьев объединяются против Сталина. Вспыхивает борьба между тремя хранителями мумии Ленина. Сталин зовет на подмогу Менжинского, преемника Дзержинского на посту начальника ГПУ; Каменев и Зиновьев переходят на сторону Троцкого.
Пришло время действовать: прилив восстания подходит к стенам Кремля.
Было бы весьма полезно, если бы европейские правительства, ничему не научившиеся на опыте Керенского, сумели бы извлечь урок из событий 1927 года, то есть из опыта Сталина. Его тактика в 1927 году — классический пример защиты государства, единственная тактика, которую можно успешно применить против коммунистического восстания. Тому, кто хочет защитить буржуазное государство от коммунистической опасности, необходимо изучить тактику Сталина, единственного главы государства в Европе, сумевшего использовать уроки 1917 года.
Сталин, с помощью Менжинского, лично занимается организацией “специального отряда” для защиты государства. Техническое командование этим отрядом, который размещается в последнем этаже здания ГПУ на Лубянке, вверено Менжинскому: он лично контролирует отбор надежных людей из работников технических служб, электротехников, телеграфистов, телефонистов, железнодорожников, механиков и т.д. Каждый вооружен только ручной гранатой и револьвером, чтобы быть свободным в движениях. Специальный отряд состоит из ста команд по десять человек в каждой, которым приданы двадцать боевиков. Каждая команда располагает взводом пулеметчиков и двумя мотоциклистами для связи с другими командами и с Лубянкой. Менжинский, принявший все необходимые меры, чтобы сохранить в тайне сам факт существования “специального отряда”, делит Москву на десять секторов: они будут связаны между собой секретной телефонной линией, замкнутой на Лубянку. Кроме Менжинского, о существовании и схеме этой телефонной сети знают только работавшие над ней монтеры. Таким образом, все жизненно важные технические центры Москвы связаны с Лубянкой посредством телефонной сети, которой не угрожает ни захват, ни попытка саботажа. В зданиях, находящихся в стратегически важных пунктах каждого сектора, размещены многочисленные “ячейки” для наблюдения, контроля и обороны: они представляют собой звенья одной цепи, являющейся нервной системой всей организации.
Боевая единица специального отряда — команда. Каждая команда проводит учения на отведенной ей территории, в рамках своего сектора. Каждый член команды должен точно знать боевую задачу своей, а также остальных девяти команд своего сектора. Организация эта, по словам Менжинского, “тайная и невидимая”. Ее члены не носят формы, их нельзя узнать по какому-либо внешнему признаку: самая принадлежность к организации сохраняется в тайне. Кроме технической и военной подготовки, члены специального отряда получают и политический инструктаж: все средства пущены в ход для того, чтобы разжечь в них ненависть к явным или скрытым врагам революции, к евреям, к сторонникам Троцкого. Евреи в организацию не допускаются. Обучаясь искусству защиты советского государства от повстанческой тактики Троцкого, члены специального отряда проходят настоящую школу антисемитизма.
…В России и в Европе много спорили об истоках антисемитизма Сталина. Те, кто обвиняет Сталина в нарушении ленинского закона, объявлявшего контрреволюционным преступлением и строго каравшего всякую форму антисемитизма, очевидно, не принимают в расчет, что антисемитизм Сталина следует рассматривать лишь в свете его усилий по защите государства, как один из многочисленных элементов его тактики в борьбе с планами Троцкого.
Ненависти Сталина к трем евреям — Троцкому, Зиновьеву и Каменеву недостаточно, чтобы объяснить воскрешение государственного антисемитизма столыпинских времен через десять лет после Октябрьской революции. Причины борьбы с евреями, начатой Сталиным в 1927 году, следует искать, конечно, не в религиозном фанатизме и не в традиционных предрассудках а в потребности сокрушить самых опасных из сторонников Троцкого. Менжинский обратил внимание на то, что самые видные сторонники Троцкого, Зиновьева и Каменева — почти сплошь евреи. В Красной Армии, в профсоюзах, на заводах и в министерствах евреи стоят за Троцкого: в московском Совете, где большинство поддерживает Каменева, в ленинградском Совете, который полностью контролирует Зиновьев, нерв оппозиции Сталину составляют евреи. Чтобы оттолкнуть армию, профсоюзы, рабочие массы Москвы и Ленинграда от Троцкого, Зиновьева и Каменева, достаточно воскресить давние антисемитские предрассудки, инстинктивное отвращение русского народа. В борьбе с “перманентной революцией” Сталин опирается на мелкобуржуазный эгоизм “кулаков” (богатых крестьян) и на невежество крестьянских масс, не отказавшихся от свое атавистической ненависти к евреям. С помощью антисемитизма он намеревается создать единый фронт солдат, рабочих и крестьян против троцкистской опасности.
У Менжинского большие преимущества в борьбе с партией Троцкого, в охоте на членов тайной организации, которую Троцкий создает для захвата власти. В каждом еврее Менжинский подозревает и преследует троцкиста. Так борьба против Троцкого принимает характер настоящего государственного антисемитизма. Евреев систематично изгоняют из армии, из профсоюзов, из рядов государственной и партийной бюрократии, из правлений промышленных и торговых трестов. Чистка проводится даже в народных комиссариатах иностранных дел и внешней торговли, где евреи считались незаменимыми.
Троцкий ничего не может предпринять против тактики Сталина: он не в состоянии защититься от спровоцированного взрыва инстинктивной народной ненависти к евреям. Все предрассудки старой царской России, пробудившись, обрушиваются на него. Его громадный авторитет не выдерживает этого неожиданного натиска оживших инстинктов и предрассудков русского народа. Его самые безотказные и самые верные сторонники — рабочие, пошедшие за ним в октябре 1917 года, солдаты, которых он привел к победе над казаками Колчака и Врангеля, — теперь отходят от него. Отныне в глазах рабочих масс Троцкий всего-навсего еврей.
Троцкий остается верен своей тактике: на штурм государства он хочет бросить не толпу, а тайно сформированные особые отряды. Он хочет захватить власть не путем открытого восстания рабочих масс, а в результате “научно подготовленного” государственного переворота. Через неделю-другую будут праздновать десятую годовщину Октябрьской революции. Из всех европейских стран съедутся делегаты секций Третьего Интернационала. Десятую годовщину своей победы над Керенским Троцкий намерен отметить победой над Сталиным. “Троцкий ведет нечестную игру”, — с улыбкой говорит Сталин. И внимательно следит за действиями противника, крадется за ним по пятам. Тысяча рабочих и солдат, давних сторонников Троцкого, сохранивших верность революционной идее большевистской старой гвардии, готовы к решающему дню: троцкистские команды техников и рабочих давно уже проходят тренировку на “невидимых учениях”.
До членов специального отряда, сформированного Менжинским для защиты государства, относится глухой рокот машины восстания, запущенной Троцким: масса мелких фактов предупреждает их о близящейся опасности. Менжинский всеми средствами пытается затормозить движение противника, но акты саботажа на железных дорогах электростанциях, телефонной сети и телеграфе множатся с каждым днем. Агенты Троцкого проникают повсюду, нащупывая сцепления и узлы технической структуры государства, вызывая порой частичный паралич самых ранимых органов. Это проба сил перед восстанием.
Техники из специального отряда Менжинского постоянно начеку, они следят за состоянием нервных узлов государства, проверяют их чувствительность, определяют силу их сопротивления и возможность дать отпор. Менжинский хотел бы, не теряя времени, арестовать Троцкого и самых опасных его сподвижников, но Сталин против. Восстание должно начаться с захвата технических узлов государственной машины и ареста народных комиссаров, членов центрального комитета и комиссии по чистке в партии. Но Менжинский отразил удар: красногвардейцы Троцкого никого не застают дома. Вся верхушка сталинской партии укрылась в Кремле, где Сталин, холодный и невозмутимый, ждет исхода борьбы между силами повстанцев и специальным отрядом Менжинского.
7 ноября 1927 года. Вся Москва расцвечена красным: колонны делегатов союзных республик, съехавшихся со всех концов России и из глубин Азии проходят перед гостинцами “Савой” и “Метрополь”, где остановились делегации рабочих Европы. В то время как народный комиссара обороны Ворошилов принимает парад советских войск, создатель Красной Армии Троцкий во главе своей тысячи предпринимает государственный переворот.
Менжинский успел принять все необходимые меры. Суть его оборонительной тактики в том, чтобы не защищать находящиеся под угрозой государственные объекты снаружи, привлекая воинские части, а отстаивать их изнутри, силами горстки людей. Невидимому натиску Троцкого он противопоставляет невидимую оборону. Он не расходует силы понапрасну, не отправляет людей охранять Кремль, народные комиссариаты, управления промышленных и торговых трестов, советы профсоюзов и административные учреждения. Пока полицейские подразделения ГПУ обеспечивают безопасность политических и административных органов государства, Менжинский сосредотачивает силы своего специального отряда на защите технических центров.
Этого Троцкий не предвидел. Он слишком презирал Менжинского и был слишком высокого мнения о себе, чтобы считать руководителя ГПУ достойным противником. Слишком поздно он замечает, что враги сумели извлечь урок из событий октября 1917 года. Когда ему сообщают, что попытка захвата телефонных станций, телеграфа и вокзалов провалилась и что события принимают непредвиденный, необъяснимый оборот, он сразу отдает себе отчет в том, что его повстанческая акция натолкнулась на систему обороны, не имевшую ничего общего с обычными полицейскими мерами но все еще не отдает себе отчета в реальном положении вещей. Наконец, узнав о неудавшейся попытке захвата московской электростанции, он круто меняет план действий: теперь он будет целить в политическую и административную структуру государства. Он уже не может рассчитывать на свои штурмовые отряды, отброшенные и рассеянные неожиданным и яростным сопротивлением врага, а потому решает отказаться от своей излюбленной тактики и направить все усилия на разжигание всеобщего восстания. Его призыв к пролетарским массам Москвы был подхвачен лишь несколькими тысячами рабочих и студентов. В то время как на Красной площади, перед мавзолеем Ленина толпа окружает трибуну, где находятся Сталин, руководители партии и правительства, делегаты Третьего Интернационала, сторонники Троцкого наводняют огромную аудиторию университета, отбивают атаку отряда милиции и направляются к Красной площади во главе колонны студентов и рабочих.
Призыв к народу, выход на площадь — все это было просто дурацкой авантюрой. После провала своего плана Троцкий словно бы уже не повинуется холодному рассудку, который в решающие часы его жизни смирял огонь воображения расчетом, а ярость страстей — цинизмом: опьяненный отчаянием, он теряет контроль над ситуацией и оказывается целиком во власти своей страстной натуры которая вовлекает его в безумную затею свергнуть Сталина с помощью мятежа. При первом же столкновении колонна его сторонников отступает и рассеивается. Троцкий глядит вокруг. Где его верные сподвижники, вожди его фракции полководцы маленького безоружного войска, брошенного им на захвата власти? Единственным, кто не дрогнул в этой схватке, был сам Троцкий, Великий Мятежник, Катилина коммунистической революции.
Было бы смешно утверждать, будто русская буржуазия не боролась против большевиков. Говоря о событиях октября 1917 года в Петрограде, я не упустил случая вступиться за Керенского, обвиняемого в том, что он не сумел защитить государство от красногвардейцев. Как все либеральные и демократические правительства, правительство Керенского могло защищать государство лишь с помощью полицейских мер. Либеральная техника защиты государства была и есть бессильна против коммунистической техники государственного переворота: бессильна она и против техники фашистского переворота” (Малапарте). 
Непонятная леность ума буржуазных правителей, столь изумившая Курцио Малапарте, ярко проявилась в октябре 1993 года. Было все: попытка применения чисто полицейских мер, недооценка технической подготовки малых групп, обращение к народу за массовой поддержкой, бессмысленная апелляция обеих сторон к “закону”, попытка свалить вину за пролитие крови на военачальников, вялая информационная война, недостаток дисциплины и многое другое. Неготовность к взятию власти одной стороны с лихвой компенсировалась нечетким противодействием перевороту. Хотя Россия 1993 года — это не Италия 20-х годов.

Литература

1.     Макиавелли, Никколо — Избранное. Москва: Рипол Классик, 1998. Государь (пер. Г. Муравьевой). Рассуждения о первой декаде Тита Ливия (пер. Р. Хлодовского и С. Прокоповича). История Флоренции (пер. Н. Рыковой) и другие произведения.
2.     Малапарте, Курцио — Техника государственного переворота. Пер. с итал. Н. Кулиш. Москва: Аграф, 1998.

Предварительные выводы и рекомендации

В деле проведения государственного переворота или противодействия перевороту самое важное:

1.     Вопрос захвата и защиты государства — вопрос не политики, а техники. Переворот не требует революционной ситуации, внешней угрозы или экономической разрухи.
2.     В искусстве защиты государства действуют те же правила и методы, что и в искусстве его захвата.
3.     На время восстания роль организатора и руководителя должна быть отдана коллективным заговорщиком (или коллегиальным государственным руководством во время противодействия перевороту) единоличному начальнику.
4.     Проведение восстания требует отказа от погони за массовостью повстанческих сил и общевоинской подготовки боевых отрядов. Эффективность достигается максимальной специализацией групп восставших, тщательной подготовкой каждой малой военной или технической группы для решения узкой конкретной задачи.
5.     Возможность применения зарубежных подразделений, отдельных специалистов, будь то воинской подготовки или технической, резко усиливает восстание (как и противодействие перевороту). На войне иностранные войска затрудняют пользование результатами войны и снижают эффективность управления армией. В отличие от войны, во время переворота вес каждого зарубежного специалиста намного превышает вес и возможности своих бойцов и специалистов, поскольку свои граждане вынуждены решать внутренние сомнения, неизбежные при перевороте.
6.     До совершения первого шага на пути к государственному перевороту должно быть ясно, как сделать законными в глазах общества те незаконные меры, которые будут приняты во время переворота. Закрепление достигнутых результатов есть неотъемлемая часть переворота.
7.     Переворот не относится к искусству политики. К государственному перевороту надо подходить как к специфической форме военных (неполитических) действий, когда наилучший ход событий — тот, при котором для победы не приходится делать ни единого выстрела. Переворот не может рассматриваться как простое “силовое продолжение политических интриг”. Интриги плетут многие, а переворот (или противодействие ему) могут осуществить только военные или военизированные гражданские организации. Только они могут добиться четкости действий отдельных подразделений. Организуй сложную разветвленную структуру с единым подчинением командиров групп.
8.     Агитацию за переворот, пропаганду среди колеблющихся и формирование общественного мнения внутри страны и за рубежом во время самого события нужно вести по просчитанной заранее стратегии. Для этого должны быть созданы группы технических работников — специалистов по массовой психологии. Полагаться на то, что опыт и профессионализм участников переворота позволят быстро принимать решения в ходе самого переворота (или во время подавления переворота), — безответственно. Информационное противоборство — не та часть работы, где позволительная экономия ресурсов. Веди дезинформацию специальными группами по работе с массовым сознанием.
9.     Готовясь к государственному перевороту или к противодействию подготовке переворота, следует четко понимать всю ответственность за результат своих действий, поскольку выход за рамки правового поля дает слишком серьезные возможности для преследования проигравшей стороны. Именно максимальная степень ответственности выделяет переворот среди других интеллектуальных логических игр и определяет его как военное действие. Помни предшественников — победа или смерть.
10.     Необходимость фиксировать результаты военного переворота определяет работу с гражданскими общественными институтами. Формой взаимодействия с гражданскими лидерами является договоренность на основе последующего разделения власти, а формой управления — подконтрольные заговорщикам профсоюзные организации, общественные структуры и средства массовой информации, а также превентивное вовлечение гражданских заговорщиков в однозначно противозаконные действия. Гражданским попутчикам не верь, их не отвергай, работай с ними при наличии гарантии подконтрольности и управляемости.
11.     В ходе совершения государственного переворота (или во время противодействия таковому) не следует забывать об этике и моральной обоснованности действий, этика в большой политике эффективна. Нельзя вовлекать эмоции и желание расправиться с тем или иным противником в подготовку переворота. Противник должен “заслужить” наказание. Следует помнить, что народ только тогда поддержит переворот или жесткое подавление переворота, когда сам захочет передать часть власти над собой победившей стороне. Несогласие народа с несправедливостью победившей стороны неминуемо приведет к ослаблению и последующей потере власти. Карать и проводить репрессии следует быстро и обоснованно. Так же быстро следует их заканчивать. Если хочешь сохранить власть, во время переворота не будь циничен, будь справедлив.
12.     По завершении переворота (или после успешного подавления переворота) следует распрощаться со всеми участниками действия, которые не входили в команду победившей стороны, а участвовали по любым другим причинам, включая выгоду, собственные виды на будущее, случайность, романтизм и т.д. По мере возможности следует расставаться с попутчиками, всемерно их одаривая и поощряя. В этом деле не следует забывать об опасности впасть в радостное ослепление после победы. Отправь кого за границу с деньгами, кого в провинцию на хлебное место, кого на повышение с благодарностью, никого из попутчиков не оставляй рядом.

Опубликовано: RELGA. №5 [203]. 10.04.2010: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=2601&level1=main&level2=articles