"Пролив между Канадой и Мексикой говорите товарищ Курчатов..."ФОТО: «Пролив между Канадой и Мексикой говорите товарищ Курчатов…» http://prikol.i.ua/view/297995/.

КНИГА. Холодная война 2.0. Стратегия русской победыСм. также главу авторов в книге: Холодная война 2.0. Стратегия русской победы. М.: Книжный мир, Изборский клуб, 2015. 384 с.
Купить на OZONE.ru.

В конце 2013 года США и их союзники начали, а в 2014 году открыто объявили войну против России. Войну ранее небывалого типа, которую сегодня называют «новой холодной войной», DIME-войной («горяче-холодной», или «гибридной» войной), «hold-war» («hold» — контаминация слов hot, «горячий» и cold, «холодный», имеющая в английском языке также и собственное значение: «выдержка», «терпение», т.е. «война как испытание прочности»), а также «глобальной хаотической войной».
Уже известные технологии «информационной войны» и «цветных революций» дополняются технологиями террористического подполья, запретительных санкций и манипуляциями на глобальных рынках: сырья, услуг, финансов и т.д.
Участники и эксперты «Изборского клуба», созданного по инициативе писателя Александра Проханова, в своей новой книге раскрывают различные аспекты тех системных угроз со стороны Запада, с которым столкнулась современная Россия: от причин их возникновения до путей к новой Победе. Как стать свидетелем новой Русской Победы расскажут Александр Проханов, Сергей Глазьев, Владимир Овчинский, Елена Ларина, Виталий Аверьянов, Александр Нагорный, Александр Агеев, Шамиль Султанов, Андрей Кобяков, Сергей Батчиков, Леонид Ивашов, Олег Розанов, Юрий Тавровский, Михаил Делягин, Георгий Малинецкий, Сергей Черняховский, Максим Калашников, Валерий Коровин, Владислав Шурыгин, Олег Платонов, Владимир Бондаренко, Евгений Тарасюк, Александр Маслов и другие.

ДОКЛАД

Елена Ларина, Владимир Овчинский

1. «Холодная война 2.0» и ее подоплека

В западных СМИ, в политическом дискурсе в последние годы и буквально месяцы все чаще мелькает термин «холодная война». Он понемногу входит и в обиход российских «фабрик мыслей», выступления политиков, сообщения телевизионных и интернет служб новостей. Представляется, что возврат терминологии «холодной войны» имеет две стороны. Одна связана с удобством термина «холодная война» для понимания обществом и различными структурами власти реального состояния дел в мире, усиления конфронтационных тенденций между Россией и Западом, резкого нарастания потенциала их конфликтности. В таком коммуникативном плане, характеристика нынешней ситуации, как «холодной войны 2.0» вполне оправдана и эффективна.

Однако есть и вторая сторона дела. «Холодная война», как известно, представляла собой вполне определенный, детерминированный историческими обстоятельствами, тип острого конфликта между мировыми капиталистической и социалистической системами. Этот конфликт базировался на географическом разнесении традиционных вооруженных столкновений с жесткой борьбой в иных регионах и сферах соперничества с использованием идеологических, экономических и иных инструментов. Д.Оруэлл, который впервые ввел в оборот термин «холодная война» сделал это в эпоху традиционных вооружений. В эту эпоху войну в прямом смысле этого слова легко было идентифицировать, опознать, установить сроки и места ее ведения, а также участников, применяемые вооружения и т.п.
Однако в современном мире все изменилось. С одной стороны появились в прямом смысле этого слова насильственные, иногда даже летальные вооружения, которые никак не связаны с традиционными видами оружия, и могут использоваться скрытно, в том числе без обнаружения реальной стороны, стоящей за применением этого вооружения. Наиболее известный пример такого типа оружия – это кибервооружение. На подходе – психофизиологическое и поведенческое вооружения и т.п.
Произошли тектонические изменения в экономической, социальной политической и иных конфигурациях мира. В этих условиях термин «холодная война» описывает вчерашнюю реальность и скрывает существо дела. Суть его в том, что имеет место непрерывное, жесткое противоборство между различными акторами, которое ведется в самых различных сферах и самыми различными средствами. Как в сентябре 2014 года отметил ведущий военный теоретик, консультант Пентагона и правительства Израиля Мартин Ван Кревельд: «В современном мире больше нельзя провести грань между войной и миром, и в этом смысле привычные нам понятия горячей и холодной войны утеряли смысл. Мир все в большей степени перманентно оказывается в ситуации непрекращающегося, но в значительной мере скрытого насилия».
Соответственно можно сделать вывод о том, что массированное использование на Западе термина «холодная война» является целенаправленным семантическим воздействием, своего рода элементом рефлексивного управления российским аналитическим сообществом и политическим классом. Поэтому, используя термин «холодная война», следует помнить, что он — всего лишь обертка, внутри которой запрятано новое, принципиально иное содержание, гораздо более опасное для России.
Новизна связана прежде всего с тем, что приход к власти администрации Б.Обамы означал принятие на вооружение правящей элитой США радикальной доктрины американской исключительности. Об этой исключительности Барак Обама сказал в первой же своей речи в качестве президента США и с тех пор не устает повторять этот значимый термин во всех ключевых выступлениях.
Иногда даже искушенные аналитики за рубежом и в России делают вывод о том, что американская исключительность – это не более чем пропагандистский штамп и риторический прием. Однако, это не так. В соответствии с американской политической традицией частое использование столь значимых терминов показывает на появление принципиально новой внешнеполитической доктрины. Эта доктрина представляет собой следующий, еще более, если можно так выразиться, фундаменталистский вариант привычной концепции однополюсного мира.
Концепция однополюсного мира, лежавшая в основе практических действий на мировой арене администраций Б.Клинтона и Дж.Буша-младшего, предполагала иерархическую, пирамидальную структуру строения субъекта политического действия. На ее вершине в соответствии с завещанием, сформулированным в знаменитой книге Джона Уинтропа «Город на холме», написанной еще в 1630 году, должны находиться Соединенные Штаты. Ниже – их союзники первой руки, еще на более нижних ярусах – союзники второй руки, а в самом низу – поверженные соперники и противники, которые должны при малейших признаках неповиновения наказываться. Пирамидальная конструкция однополюсного мира предполагала наличие на всех этажах субъектов, обладающих политической волей и возможностями к действию.
Доктрина американской исключительности предоставляет право быть субъектом стратегического действия только лишь США. Остальные страны в конечном счете должны выполнять роль инструментов в реализации исключительного права Америки устанавливать идеалы, сформулированные в ее Декларации о независимости.
Нетрудно заметить, что доктрина американской исключительности появилась и была обнародована вскоре после исторической Мюнхенской речи В.В.Путина. Более того, в значительной мере именно эта речь и послужила толчком для обнародования доктрины американской исключительности. Доктрина стала ответом на сформулированное Президентом РФ В.В.Путиным видение современности и будущего как сложного, взаимозависимого существования и развития равноправных цивилизационных миров, каждый из которых имеет собственную логику развития, ценности и суверенные права. По сути, выступление В.В.Путина явилось обнародованием первой за столетие российской внешнеполитической доктрины, базирующейся на традициях отечественной геостратегической мысли, и прежде всего, К.Леонтьева, Н.Данилевского и т.п.
С этого момента правящие элиты Запада приложили усилия к тому, чтобы не допустить формирования субъекта стратегического действия внутри России. Когда эти усилия не увенчались успехом, упор был перенесен на внешнеполитическую арену. Одновременно, на смену необъявленным и тайным действиям внутри страны пришло время обнародовать доктрину американской исключительности, как основу внешней политики США. Ключевой момент в этой связи состоит в том, что реализовать эту доктрину невозможно без ликвидации субъекта стратегического действия именно в России, превращения страны из субъекта действия в инструмент в руках правящих элит Запада.

 

2. О причинах и неизбежности жесткого противоборства России и Запада

Ключевой вопрос сегодня – это вопрос о неизбежности противоборства с Западом. На этот счет нет единого мнения ни в российском политическом классе, ни среди экспертно-аналитического сообщества, ни внутри субъекта стратегического действия. Тем не менее, без ответа на этот вопрос, без понимания сути процессов, глубинной подоплеки событий, невозможно использовать энергию перемен в собственных интересах. Без знания причин, единственным уделом оказывается нескончаемая борьба со следствиями, потеря темпа и, в конечном счете, проигрыш противоборств.
Положительный или отрицательный ответ на вопрос о неизбежности противоборства России и Запада в значительной степени зависит от определения причин, его порождающих.
На поверхности лежат существующие столько же, сколько существуют государства, противоречия в политэкономической области, обусловленные конкретикой текущего времени, конъюнктурой межгосударстивенных отношений, а иногда даже особенностями личных контактов лидеров стран и блоков. Такого рода противоречия существовали, и будут существовать до тех пор, пока на международной арене имеются государственные акторы с несовпадающими интересами.
Однако реальностью сегодняшних дней является скачкообразное нарастание враждебности значительной части элиты Соединенных Штатов Америки и Западной Европы, немалой части правящих кругов исламского мира к России, Китаю и в ближайшей перспективе к Индии.
В определенной степени обострение противоречий и ужесточение противоборств можно объяснить тем, что мы живем в мире экспоненциально возрастающей неопределенности, динамичной турбулентности, ветвящихся и обостряющихся противоречий и конфликтов. В мире «черных лебедей»2, «королевских драконов»3 и других диковинных артефактов. В мире с каждым днем все чаще фиксируются нелинейные эффекты, непредсказуемые последствия и резонансные процессы. На наших глазах усложняется, квантуется связь времен. Будущее перестает быть линейным продолжением прошлого. То, что работало вчера, не всегда справляется с задачами дня сегодняшнего, и совершенно неприменимо для решения завтрашних проблем. Исторические аналогии все больше и больше подводят. Стратегии, базирующиеся на будущем, как продленным настоящем, почти гарантировано ведут к проигрышу.
Все это происходит на фоне усложнения социальной, экономической, политической и культурной реальности. Нарастание сложности и разнообразия неминуемо ведет к расширению масштабов и обострению противоречий между различными акторами, включая государственные и негосударственные субъекты различного рода.
Однако, это серьезные, но не определяющие факторы ужесточения противоречий между Россией и значительной частью элиты США и Западной Европы. В самый последний период времени многие наиболее проницательные исследователи4 справедливо сделали вывод о том, что столь стремительное нарастание отчуждения и враждебности между Россией и Западом не может быть объяснено лишь конъюнктурными соображениями, и предложили свои объяснения. Глубинные причины происходящих процессов они видят в прошлом, в исторической традиции, в принципиальной разнице культурно-цивилизационных кодов, основных акторов сегодняшней мировой динамики.
Бесспорно, такой подход справедлив и указывает на важнейшие, скрытые движущие силы происходящих процессов. В то же время этот подход не дает исчерпывающего ответа на вопрос, почему обострение происходит столь скачкообразно и именно сегодня, а не вчера. На наш взгляд ответ состоит в том, что причины кроются не только, а в значительной степени не столько в прошлом, сколько в будущем.
Несомненная враждебность к России связана с тем, что наше нынешнее государство и общество стали результатом адаптации к мировому кризису позднего индустриализма. Мы уже прошли определенную часть своего тяжкого пути, приобрели неоценимый опыт и многому научились.
Традиционно катастрофу, постигшую Советский Союз, маркируют концом так называемого «короткого» ХХ века, начавшегося Первой Мировой войной и закончившегося в 1991 году. В рамках подобного подхода Советскую трагедию связывают в первую очередь с внешними происками, внутренним предательством и иными причинами такого же порядка. Отсюда делается закономерный вывод о том, что СССР проиграл Соединенным Штатам в «холодной войне» и был ликвидирован. Согласно взглядам сторонников подобной точки зрения, в результате этих событий на основе СССР образовалась конфигурация государств, которым суждено в исторической перспективе лишь угасать, подобно долгой гибели обломков Римской Империи.
Известная доля правды в подобном взгляде на вещи присутствует. Однако она касается лишь поверхностных, верхних пластов исторической динамики и не ухватывает существа дела. Между тем, понимание сути крайне важно для выяснения природы, характера и целей войн в настоящем, и в ближайшем будущем.
По нашему мнению Советский Союз был наиболее сложным высокоорганизованным и низкоэнтропийным5 обществом своего времени. При всей отсталости некоторых секторов и отраслей хозяйства, страна обладала не только внушительным военным потенциалом, но и передовыми секторами науки и техники, развитым производством, собственным, отличным от других образом жизни населения. В этом плане крушение Советского Союза представляло в главных и сущностных своих чертах не результат поражения в «холодной войне», в том числе из-за предательства элит (это было дополнительным, ускоряющим фактором), а следствие того, что СССР первый вступил в системный кризис мировой индустриальной системы.
Как убедительно не только показали, но и статистически доказали гениальные советские исследователи В.Глушков6, П.Кузнецов7 и С.Никаноров8 Советский Союз, столкнувшись с кризисом сложности, разнообразия и как следствие управляемости, не смог его разрешить и в результате дезинтегрировался. При этом произошло естественное для таких процессов упрощение воспроизводственных, экономических, социальных, политических и иных структур, а также их частичная деструкция.
Если подобный подход верен, а тому есть множество документальных доказательств и расчетных подтверждений, то Россия, при всей тяжести и трудности испытаний, которые выпали на ее долю за последние 25 лет, оказалась не в арьергарде, а, как это не парадоксально, в авангарде мировой динамики. Россияне, население Белоруссии, Казахстана, не просто первыми вошли в фазу жизни в условиях тотального системного кризиса, но и смогли выжить, и более того, мобилизоваться и перегруппироваться перед новым мобилизационным рывком. Иными словами, Россия, как государство и социум, ее население, как многонациональный народ, являются на сегодняшний день в значительной мере, продуктом адаптации к системному, мировому кризису индустриализма. Как любые продвинутые адаптанты, они получили эффективный иммунитет против системно-кризисных явлений. В силу этого Россия имеет уникальные, пока еще в полной мере осознанные и совершенно нереализованные преимущества, связанные с умением жить и развиваться в условиях системного кризиса.
В этом плане всем другим мирохозяйственным системам и цивилизационным платформам предстоит еще пройти свой путь на Голгофу, столкнуться с жесточайшими последствиями кризиса мирового индустриализма, отягощенного деструкцией глобальной хозяйственно- финансовой системы и распадом универсального неолиберального жизненного устройства. Причем, избежать этого не удастся никому: ни Америке, ни ЕС, ни Китаю, ни Японии, ни другим странам мира.
Таким образом, геополитическая и геоэкономическая конкретика, коренящееся в исторической традиции несходство культурно-цивилизационных кодов и, наконец, принципиальная асимметрия потенциалов адаптации к существованию в условиях системного и структурного кризисов делают жесткое противостояние России и значительной части элит Соединенных Штатов и Европы практически безальтернативным.
Таким образом, настоящее, прошлое и будущее делают противоборство между Россией и Западом неотвратимым. Как долго продлится это противоборство? Представляется, что длительность «холодной войны 2.0» зависит, прежде всего, от характера и динамики системного кризиса позднего капитализма в форме финансизма, существующего на базе глобальной индустриальной платформы и реализующего универсальное неолиберальное жизнеустройство.
Однако возникает вопрос: с кем конкретно противоборствует Россия? Зачастую противная сторона отождествляется с теми или иными странами, их союзами и даже с этническими группами или представителями тех или иных конфессий. Представляется, что это путь в тупик, поскольку поиск врагов по географическому, национальному, конфессиональному и другим подобным признакам не раз приводил нашу страну к серьезным неудачам и поражениям.
Ответ на заданный вопрос предполагает определение субъектов исторического действия. В качестве таковых выступают элитные группы и управляемые, а также взаимодействующие с ними слои и группы населения, формальные и неформальные институты и другие социальные организованности. Значительная часть правящей западной элиты и контролируемые ей группы, структуры и иные организованности западных обществ, связали свою судьбу с финансизмом. Именно они являются тем субъектом исторического действия, с которым ведет противоборство формирующийся российский субъект стратегического действия.
Такой подход имеет как минимум два следствия. Во-первых, любое противоборство с какой-либо внешней по отношению к стране силой автоматически предполагает и наличие внутреннего противоборства с той или иной степенью жесткости. Те элитные паттерны и контролируемые ими группы населения и иные организованности, которые объективно связывают свою жизнь с существованием финансизма, являются такими же субъектами противоборства, как и внешние противники. Во-вторых, поскольку на Западе также как и на Востоке, отнюдь не все национальные и наднациональные элитные сети и управляемые (взаимодействующие с ними) группы населения и иные организованности связывают свое будущее с финансизмом и поздним индустриализмом, то они объективно являются в той или иной мере на тот или иной период времени союзниками российского субъекта исторического действия. Поэтому, используя термин «Запад», надо всегда помнить, что Россия противоборствует не с Западом как таковым, а с определенными группами в его элите и с организованностями в населении западных стран. Сводить сложность субъектов противоборства к теоретическим концептам «народов моря и народов суши», исконно враждебным конфессиям, государствам и т.п. является пропагандистским упрощением, крайне вредным при ведении реального жесткого противоборства.
В условиях системного нарастающего кризиса позднего индустриального общества преимущественно капиталистического типа, война стала выполнять несколько иные функции, чем ранее. Она является не только и не столько способом насильственного решения различного рода противоречий между субъектами мировой политики, к которым относятся как государственные, так и негосударственные акторы, сколько способом выиграть время и ресурсы для того, чтобы выжить в условиях системного кризиса, и по возможности перейти в следующую стадию. Для этого необходимы время, технологии, ресурсы, и что крайне важно, максимальное ослабление всех потенциальных конкурентов. Причем, лучшим способом ослабления является не нанесение им тотального поражения, а лишение их субъектности. Иными словами, превращение государств и негосударственных акторов в инструменты для достижения целей победителя. В начале 21 века политики и политологи все чаще говорят о новой холодной войне. Точнее о холодной войне нового типа, которая является составной частью общего концепта современных войн.
При этом, как хорошо известно не только из конкретной истории, но и из прикладной математики, любые конфликты в условиях слабой согласованности интересов, имеют тенденцию к эскалации, переходу к жесткому противоборству, а затем и к насилию. Именно под этим углом зрения необходимо рассматривать процессы трансформации природы войны, появление новых ее видов, форм, полей боя и пространств противоборств.

 

3. Инструментарий американского доминирования: большие надежды и плачевные итоги.

Без малого 25 лет назад подавляющая часть американской правящей элиты, как уже не раз бывало в истории, приняла желаемое за действительное. Важные, но не критические обстоятельства, были приняты за решающие факторы и в итоге, иллюзии заместили собой реальность. Характерно, что посвященная распаду Советского Союза, долгие месяцы державшаяся в числе международных бестселлеров, получившая все возможные премии и переведенная на множество языков, включая русский, книга П.Швейцера, называется «Победа»9. Она была написана на основе десятков интервью с наиболее высокопоставленными лицами из администрации Р.Рейгана, и частично Д.Буша – старшего, и явилась для Америки своего рода документальной летописью решающего победного сражения в «холодной войне».
Иллюзорное восприятие реальности породило выдвижение американским правящим классом новой концепции безусловного глобального доминирования и однополюсного мира. Кстати, несмотря на все многочисленные сложности последних лет, не далее, как летом 2014 года Б.Обама по сути подтвердил верность этой концепции, принявшей форму тезиса об американской исключительности10.
В сфере традиционных войн доктрина глобального доминирования должна была реализовываться через сетецентрические войны. Культурно-информационное господство должно было быть обеспечено инструментарием «мягкой силы». Геополитическое превосходство должно было обеспечиваться методом «управляемого хаоса». А для жесткого политического противоборства и наказания непокорных предусматривались «цветные революции».
Прежде чем перейти к реалиям сегодняшнего дня необходимо коротко рассмотреть итоги использования указанного выше американского инструментария обеспечения мирового доминирования.
Поскольку сердцевиной принципа глобального доминирования, опирающегося на господствующую мощь, являются Вооруженные Силы США, начать анализ целесообразно с так называемой сетецентрической революции в военном деле.
В работах военных теоретиков и практиков для этого феномена имеются различные названия – сетецентрическая война (США); комплексные сетевые возможности вооруженных сил (Великобритания); информационно-центрическая война (Франция); комплексная сетевая война (Австралия); сетецентрические операции (Нидерланды). Авторами концепции сетецентрической войны считаются вице-адмирал Артур Себровски и старший офицер Джон Гарска. В 1998 году они опубликовали работу под названием «Сетецентрическая война: ее происхождение и будущее»11. Статья произвела эффект разоравшейся бомбы в военных и научных кругах США. Заложенные в ней идеи легли в основу перестройки Вооруженных Сил США.
Нельзя не отметить, что основные принципы и многие конкретные направления сетецентрического способа ведения войны были разработаны более чем за 10 лет до американцев Маршалом Советского Союза Н.В.Огарковым12. При этом, в отличие от американских теоретиков и практиков, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что речь идет не о революции в военном деле и даже методах ведения войны, а об объединении усилий средств разведки, управлении войсками и огневым поражением на основе новых методов сбора, обработки и передачи информации.
Проанализировав более чем десятилетнюю практику применения сетецентрического подхода, известные российские военные эксперты Матвиенко Ю.А, Ковалев В.И. и Малинецкий Г.Г. в своей итоговой обобщающей статье «Концепция «сетецентрической» войны для армии России: «множитель силы» или ментальная ловушка?» справедливо замечают, что сетецентрическая война – это не новое поколение войн, не революционный переворот в военном деле, она «не может определять формы и виды ведения боевых действий, а представляет собой лишь новую систему взглядов на управление вооруженными силами и боевыми средствами, ориентированную на достижение информационного превосходства над противником и предусматривающую увеличение их боевого потенциала за счет создания единой информационно-коммуникационной сети, связывающей датчики (источники данных), лиц, принимающих решения и исполнителей (средства поражения), а не за счёт простого количественного наращивания боевых средств («платформ»), как это было принято при организации боевых действий до настоящего времени»13.
Нельзя не отметить, что, несмотря на беспрецедентное насыщение информационными технологиями Вооруженных Сил США и союзников, реальные итоги их военных кампаний последнего времени были плачевны. Об этом говорят иракская катастрофа, перешедшая сегодня в стадию формирования Исламского Государства (ранее Исламского Государства Ирака и Леванта); бесславный вывод американских и союзных войск из Афганистана, агрессия в Ливии и последующее затем убийство американского посла в Бенгази и сопутствующие этому события, и т.п. Практика убедительно показала, что само по себе насыщение вооруженных сил электронными технологиями, повышение роли систем сбора, обработки и передачи информации не может принести победу на поле боя, даже в противоборстве с иррегулярными формированиями и достаточно слабыми войсковыми подразделениями. Иными словами, сетецентрический метод ведения войны – это важный инфраструктурно-технологический компонент современной системы управления войсками и организации ведения боя, но отнюдь не эффективное средство обеспечения глобального доминирования, и уж тем более не панацея.
Обратимся теперь от сетецентрических войн к другим американским новациям последних десятилетий. Среди них выделяется системная концепция «мягкой силы», разработанная Джозефом Наем, который относится к числу наиболее влиятельных представителей американского политического истеблишмента.
В книге Дж.Ная «Мягкая сила. Средства достижения успеха в мировой политике»14, вышедшей в свет в 2004 году, понимание «мягкой силы» раскрывается следующим образом: «Если Наполеон, распространявший идеи Французской революции, был обязан полагаться на штыки, то ныне, в случае с Америкой, жители Мюнхена, равно как и москвичи, сами стремятся к результатам, достигаемым лидером прогресса». И далее автор подчеркивает: «Когда ты можешь побудить других возжелать того же, чего хочешь сам, тебе дешевле обходятся кнуты и пряники, необходимые, чтобы двинуть людей в нужном направлении. Соблазн всегда эффективнее принуждения, а такие ценности, как демократия, права человека и индивидуальные возможности, глубоко соблазнительны»15.
На постах Директора национальной разведки и Заместителя Министра обороны Дж.Най пытался на практике реализовывать свою концепцию. Однако по оценкам подавляющего большинства политиков, а также представителей военной и разведывательной элиты, не слишком преуспел в замене «жесткой силы» на «мягкую».
Готовясь к избирательной кампании 2008 года на пост Президента, Хиллари Клинтон инициировала создание в Центре стратегических и международных исследований (ЦСМИ) (Center for Strategic and International Studies, CSIS) комиссии по интеллектуальной власти – «Bipartisan Commission on Smart Power», которую возглавили профессор Дж. Най и Р. Эрмитэдж, бывший высокопоставленный сотрудник Администрации Б.Клинтона (а до этого один из руководителей американских сил быстрого реагирования). Итогом работы комиссии стал доклад «Более умная, более безопасная Америка». В докладе впервые был использован термин «умная власть» (власть интеллекта, smart power). Публично его впервые озвучила Хилари Клинтон в своей речи в Сенате непосредственно перед утверждением ее кандидатуры на должность госсекретаря. В своем выступлении она сказала: «Мы должны использовать так называемую “власть интеллекта”, полный набор имеющихся у нас средств – дипломатических, экономических, военных, политических, правовых и культурных, – выбирая нужное средство или сочетание средств в каждой конкретной ситуации».
Возникает вопрос, почему столь опытный и эффективный политик, как Хиллари Клинтон для своего дебюта на посту госсекретаря, который достался ей в результате соглашения с группой, которая смогла продвинуть на пост президента мало кому известного Б.Обаму, использовала, казалось бы, скомпрометировавшую себя концепцию.
Как это ни удивительно, данный вопрос не получил своего освещения не в американских, не тем более в российских профессиональных публикациях. В итоге возникает странное впечатление, что возможно наиболее эффективный политик Америки при своем дебюте на посту Госсекретаря говорила совершенно избитые вещи о том, что внешняя политика должна использовать все рычаги воздействия, а культурная политика является одним из важных инструментов внешнеполитической активности. Собственно последний тезис не являлся никакой новинкой и был хорошо известен до «мягкой силы» как минимум с 30-х годов прошлого века. Тем не менее, выбор был далеко не случаен по целому ряду обстоятельств:
— во-первых, еще в книге 1990 года «Призвание к лидерству: меняющаяся природа американской силы»16 Дж.Най сделал чрезвычайно важный и принципиальный вывод о «мягкой силе». Он определили ее, как «Мягкая сила» – это способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения или выплат. Если Соединённые Штаты замедлят мобилизацию своих ресурсов ради международного лидерства, полиархия может возникнуть достаточно быстро и оказать свое негативное воздействие. Управление взаимозависимостью становится главным побудительным мотивом приложения американских ресурсов, и оно должно быть главным элементом новой стратегии». Х.Клинтон уточнила это следующим образом: «Америка должна научиться делать то, что другие хотят, но не могут. И делать это коллективно». Т.е. впервые в американской внешнеполитической практике глобалистские интересы и глобалистский образ действия вышли на первый план по сравнению с национальными интересами Америки;
— во-вторых, «умная власть» предусматривает использование всего арсенала инструментов, имеющихся в распоряжении Америки и ее союзников, обслуживающих интересы наднациональной мировой элиты. Соответственно, эти инструменты могут и должны использоваться не только поодиночке, но и совместно, подкрепляя друг друга;
— наконец, в-третьих, внимательный анализ доклада, подготовленного Центром стратегических и международных исследований, позволяет прийти к выводу о том, что в качестве союзников, участвующих в глобалистских акциях, рассматриваются отнюдь не только государства. В докладе указано, что на смену пирамиде с жесткой иерархической структурой приходит «паутина разновеликих, разнокачественных и разнообразных действующих лиц, находящихся во взаимодействии». При этом становится понятным, что «в число таких акторов могут включаться не только различные государства, или их образования, но и общественные движения, политические группы, активистские группы внутри стран, на которые направлены действия». В марксистской литературе прошлого века, после гражданской войны в Испании, такие группы называли «пятой колонной».
Дж.Най, давая в свое время формулировку источников «мягкой силы» в интервью журналу Der Spiegel, отмечал, что «во-первых, это культура страны – так, в Америке культурное поле простирается от Гарварда до Голливуда. Во-вторых, политические идеалы, которые могут быть очень привлекательными для других, – это и демократия, и принцип свободы слова, и равенство возможностей. В-третьих, легитимность внешней политики, под которой понимается такой образ действий правительства, который другие народы могут признать соразмерной защитой наших национальных интересов».
Вряд ли кто сегодня будет оспаривать, что все три указанных источника, что называется, полностью обмелели. В условиях перехода к широкополосному дешевому интернету Голливуду нанесен едва ли не смертельный удар. В отличие от восьмидесятых – нулевых годов практически во всех основных странах мира налицо подъем национального телевизионного кинематографа, широкая экспансия компьютерных игр, а также других национальных культурных продуктов. Что касается равенства возможностей, то сегодня это самими американцами воспринимается как издевка. В США сегодня один из самых высоких в мире уровней неравенства. Уже долгие годы все хуже работают социальные лифты. Американская мечта о чистильщике обуви, ставшим миллиардером, осталась лишь в воображении только что подключившихся к интернету жителей африканской саванны или австралийских аборигенов. С такой же, по меньшей мере, — иронией воспринимается легитимность внешней политики США, которая в текущем веке прошла достаточно бесславный путь от иракской и афганской авантюр до разоблачений Сноудена.
Инструментом реализации политики «мягкой», а затем «умной» силы стала концепция и инструментарий так называемого «управляемого хаоса», разработанные Стивеном Манном, который, собственно, и не скрывал, что его концепция «управляемого хаоса» есть механизм практической реализации построений Дж.Ная. В одной из своих ключевых работ он прямо писал: «Конфликтная энергия заложена в основы человеческих свойств с того момента, когда индивидуум стал базовым блоком глобальных структур. Конфликтная энергия отражает цели, ощущения и ценности индивидуального актора — в сумме, идеологическое обеспечение каждого из нас запрограммировано. Изменение энергии конфликта людей уменьшит или направит их по пути, желательному для наших целей национальной безопасности, поэтому нам нужно изменить программное обеспечение. Деструктивная деятельность хакеров показала, что наиболее агрессивный метод подмены программ связан с «вирусом», но не есть ли идеология другим названием для программного человеческого вируса?
С этим идеологическим вирусом в качестве нашего оружия, США смогут вести самую мощную биологическую войну и выбирать, исходя из стратегии национальной безопасности, какие цели-народы нужно заразить идеологиями демократического плюрализма и уважения индивидуальных прав человека».
Манн искренне полагал, что при помощи подобного программирования можно либо «отложить создание критического состояния, либо поощрить его, и направить развитие системы в нужное русло». При этом, «в действительности, сознаем это или нет, мы уже предпринимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем демократии, рыночным реформам, кода развиваем средства массовой информации через частный сектор».
Особо следует подчеркнуть, что Стивен Манн не имел ни математического, ни физического образования, а был специалистом по английской классической литературе. Затем перешел на дипломатическую работу и обслуживал в основном интересы кругов, близких к Пентагону. Впервые его прикладная концепция была обнародована спустя два года после опубликования первых работ по «мягкой силе» в 1992 году в журнале военного колледжа Армии США, в томе 22 под названием «Теория хаоса и стратегическое мышление»17. Кроме своей основной работы несколько позже он опубликовал работу «Теория сложности и политика национальной безопасности» в книге «Сложность, глобальная политика и национальная безопасность», изданной Университетом национальной обороны.
В своих статьях, посвященных прикладным аспектам теории хаоса, он обслуживал пентагоновскую стратегию, связанную с крахом Советского Союза. Эта стратегия впервые была опубликована в марте 1992 года и утверждена еще Президентом Джорджем Бушем-старшим, и с тех пор неуклонно реализуется сменяющими друг друга республиканскими и демократическими администрациями.
Она предусматривает, что «первая и главная цель стратегии состоит в том, чтобы предотвратить повторное появление любой новой сверхдержавы на территории бывшего Советского Союза или в каком-либо другом месте. Цель состоит в том, чтобы Соединенные Штаты Америки никогда впредь не сталкивались с угрозой, сравнимой с Советским Союзом. Это является главным фактором, лежащем в основе новых глобальных и региональных стратегий. Практически они должны обеспечить условия, которые предотвратят доминирование любой враждебной силы в регионах, ресурсы которых достаточны для создания в перспективе новой глобальной власти. К таким регионам относятся Западная Европа, Восточная Азия, территории бывшего Советского Союза и Юго-Восточной Азии»18.
Прикладная теория управляемого хаоса Стивена Манна как раз и была призвана предоставить инструментарий для деструкции территорий и ресурсных баз потенциальных кандидатов в новые сверхдержавы. В первые годы после своего появления теория в основном не выходила за пределы государственного департамента и учебных учреждений Министерства обороны США.
Ситуация изменилась с приходом к власти Администрации Дж.Буша-младшего. Вице-президент Д.Чейни и министр обороны Р.Рамсфилд всерьез восприняли дилетантские построения С.Манна. Это тем более удивительно, что именно в Соединенных Штатах расположен Институт сложности в Санта-Фё, который является одним из мировых лидеров в сфере изучения нелинейных, неравновесных процессов. Более того, в этом институте Стивен Манн выступал несколько раз со своей концепцией и был жесточайшим образом раскритикован. В результате дилетантизма, воцарившегося в Вашингтоне в последние десятилетия, пропагандист-популяризатор последовательно направлялся на работу в ряд ключевых горячих точек. Итоги его работы там говорят сами за себя.
Подавляющая часть проблем, с которыми сталкиваются в настоящее время Соединенные Штаты в самых разных уголках планеты, от Египта до Ирака, от Нигерии до Афганистана, является результатом их же собственных неразумных, авантюристических действий, в значительной степени связанных с реализацией стратегии «управляемого хаоса».
Теория хаоса — это не что иное, как общеупотребительное название теории динамических, стохастических, нелинейных систем. Отличительной особенностью этой теории является то, что она научилась выделять широкий круг существующих в природе и обществе систем и процессов, которые характеризуются высокой неустойчивостью и неопределенностью. Как правило, эти характеристики присутствуют не всегда, а появляются лишь на определенной стадии существования системы. Эти стадии называют еще самоорганизованной критичностью, режимом с обострением, повышенной турбулентностью и т.п.19 Названия разные, но суть одна. Будущее таких систем практически невозможно предсказать. Более того, выбор того или иного варианта дальнейшего существования системы в немалой степени случаен. Еще более важно то обстоятельство, что малые воздействия на систему порождают очень большие последствия. Причем, как говорят математики, зависимость между функцией и аргументом имеет не одно, а много решений. Т.е. оказывая малое воздействие, никогда наперед не знаешь, какой будет результат.
В общем, все это азы математики, синергетики, теории сложности. Однако в мире, где пропагандисты выступают в роли аналитиков и обслуживают дилетантов-политиков, незнание базовых принципов используемых методов чревато разрушительными последствиями. Собственно и проявляется в большинстве внешнеполитических акциях США последнего времени.
Любой выпускник приличного университета или человек, поварившийся в бизнесе, военном деле, или побывавший в горячих точках, если задать ему вопрос об управляемом хаосе, не колеблясь, ответит, что речь идет об оксюмороне. Хаос можно организовать или создать, но управлять им еще никто не научился в силу изложенных выше обстоятельств. Поэтому после каждого вмешательства американцев остаются фейл стейт и зоны перманентных боевых действий, типа Сомали, Йемена, Афганистана, Ирака и других стран Ближнего Востока, лесных районов Колумбии и т.п. В свою очередь, в последующем эти регионы становятся рассадниками мирового терроризма, наркотрафика, работорговли, торговли оружием и т.п. И все это, так или иначе, проникает в Америку и Европу. В общем, концепция управляемого хаоса обернулись вторжением хаоса в сами Соединенные Штаты и другие страны Запада.

 

4. Запад в поисках новых решений

Надо сказать, что американский истеблишмент, несмотря на множество сложностей и недостатков, способен быстро учиться на собственных ошибках и извлекать уроки не только из чужих, но и из своих неудач. Поэтому в начале десятых годов теория С.Манна стала подвергаться уничтожающей критике в самих Соединенных Штатах, и была фактически снята с вооружения в качестве одного из основных внешнеполитических методов.
Еще одним до поры до времени эффективным методом реализации стратегий «мягкой», а затем «умной» силы были «оранжевые», «цветные» революции, базировавшиеся в первую очередь на комплексе работ Джина Шарпа о так называемых «ненасильственных революциях». Фактически Джин Шарп поставил перед собой задачу классифицировать, кодифицировать и привязать к конкретным ситуациям все наблюдавшиеся в истории методы ненасильственных действий. В итоге, в своей работе «Power and Struggle (Politics of Nonviolent Action, Part 1)» («Власть и борьба (Политика ненасильственных действий, часть I)»), изданной еще в 1973 году, он выделил 198 методов ненасильственного протеста и убеждения.
Теория Шарпа всегда носила некий флер мошенничества. Ведь начиная ненасильственные действия , оппозиция, революционеры и гражданскиеи активисты ВСЕГДА провоцируют власть на неоправданное насилие или на неадекватное насилие. А когда это происходит, выдвигают лозунги о необходимости ВООРУЖЕННОЙ борьбы с «кровавой « властью. Поэтому грань между ненасилием и вооруженным мятежом часто отделяет полшага. Если власть не делает ошибок, то ей помогают это сделать. В принципе, такие провокационные методы известны давно. И не Шарп их основоположник. Достаточно вспомнит деятельность Парвуса во время Русской революции 1905 года.
Особенностью сегодняшнего момента в переходе от ненасилия к вооруженному мятежу и перевороту является использование современных ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ. Онлайн трансляции с места событий втягивают в сами события мгновенно огромные массы людей. Недавний пример арабских революций и Майдана тому подтверждение.
Летом 2013 года в ведущем учебном центре по подготовке специалистов по «оранжевым» революциям, во Флетчеровской школе Университета Тафтса, США совместно с ведущим центром по разработке методов сопротивления власти — Международным центром по ненасильственным конфликтам (ICNC) была проведена в полузакрытом режиме большая конференция «Ненасильственное сопротивление: вчера, сегодня, завтра».
Работа конференции была выстроена вокруг обсуждения доклада М.Стефан и Э.Ченовез «Why Civil Resistance Works: The Strategic Logic of Nonviolent Conflict». В докладе были изложены результаты статистического исследования всех гражданских конфликтов в мире за 1985-2013 годы. По итогам анализа выяснилось, что движения гражданского сопротивления добились успеха в 55% зафиксированных случаев, в то время, как военные противостояния власти имели успех только в 28%. В итоге был сделан вывод о том, что «гражданские ненасильственные кампании обеспечивают устойчивый переход к демократии в два раза чаще, чем вооруженное противостояние с властью».
Однако наряду с этим привычным выводом, на конференции выяснилось, что в течение последних 15 лет наибольшую эффективность показали смешанные стратегии, которые имели успех почти в 70% случаев. К смешанным стратегиям относились гражданские ненасильственные кампании, которые сопровождались либо угрозой силового противостояния с властью, либо с точечными конкретными вооруженными акциями. Соответственно был сделан вывод о необходимости разработки теории, а главное детального практического инструментария для гибридного гражданского сопротивления, включающего как ненасильственные методы, так и целевые вооруженные акции или угрозы применения силы против власти.
В конце 2013 года один из самых известных американских генералов Стэнли МакКристелл, относимый к числу наиболее влиятельных военных мыслителей, на презентации своей книги «My Share of the Task: A Memoir» сказал: «Если наши силы специального назначения, морская пехота, армия, флот, сухопутные войска справляются со своими задачами, то их усилия полностью сводятся на нет политиками и экспертами. У нас негодная доктрина противоборства. Пора засучить рукава и браться за разработку новой».
Изложенное выше полностью относится и к теме формирующейся военной доктрины США и Запада в целом. В конденсированном, целостном виде она не представлена на сегодняшний день ни в одном открытом, в т.ч. платном источнике. Поэтому попробуем осуществить сборку сведений о формирующейся доктрине, ее инструментарии и методах из тех фрагментов, которые можно обнаружить в различных, в том числе неожиданных источниках.
В августе 2014 года генерал Ф. Бридлав, командующий НАТО в Европе дал развернутое интервью ведущей германской газете Die Welt. В нем он в частности сказал: « Наша большая проблема на самом деле – новый вид ведения войны. Мы работаем над этим… На военном жаргоне это называется DIME: дипломатия, информация, вооруженные силы, экономика»20.
Бридлав впервые на официальном уровне презентовал DIME-войны для широкой публики. Однако, еще в мае 2014 года австралийский Институт стратегической политики, один из основных «мозговых танков» в сфере стратегической и тактической военной мысли на Западе провел конференцию «Стратегия и ее недостатки». В конференции участвовали ключевые австралийские политические деятели, включая членов правительства, старшие офицеры вооруженных сил, эксперты и аналитики из Австралии, США, Великобритании, Южной Кореи. В ходе конференции был выработан новый подход к военным конфликтам. По мнению участников конференции, западные страны должны взять на вооружение концепцию «комплексных насильственных противоборств». Согласно материалам конференции эти комплексные противоборства должны включать в себя как единое целое политическое силовое доминирование, военные конфликты в традиционном виде, информационные операции, меры по финансово-экономическому принуждению противника к миру на условиях западных стран21.
Ключевым для понимания формирующейся доктрины является материал, подготовленный четыре звездочным генералом, бывшим командующим союзными войсками в Афганистане, ныне одним из руководителей института Брукингса Джоном Алленом и генерал-лейтенантом в отставке, известным военным теоретиком, членом совета директоров нескольких крупнейших корпораций Дэвидом Дептулой к конференции, проведенной летом 2014 года Брукингским институтом и фондом Петера Петерсона «A New US Defense Strategy for a New Era: Military Superiority, Agility, and Efficiency. 2»22. В материале впервые вводится концепт «DIMET-операций на основе эффектов как основном типе гибридных войн обозримого будущего».
Рассмотрим этот концепт более подробно. Аббревиатура DIMET означает – дипломатия, информационные операции, вооруженные силы, экономика, включая финансы, и технологии. Как нетрудно заметить, это расширенная версия концепции, публично обнародованной генералом Ф.Бридлавом.
Использование термина «операции на основе эффектов» связывают новый подход с одним из господствующих направлений военной мысли и практики на Западе. Впервые концептуальные основы и практические формы реализации «операций на основе эффектов» были разработаны полковником ВВС США Джоном Уорденом в ходе подготовки операции «Буря в пустыне». В развернутом виде этот подход получил название «Теории пяти колец», которая была впервые опубликована в статье «Враг как система» в 1995 году23.
Концепция «операций на основе эффектов» построена на уникальной модели современного государства нации, представляющей собой структуру из пяти концентрических колец. Центральное кольцо или круг олицетворяет лидеров и руководящие органы государства, наиболее критический и важный элемент, окруженный и защищенный четырьмя остальными. Во второе кольцо входят производственные объекты и структуры, которые в значительной мере определяют национальную мощь. Третье кольцо – это логистическая, транспортная и энергетическая инфраструктуры. Четвертое кольцо –народонаселение и основные формы его деятельности. И наконец, пятым, внешним кольцом являются вооруженные силы24. В рамках «операций на основе эффектов» реализуется принцип «изнутри – вовне». Иными словами, чем ближе к сердцевине пяти кругов нанесен удар, тем быстрее, с меньшими затратами ресурсов и большими результатами может быть завершен конфликт.
В начале нынешнего века генерал Дэвид Диптула, один из авторов рассматриваемого новой концепции значительно расширил теорию и практику войны «пяти колец» или «операций на основе эффектов». В своей работе он предложил рассматривать военный конфликт не только в сфере традиционных военных действий, но и включить дипломатический, информационный и экономический аспекты. Он предложил рассматривать врага как целостную систему и главной целью операции ставить разрушение связей внутри этой системы. По его мнению «это расширенное представление обеспечивает более эффективные пути к достижению национальных целей и позволяет рассматривать формирование среды для сведения любой острой проблемы к минимуму в интересах США»25.
Применительно к материалу Д.Аллена и Д.Диптулы осталось рассмотреть концепт гибридных войн. В настоящее время этот термин крайне популярен среди военных – практиков и теоретиков. Она завоевал признание экспертного сообщества, а в последнее время, в том числе в связи с событиями в Ливии, Сирии, Украинским кризисом широко используется и в средствах массовой информации. Франк Хофманн, один из авторов концепции гибридных войн, характеризует их как “полный арсенал различных видов боевых действий, включая конвенциональные возможности, иррегулярную тактику и формирования; террористические акты, включая беспорядочное насилие и криминальные беспорядки. Гибридные войны могут вестись как государством, так и различными негосударственными акторами»26. Буквально в последние месяцы «гибридные войны» стали трактоваться еще более расширительно. В частности, в приведенном выше интервью Ф.Бридлава прямо говорится, что «DIME-конфликты – это и есть современные «гибридные войны». По сути, все возрастающее большинство, в первую очередь, практиков военного дела понимают под «гибридными войнами» любые насильственные конфликты, в которых соединились физическая и психологическая, военная и невоенная составляющие. Если раньше можно было четко отделить друг от друга политическое принуждение и вооруженные столкновения, обычную войну и террористические операции, финансово-экономические диверсии и партизанскую герилью, то сегодня все смешалось в некое единое, подчас неразделимое целое.
Именно в этом основной пафос и одновременно практический смысл концептуальной, основополагающей статьи Д.Аллена и Д.Диптулы. Характерно, что этот материал внимательнейшим образом проштудировали не только в штабных кабинетах и на военных базах, но и в политических коридорах. В сентябре Б.Обама предложил Д.Аллену возглавить координационный штаб по борьбе с Исламским Государством, ранее называвшемся Исламским Государством Ирака и Леванта.
Хотелось бы обратить внимание и на еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. В своем материале авторы критикуют американских военных теоретиков и практиков за отставание по сравнению с военными мыслителями из других стран. В частности они указывают, что понимание войны как комплексного конфликта, ведущегося во всех сферах возможного противоборства, было еще в 1999 году сформулировано двумя китайскими генералами Куиао Лиангом (Qiao Liang) и Вангом Хиангсуи (Wang Xiangsui) в знаменитой книге «Война без правил» («Unrestricted Warfare»). Это понимание легло в дальнейшем в основу разработки практических мероприятий по ведению жесткого противоборства НОАК. В 2009 году о необходимости принятия на вооружение армией Израиля концепции системного, превентивного противоборства, включающей армейские, политические, информационные, включая кибернетические, и экономические аспекты, говорил известный израильский политический деятель, министр обороны Эхуд Барак.
С учетом изложенного необходимо сделать один, весьма важный и принципиальный практический вывод. До последнего времени некоторые российские военные теоретики и практики считали использование термина «война» применительно к информационным, экономическим, технологическим противоборствам не допустимым для серьезных аналитиков, позволительным только для публицистов и журналистов. Однако в нашем переменчивом мире в очередной раз оказалось, что действительность опровергает застоявшиеся точки зрения. Это, кстати, отлично понимали и классики стратегии, которые, например, как Клаузевиц, сравнивали войну в «изменчивым хамелеоном» или Сун-Цзы, описывавшим ее при помощи метафоры «переменчивого и стремительного потока воды».
Реалией сегодняшнего дня является то, что жесткие, силовые, информационные, финансово-экономические, политические, технологические противоборства в полном и прямом смысле стали войнами. А если что-то похоже на утку и крякает как утка, то это наверняка утка, а не поросенок. Поэтому всегда лучше называть вещи своими именами.
В этой связи, особенно принимая во внимание перетекание акцентов насильственных конфликтов из материально-вещественной формы в информационную, представляется важным не в умозрительно-теоретическом, а в практически-прикладном плане разобраться с феноменом информационных войн.
В этой сфере и у нас, и за рубежом подчас наблюдается значительная путаница. Например, даже один из основоположников теории информационных войн и разработчиков их практических аспектов М.Либитски выделяет то пять, то семь видов информационной войны27.
Представляется, что и в практическом, и в содержательном плане можно выделить три основных типа информационных войн. Это – ментальные или психологические войны, кибервойны и поведенческие войны.
Ментальные (психологические), и кибервойны разделяются по объектам и средствам боевого воздействия.
Ментальные (психологические) – это контентные войны, имеющие своей целью изменение массового, группового и индивидуального сознания или психики. В процессе ментальных войн идет борьба за умы, ценности, установки и т.п. Ментальные войны велись задолго до интернета, насчитывают историю, измеряемую даже не сотнями, а тысячами лет. Интернет просто перевел эти войны на качественно иной уровень интенсивности, масштабности и эффективности.
Что же касается кибервойн, то это целенаправленное деструктивное воздействие информационных потоков в виде программных кодов, на материальные объекты и их системы.
Бывший высокопоставленный чиновник, а ныне эксперт по безопасности Правительства США Ричард А. Кларк дал такое определение: «Кибервойна – это действие одного национального государства с проникновением в компьютеры или сети другого национального государства для достижения целей нанесения ущерба или разрушения»28.
По де факто сложившемуся, но юридически не закрепленному мнению подавляющего большинства военных и специалистов по информационной безопасности (вне зависимости от их страновой принадлежности) под кибервойнами понимают целенаправленные действия по причинению ущерба, перехвату управления или разрушению критически важных для функционирования общества и государства сетей и объектов, производственной, социальной, военной и финансовой инфраструктуры, а также роботизированных и высокоавтоматизированных производственных, технологических линий и т.п.
Ментальные и кибервойны представляют собой две разновидности войн, ведущихся в сетевом электронном пространстве, которое охватывает не только интернет, но и закрытые государственные, военные, корпоративные и частные сети. Для каждого из этих двух типов войн свойственны свои инструментарии, методы, стратегии и тактики ведения, закономерности эскалации, возможности предупреждения и т.п.
Отдельная тема – это поведенческие войны. В настоящее время практически невозможно найти западных публикаций, посвященных данной теме. В значительной степени это связано с ее чрезвычайной деликатностью, в том числе для западного общественного мнения. Кроме того, возможности ведения полноценных поведенческих войн появились лишь недавно в связи с накоплением огромных массивов объективной информации о человеческом поведении, в том числе поведении социальных и иных групп сколь угодно большой размерности. Эти сведения в основном содержатся в интернете, который по факту является огромным поведенческим архивом.
Возможности поведенческих войн связаны с инструментарием, разрабатываемым на стыке когнитивных вычислений, Больших Данных и междисциплинарного комплекса поведенческих наук. Давно и хорошо известно, и особый вклад внесли в это российские психологи, что человеческое поведение в значительной мере зависит не только от наших представлений, ценностей, убеждений, а в немалых своих компонентах базируется на стереотипах, привычках, поведенческих паттернах, а также складывается под воздействием формальных и неформальных институтов.
Доказано, что человек по своей психофизиологии склонен как любое живое существо к решению задач с по возможности меньшей затратой энергии и других ресурсов. Поэтому, как неопровержимо установили исследователи, значительная часть нашего поведения осуществляется в своего рода полуавтоматическом режиме, на основе привычек и стереотипов29. Это касается не только элементарных поведенческих функций и стандартных жизненных ситуаций. Наши привычки, поведенческие паттерны, культурные стереотипы и т.п. оказывают серьезное воздействие даже в сложных ситуациях выбора, казалось бы, требующих глубоких размышлений и мобилизации ресурсов сознания30.
Хорошо известно, что человеческая деятельность не сводится к человеческой психологии или работе психики. Она в значительной мере носит социальный характер. На протяжении практически 50 лет этот тезис успешно доказали на основе огромного массива впечатляющих экспериментов в первую очередь советские психологи31. Сегодня на основе в том числе и их исследований, с привлечением огромных массивов данных о реальном поведении людей в различных ситуациях, их привычках, склонностях и реакциях и разрабатывается арсенал принципиально нового вида информационных войн – поведенческих войн.
В их сердцевине лежит манипулирование вложенными в нас социумом, а также собственной биографией и культурной средой, алгоритмами поведения, привычками, стереотипами деятельности и т.п. Грубо говоря, инструментарий поведенческих войн состоит в том, чтобы отделить привычку от сложившегося вида деятельности, сформировавшей ее ситуации, и использовать поведенческие паттерны для достижения иных целей. Это категорически не ментальные войны, которые велись, как отмечено выше, на протяжении всей человеческой истории.
Поведенческое оружие – это оружие завтрашнего дня. Именно под него заточен только что пущенный в эксплуатацию супергигантский по своей информационной емкости, центр АНБ в штате Юта, аккумулирующий массивы поведенческой информации, охватывающие все страны мира и все континенты. Именно на этот не только не афишируемый, но и засекреченный новый вид вооружений возлагаются частью американских элит наибольшие надежды в жестких противоборствах ближайшего будущего. Именно тема поведенческих войн в наибольшей мере табуирована и засекречена в мировом информационном пространстве. Более того, известно, что ведущие американские средства массовой информации, наиболее популярные блоггеры и т.п.получили из Вашингтона негласную рекомендацию: при появлении каких-либо материалов на тему поведенческих войн дискредитировать их любыми доступными средствами, начиная от обвинений в конспирологии, и заканчивая доказательством о якобы технологической невозможности ведения поведенческих войн32.

 

5. Новое лицо войны

В режиме реального времени все более четко проступает новое лицо войны. Войны становятся с одной стороны все более опасными, сложными и деструктивными. С другой – они, как и предвидели это великие мыслители Д.Оруэлл и С.Лем, становятся все более трудно определимыми, маскирующимися под мир. На наших глазах стирается граница между войной и миром и формируется, по крайней мере, на обозримое будущее новая реальность – войномира или мировойны. В этой, неудобной, жестокой и некомфортной реальности предстоит жить России. Ей сегодня, а тем более, завтра, будут брошены прямые и жесткие вызовы, созданы новые, в том числе непривычные, угрозы.
В ландшафте неминуемо разворачивающегося системного кризиса индустриализма в его поздней стадии финансизма, любые жесткие насильственные противоборства неизбежно приобретают характер войн за будущее. Такого рода войны ведутся во имя решения трех задач.
Во-первых, для выигрыша времени, необходимого для нахождения путей выхода из кризиса. Войны за время – это самые жестокие войны, поскольку во многих случаях они предполагают лишь одного выжившего, забравшего себе временной ресурс всех проигравших.
Во-вторых, это войны за ресурсы, в том числе не только за полезные ископаемые, производственный потенциал и т.п., но и во все возрастающей степени, за воду, другие рекреационные ресурсы, нетронутые территории, которые могут стать основой новых техноценозов и т.п.
В-третьих, войны, главной целью которых становится не обладание каким-либо ресурсом, а десубъективизация противника, превращение его из активного, деятельного актора, играющего свою роль в мировой политике, а главное, имеющего собственное культурное и цивилизационное лицо, в объект, инструмент для решения тех или иных задач победителя военного конфликта.
Новые вызовы и угрозы России требуют не пустого теоретизирования, не выдвижения самых правильных лозунгов, остающихся зачастую лишь словами, а конкретных практических, можно даже сказать технологических, во всех смыслах этого слова, ответов. Эти ответы должны носить асимметричный, неожиданный и непросчитываемый характер и приносить нашей стране победу в любых, даже самых сложных и жестких противоборствах, происходящих в том числе в максимально неблагоприятной обстановке.
В нынешних конкретно-исторических условиях Запад (с учетом отмеченной выше условности применения данного термина) в рамках проведения DIMET— операций на основе эффектов в форме гибридного противоборства против России, главные усилия сосредоточил на экономическом и технологическом измерении.
Связано это, прежде всего, с тем, что в последние годы Запад высоко оценивает боеготовность российской армии, ее техническую оснащенность и навыки ведения современных, в том числе гибридных, прокси и ассиметричных войн. На ведущих американских военных интернет-ресурсах особо отмечается искусство осуществления операций в рамках гибридных войн, продемонстрированных российским командованием в Крыму33. Несмотря на достаточно жесткую форму противоборства России, США, Евросоюза, НАТО в ходе украинского кризиса высшие должностные лица западных стран и союзов, включая Б.Обаму, нового Генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга, Ф.Бридлава и других, не устают повторять, что горячий военный конфликт между Россией, США и НАТО просто немыслим в современном мире. Искренностью эти высказывания, конечно, не отличаются. Однако вполне очевидно, что традиционный военный конфликт напрямую с Россией – это последнее, к чему готов сегодня Запад. Также скептически Запад рассматривает свои шансы на дипломатической арене. Тому много причин, включая постоянное членство России в Совете безопасности ООН, блокирование по многим ведущим вопросам мировой политики России, Китая, Индии, Бразилии, противоречия внутри Европейского Союза и т.п.
До недавнего времени большие надежды в конфронтационной плоскости Запад связывал с информационными войнами. Однако, в последние годы и даже месяцы ситуация изменилась и здесь. Это стало результатом действия сложной комбинации разнообразных факторов. Среди них, прежде всего, следует выделить целенаправленные и согласованные действия России, Китая и присоединившихся к ним многочисленных стран, традиционно относимых ко «Второму миру»34, по радикальному ослаблению регулирующей роли США в контроле над Интернетом, по активным мерам по защите собственного цифрового суверенитета. Свою роль сыграли и разоблачения Э.Сноудена, заметно изменившие отношение к информационной политике США со стороны их западных партнеров. Наконец, немаловажную роль сыграл переход России от оборонительной к наступательной стратегии в информационном противоборстве, включая задействование таких инструменты, как каналы телевизионного вещания, типа Russia Today и т.п. По мнению подавляющего большинства серьезных аналитиков в сфере ментальных войн Запад утратил технологическое и кадровое превосходство, и перешел от наступления к обороне.
Огромные надежды в сфере информационного противоборства связываются на Западе с практическим задействованием инструментария поведенческих войн. Однако пока в этой сфере осуществляются завершающие подготовительные мероприятия и экспериментальные практические апробации скрытых поведенческих воздействий в разных регионах, на разных группах населения и других организованностях. Широкое применение этого вида вооружений – дело ближайшего будущего в горизонте двух-трех лет35.
В этих условиях фактически безальтернативными полями противоборства стали экономика и технологии. Традиционным инструментом, используемым в этих сферах, является механизм санкций. Этот механизм в том или ином виде действует уже более 200 лет. Впервые он, как специальный юридический и организационный механизм, был использован британским правительством Уильяма Питта против Наполеона в форме так называемой «континентальной блокады»36.
Теме экономических и технологических санкций посвящено огромное количество работ. Она постоянно находится в поле зрения политиков, военных, стратегистов. Обсуждается на многочисленных открытых и закрытых конференциях. Наибольшим авторитетом на Западе в этой сфере обладают Г.Хофбауэр, Д.Скотт и К.Эллиотт, а также Б.Тейлор. Они являются авторами основополагающих трудов, посвященных теоретическому и эмпирическому анализу санкций за последний век37. Эти книги, по сути, являются настольными руководствами для лиц, принимающих решения, в столицах стран Запада и Японии.
Всего в новейшей истории санкции используют достаточно части: в 1950-х годах – 15 раз; в 60-х – 21; в 70-х – 37; в 80-х – 23; в 90-х – 54; в нулевых – 67 раз38. В подавляющем большинстве случаев, особенно в 50-70 годы санкции применялись в одностороннем порядке Соединенными Штатами. Начиная с 80-х годов санкции, как правило, вводились Соединенными Штатами по согласованию с союзниками по НАТО, а затем странами ЕС и Японии.
К настоящему времени среди представителей западного разведывательного, политического и аналитического сообществ сложился консенсус относительно долгосрочной эффективности санкций. Признано, что они, бесспорно, имеют потенциал как инструмент воздействия на противоборствующую сторону, но лишь в исключительных случаях могут принести победу в противоборстве. Согласно консенсусному мнению, бесспорным примером успеха санкций является только случай падения режима апартеида в ЮАР и перехода власти к представителям коренного населения страны. Большинство экспертов сходятся также на том, что санкции, прежде всего, связанные с тотальным ограничением экспорта энергетических ресурсов, а также с отключением от мировой финансовой системы, весьма негативно сказались на экономике Ирана и, в конечном счете, стимулировали определенные подвижки во внутренней и внешней политике страны.
В рамках консенсуса имеются некоторые разногласия относительно эффективности санкций против Советского Союза, особенно во времена Рональда Рейгана и более ранний период. По мнению высших должностных лиц администрации Рональда Рейгана, приведеных в книге П.Швейцера «Победа», санкции, прежде всего, относящиеся к сфере технологий, явились решающим фактором победы Запада в «холодной войне» с СССР39. Между тем, не говоря уже о сомнительности тезиса победы в «холодной войне», многочисленные расчеты, проведенные российскими и зарубежными экономистами, показывают, что технологические санкции, хотя, безусловно, негативно сказались на советской экономике и объемах ее экспорта, тем не менее, не явились важным фактором, вызвавшим коллапс народного хозяйства Советского Союза40.
Результаты критического анализа применения санкционного механизма в сфере экономического и технологического противоборства были, несомненно, учтены Соединенными Штатами, примкнувшими к ним странами Евросоюза, Канады и Японии при разработке системы санкций против России в рамках украинского кризиса.
Экономические санкции, на которых в значительной мере сосредотачивают свое внимание аналитики, деловые масс медиа и т.п., несмотря на всю внешнюю грозность, носят дополняющий характер и являются своего рода вспомогательными санкциями по отношению к технологическим. Любые ограничения по доступу к рынкам капитала даже в краткосрочной перспективе, измеряемой интервалом порядка полутора-двух лет, не могут оказать сколько-нибудь заметного воздействия на российскую экономику. Дело в том, что в настоящее время сложились глобальные рынки капитала, огромные объемы инвестиционных ресурсов и свободных финансовых средств в настоящее время имеются на рынках Китая, Ближнего Востока, в таких финансовых центрах, как Гонконг, Сингапур и т.п. В современном мире единственный ресурс, который наличествует в избытке это — деньги. Именно с переизбытком данного ресурса связана происходящая на наших глазах повсеместная инфляция активов, выражающаяся в росте курсов акций и различного рода индексов. Высшие китайские должностные лица уже сделали заявления о своей готовности заместить западные финансовые институты на рынках кредитования и инвестирования в российскую экономику. Поэтому сами по себе финансовые санкции, неприятны, но малорезультативны. Это угрозы, которые не сложно отвести даже без задействования особо изощренных механизмов с использованием лишь стандартных финансово-инвестиционных инструментов. Пожалуй, единственными серьезными, но крайне разрушительными санкциями является отключение банковской финансовой системы от SWIFT и других международных расчетно-платежных систем.
С технологическими санкциями дело обстоит сложнее. Несмотря на глобализацию экономики, соответствующей ей технологической глобализации не произошло. В результате, сложилась достаточно серьезная диспропорция между динамикой и масштабами экономической мощи и объективными характеристиками технологического лидерства. Соединенные Штаты, Германия, Франция, Великобритания, Япония, Израиль и ряд других западных стран по-прежнему концентрируют в своих руках собственность на основные критические технологии41. Это, хотя и неприятная, но реальность. Зачастую ее пытаются опровергать ссылками на экспоненциальный рост новых патентов в Китае и частично в Индии, как показатели резкого возрастания их научно-технологической мощи. Также используется индекс роста совокупных расходов на НИОКР. Однако, это не вполне так. Детальный анализ патентов и структуры расходов на НИОКР показывают, что подавляющая их часть относится к так называемым «улучшающим инновациям», т.е. различного рода техническим изобретениям, совершенствующим уже найденные технологические решения. Они не имеют прямого отношения к прорывным критическим технологиям и не ведут к изменению структуры страновой собственности на основные их технологические пакеты.
Параллельно этому следовало обратить внимание на еще одно обстоятельство, совершенно ускользающее от внимания аналитиков и ни разу не упомянутое в российской и зарубежной открытой печати. По результатам разоблачений Э.Сноудена, уже после того, как прошла первая волна сенсационных материалов, Лаура Пойнтрасс на основе переданных ей Э.Сноуденом материалов, опубликовала статью о роли, возможностях и инструментах АНБ в тотальном контроле и шпионаже в отношении мировых финансовых потоков, доходящих до уровня сплошного скрининга всех финансовых транзакций, осуществляемых по системе SWIFT42. Известно также, что с 2011 года в Соединенных Штатах под другим названием была, по сути, реанимирована программа Socrates43 , нацеленная, помимо прочего, на мониторинг конкурентоспособности не только отраслей, но даже отдельных секторов и технологических блоков и предприятий в странах – потенциальных конкуретнах США. Вполне очевидно, что соединение функционала программы Socrates и возможностей АНБ позволяет американской разведке отслеживать поставки не только готовых изделий в сферах критических и высоких технологий, но и их комплектующих в любую страну мира, относимую к потенциальным конкурентам США, в том числе через систему финансовых транзакций.
Что же касается России, то уровень информированности США об экспорте в нашу страну не только готовых изделий, но и комплектующих для производимой в стране продукции достаточно велик в виду еще одного обстоятельства. Как известно, переговоры по вступлению в ВТО шли более десятилетия. В ходе этих переговоров детально «утрясались» пошлины и другие вопросы регулирования экспортно-импортных операций по изделиям любого типа, включая комплектующие, субстанции для переработки и т.п. Со слов переговорщиков известно, что по каждому вопросу западная сторона требовала предоставления от российских экономических органов соответствующей информации, обосновывающей ее позицию. Таким образом, по факту у западных контрагентов, действующих, несомненно, в том числе по прямому заданию разведок, скопился огромный массив сведений по структуре российского импорта, включая опять же не только готовые высокотехнологические изделия, но и комплектующие для их производства в нашей стране. Дополнительно была получена бесценная информация, связанная с возможностями локализации высокотехнологичного производства. Для непосвященных следует пояснить, что под безобидным словом «локализация» скрываются реальные возможности импортозамещения как готовой продукции, так компонентов и сырья, необходимого для производства готовых изделий на территории России. Информация по локализации предоставлялась для того, чтобы обосновать российскую позицию по отсрочке введения тех или иных норм ВТО, либо временного их изменения.
Таким образом, рассматривая вопросы технологических санкций, и шире, технологического противоборства следует отдавать себе отчет, что Запад располагает достаточно полной и адекватной информацией о потенциале, возможностях и сроках импортозамещения, а также о наличии или отсутствии альтернатив замены поставщиков из стран, присоединившихся к санкциям на представителей иных, более дружественных нашей стране государств. Наиболее уязвимыми в технологическом плане отраслями являются нефтегазовая, в части глубокого и сложного бурения, бурения на шельфе; нефтепереработка и нефтехимия; высокотехнологичное машиностроение, включая космическую отрасль, авиастроение, судостроение, фармацевтику и т.п. Это лишь основные из множества отраслей, подотраслей и видов производств, критически зависящих от американской и европейской продукции и комплектующих, которые не могут быть заменены вообще, либо без значительной потери в эффективности, аналогами из других регионов мира, включая Китай.
Отдельный разговор об информационно-коммуникационных технологиях, и в первую очередь об их аппаратном компоненте. Следует иметь в виду, что производители определенных классов аппаратных компонентов и готовых изделий эксклюзивно являются американские компании, либо компании других стран полностью контролируемыми американским капиталом. Если в сфере бытовой электроники и техники основными производителями и частично изготовителями даже микроэлектронных компонентов стали Китай и другие страны Южной и Восточной Азии, то применительно к сложным микроэлектронным изделиям монополию по-прежнему продолжают держать США, Япония, и в меньшей степени Канада, Великобритания, Франция и Германия.
Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, и выстроена западная стратегия введения технологических санкций. В первую очередь были введены такие технологические санкции, как запрет на передачу технологий, поставку техники, а также различного рода компонентов и осуществления инжиниринговых работ для энергетического сектора, сектора двойных технологий, примыкающую к оборонно-промышленному комплексу. Не сложно просчитать в этой логике и возможные последующие шаги.
Чрезвычайно важно обратить внимание и еще на одно обстоятельство, на которое не обращается должного внимания при рассмотрении противоборства в технологической плоскости. Технологические санкции являются ключевым, но не единственным инструментом этого противоборства. Сами по себе технологии без людей мертвы. Поэтому колоссальную роль играют различного рода научно-технические обмены, стажировки специалистов в ведущих зарубежных компаниях, и особенно в университетах, которые давно уже превратились в мощнейшие научно-технические и производственные комплексы. В рамках противоборства с Россией в течение последнего года проводится явный и все более ощущаемый курс на сворачивание такого рода контактов. Делается это без каких-либо принятых директивными органами санкций и широковещательных объявлений. Просто попечительские советы университетов и различного рода фондов не выделяют гранты, закрывают темы, сворачивают программы научного и технологического обмена, а также закрывают двери лабораторий и компаний перед российскими специалистами. С учетом того, что в ведущих университетах США и Западной Европы и Японии давно уже работают межнациональные коллективы, в том числе с широким представительством граждан Китая, Индии, Южной Америки, такого рода акции, по сути, ведут к серьезному ограничению участия российских исследователей, разработчиков, инженеров, технологов в глобальном международном разделении труда.

 

6. Технологические вооружения. Российская асимметрия победы

На любую ситуацию надо смотреть открытыми глазами, не выдавать желаемое за действительное и принимать вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какие они мечтаются. Именно в сфере технологического противоборства Запад после крушения Советского Союза имеет наиболее заметные преимущества. Именно в этой сфере наличествует наиболее опасная угроза потенциально способная нейтрализовать впечатляющие успехи, достигнутые по другим направлениям противоборства.
С учетом сделанного вывода о том, что противоборство России и Запада (понимаемого не как Запад вообще, а как конкретные властные правяще-элитные группы и контролируемые ими организованности) носит стратегический характер, что не отменяет сотрудничество и возможности смягчения форм и напряженности противоборства, необходимо разработать ассиметричные, по возможности, малоресурсоемкие, оперативные и обязательно практически реализуемые меры по перехвату Россией инициативы и в сфере технологического противоборства.
Перенос противоборства в технологическую сферу, несомненно, относится к классу асимметричных конфликтов. Их теория впервые была разработана в Соединенных Штатах и Великобритании еще в 70-е годы прошлого века44. Однако впервые асимметричные конфликты были целенаправленно поставлены во главу угла в национальной стратегии оборонной Китайской Народной Республики, принятой в начале этого века.
Овладение особенностями стратегии и тактики, разработка инструментария асимметричных конфликтов открывает перед более слабой его стороной возможности для победы. Так, ведущий исследователь асимметричных конфликтов Аррегин-Тофт подсчитал итоги конфликтов за последние 200 лет между крупными и маленькими странами. В результате расчета выяснилось, что в 71% побеждает сильная сторона, и лишь в 29% — более слабая с точки зрения наличия ресурсов. Одновременно Аррегин-Тофт проанализировал конфликты между сильной и слабой стороной, когда слабая сторона использовала различного рода нетрадиционные, как военные, так и не военные методы. Расчеты показали, что в этом случае процент побед слабый стороны возрос с 29 до 6445.
Что касается китайского варианта асимметричных конфликтов, то в нем, согласно и официальным, и неофициальным источникам упор сделан на кибероружие. Фактически кибероружие стало для НОАК своего рода фактором сдерживания. При этом надо отметить, что в современном сверхинформатизированном и взаимоувязанном мире использование кибероружия одной стороной против другой, даже в прокси варианте, весьма чревато полномасштабным традиционным военным конфликтом. Недавно принятые официальные американские стратегические военные документы прямо указывают на то, что в случае идентификации киберагрессора, по нему может быть нанесен удар не только средствами кибервооружений, но и с применением разнообразных традиционных видов оружия, вплоть до ракетного.
Сегодня, как никогда остро стоит задача найти конвенциальные, т.е. разрешенные, не влекущие за собой риска неконтролируемой эскалации, направления и инструменты асимметричных противоборств. Представляется, что по сути единственным на сегодняшний день такого рода полем является технологическое. Именно в технологической сфере противоборство может вестись абсолютно в рамках и национальных, и межгосударственных юридических норм, ни в коей мере не определяться как военные действия какого-либо типа, но при этом, по сути, обеспечивать успешное ведение асимметричных конфликтов.
Еще в начале 90-х годов, опираясь на пионерские книги С.Лема «Сумма технологий» и Э.Янча «Прогнозирование научно-технического прогресса», А.Террилл опубликовал работу, посвященную возможностям использования спилловер-эффекта в асимметричных и гибридных конфликтах46.
Спилловер-эффект представляет собой распространение турбулентности, неустойчивости, изменения динамики из одной сферы в другую, связанную с ней. Первоначально этот феномен был открыт практически одновременно в гидродинамике и при анализе инвестиционных рынков. А.Террилл установил, что различного рода изменения внутри техносферы оказывают максимальный спилловер-эффект на политику, экономику, социум. Иными словами, процессы, происходящие внутри технологической сферы, гораздо интенсивнее и сильнее влияют на другие сферы человеческой деятельности, чем перемены, происходящие в иных ее сегментах. Открытие спилловер-эффекта технологий фактически сделало возможным целенаправленное использование технологий как инструмента и поля противоборств.
Однако спилловер-эффекты не были взяты на вооружение западной стратегической мыслью. В это время она была увлечена сетецентрическими платформами, операциями на основе эффектов, управляемым хаосом и другим инструментарием. Согласно анализу публикаций в американских военных и научных журналах спилловер-эффекты техносферы продолжают недооцениваться и сегодня. Главные надежды в настоящее время связываются с кибероружием и поведенческими войнами, а также совершенствованием форм конфликтов в направлении расширения практики гибридных войн.
Между тем именно для России технологическое направление противоборства открывает наиболее интересные перспективы. На сегодняшний день именно в Соединенных Штатах и союзных им странах, в первую очередь Западной Европы и Японии имеется наиболее развитая и динамичная техносфера. В России же в силу целого ряда обстоятельств истории, техносфера в последние 25 лет испытала на себе действие разнородных деструктивных процессов. В результате мы имеем дело с классической асимметричной ситуацией, когда слабость может быть превращена в силу, а недостатки при должном подходе превращены в достоинства.
Дело за малым: за разработкой и использованием инструментария, который позволит реализовать на практике спилловер-эффект и обеспечить на этой основе потенциальные возможности для управляемых дисфункций и направленных деструкций производственно-технологического, финансово-экономического и социально-политического компонентов мощи Запада.
Иными словами, необходимо найти такие технологические артефакты, которые бы повысили турбулентность и неустойчивость технопроизводственной платформы современного Запада и как следствие привели бы к негативной динамике и дисбалансированности в финансово-экономической и социально-политической областях. Прежде всего, необходимо ответить на вопрос: возможно ли это принципиально?
Теории длинных волн Н.Кондратьева47 и его последователей, технических и технологических систем как техноценоза профессора Б.Кудрина48, технологически-инвестиционных циклов К.Перес49, технологических укладов С.Глазьева50, геотехноценозов В.Криворотова-Л.Бадалян51, нелинейной социодинамики профессора Г.Малинецкого52 и технопакетов С.Переслегина53 позволяют не просто положительно ответить на поставленный вопрос, но и содержат все методологические предпосылки и эвристики для определения круга необходимых технологий, которые могут быть использованы в качестве своеобразного «технологического оружия» в жестком противоборстве.
Следует особо подчеркнуть, что использование тех или иных технологий как асимметричного инструмента жесткого противоборства не имеет ничего общего с традиционными военными технологиями, используемыми в сфере обычных, либо кибервооружений. Речь идет о любых, в первую очередь, технологиях гражданского или двойного назначения, которые определяют технодинамику, входят в техноценозы, влияют на состояние инвестиционных рынков, экономическую активность, социальную динамику и политические решения.
Технологии в каноническом понимании, это – последовательность операций, обеспечивающих воспроизводимый, наперед заданный результат при соблюдении установленных требований, условий, регламентов, а также при наличии необходимых инструментов и т.п. В обыденной жизни технологии, как правило, связываются с преобразованием природы, т.е. вещества, либо информации.
Однако, строго говоря, технологии представляют собой способ преобразования чего-то во что-то и потому касаются всех сторон человеческой жизнедеятельности. Как правило, выделяется три основных типа технологий: во-первых, предметные, связанные с преобразованием вещества или самого человека; во-вторых, инвестиционно-управляющие, связанные со способами концентрации различного рода ресурсов; и, в-третьих, институциональные, связанные с организацией и взаимодействием людей в процессе использования предметных и инвестиционных технологий54.
Каждой группе предметных технологий соответствуют свои инвестиционно-управляющие и институциональные технологии. Еще одним важным понятием является «технологический пакет». Технологический пакет – это взаимосвязанная и взаимодействующая совокупность технологий, позволяющих получить тот или иной конечный продукт, удовлетворяющий какую-либо потребность55. Например, существует технопакет «Персональный компьютер». В рамках этого технопакета имеются различные варианты, обеспечивающие изготовление десктопов, ноутбуков, смартфонов и т.п.
Оружием, используемым в технологической сфере жесткого асимметричного противоборства, может быть не любая технология, а лишь дестабилизирующая, т.е. повышающая неустойчивость, создающая новые проблемы и т.п. для деловой, инвестиционной, социальной и политической сред. Нужно найти те технологии, которые, в конечном счете, могут вызвать ощутимые потрясения. При этом сразу же надо подчеркнуть, что само по себе наличие таких технологий и знание у другой стороны противоборства о том, что они имеются у противоположной стороны, является мощным сдерживающим фактором и может привести к необходимым последствиям даже без фактического задействования в реальности таких технологий.
О каких же группах технологий конкретно идет речь? Начнем от простого к сложному. Первая группа технологического оружия — это так называемые «замыкающие» технологии56. Каждый технопакет имеет свою замыкающую технологию, которая превращает совокупность технологий в единое целое и делает продукт, изготовленный с использованием всех этих технологий, удовлетворяющим ту или иную потребность.
Поясним на простом примере. Одной из самых популярных ныне новаций не только в военной, но и во все возрастающей степени в гражданской сфере, являются дроны или беспилотные летающие аппараты. Сегодня уже крупнейшие интернет-порталы переходят к доставке заказанной на них продукции на места, при помощи небольших дронов. При этом мало кто знает, что первый дрон поднялся в воздух и успешно выполнил задание в 1933 году. Это был британский БПЛА многократного использования Queen Bee. В 60-х – первой половине 80-х годов лидером в разработке и производстве БПЛА, выполняющий в основном функции разведчиков, был СССР. Затем значительная часть конструкторов, инженеров, технологов эмигрировала в Соединенные Штаты и Израиль. Теперь именно эти страны стали мировыми лидерами дроностроения и применения их как в гражданской, так и в военной сферах. Таким образом, технопакет для производства БПЛА существует уже без малого 80 лет. Однако повсеместное их применение стало возможным после создания замыкающей технологии по изготовлению микроэлектроники, позволяющей дрону выполнять сложнейшие функции при минимальных затратах средств и максимальных внешних помехах.
Не сложно понять, что замыкающая технология тем важнее, чем для более значимого для экономики и социума технопакета она предназначена. Казалось бы, получить наперед такого рода знания мало вероятно. Ведь согласно известной житейской мудрости: «знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Однако с нулевых годов нынешнего века и представители разведывательного сообщества, и люди бизнеса задумались, а нельзя ли создать методики определения перспективных технопакетов и поиска будущих замыкающих технологий для них. На Западе первые шаги в этом направлении уже сделаны. Знаменитый Питер Тиль, хозяин самого известного программного комплекса, используемого разведкой США, «Palantir» совместно с партнером, выдающимся математиком Шоном Горли создал компанию Quid. Эта компания специализируется на поиске пустых технологических ниш, которые крайне необходимы для дальнейшего развития тех или иных технологий, и которые в настоящее время не заполнены. Делается это на основе анализа больших патентных данных и нейросетевого программирования. Американские государственные органы и практически все компании из списка Fortune 500 платят миллионы долларов за прогнозы П.Тиля и Ш.Горли.
В России имеется более сильная система поиска замыкающих технологий для наиболее перспективных технопакетов. Американская система построена на чисто счетной модели и выдает большую совокупность результатов, которые отсеивать должны уже эксперты, придерживающиеся, как правило, консервативных убеждений, у которых как показал Д.Канеман, чрезвычайно велико влияние личных субъективных предпочтений и собственных научных взглядов57. Российская система, созданная под руководством С.Переслегина, базируется на выверенном методическом основании анализа и прогнозирования технопакетов, новейших методах многокомпанентного анализа патентов, заявок и публикаций, разнообразных математических моделях, а также уникальной методике «Знаниевый реактор». Данный комплекс позволяет определить не только наиболее перспективные технопакеты, но и выделить в них еще не существующие замыкающие технологии. Он был с успехом опробован на самых серьезных проектах , в том числе, корпорации «Росатом».
Может возникнуть сомнение, а какова польза в столь эффективном комплексе, если замыкающие технологии наверняка принадлежат корпорациям из списка Fortune 500, которые в немалой степени интегрированы с политической элиты, конфронтирующей с Россией. Что касается самих технопакетов, то до известной меры это действительно так, а вот с замыкающими технологиями дело обстоит прямо противоположным образом.
Последние три года в качестве наиболее влиятельного бизнес-мыслителя Запада признается Клайтон М. Кристенсен, автор знаменитой концепции «подрывных инноваций». Сами по себе подрывные инновации не базируются на каких-либо прорывных технологиях, а представляют собой результат комбинации уже хорошо известных, отработанных технологий с добавлений к ним какого-либо оригинального элемента, увязывающего их в новую конфигурацию58. По сути, технологическое основание подрывных инноваций практически идентично замыкающим технологиям перспективных технопакетов.
После выхода книг К.Кристенсена59, он стал одним из самых востребованных бизнес-консультантов крупнейших корпораций. По их заданию он провел обследование. По результатам выяснилось, что из 142 подрывных инноваций, вычлененных за период 2001-2013 годов, 117 разработали и осуществили маленькие компании и стартапы, которые затем либо превращались в гигантов, либо покупались уже существующими лидерами отрасли. Singularity University (Университет сингулярности) в США в этом году опубликовал еще более ошеломительные цифры. За период с начала века из 100 коммерчески наиболее успешных инноваций 87 были созданы маленькими компаниями, либо стартапами. Причем более 60% из них терпели банкротства, стояли на пороге разорения и т.п. и реализовывали свои разработки лишь со второго или третьего раза60.
Иными словами, при наличии эффективного инструмента анализа и прогнозирования перспективных технопакетов и замыкающих технологий вполне возможно приобретать значительные доли в компаниях, которым предстоит создать завершенные замыкающие технологии и фактически контролировать в значительной степени наиболее перспективные технопакеты. Никаких ограничений на покупку маленьких компаний и стартапов в любой технологической сфере нигде в мире не существует. Таким образом, осуществив своевременные покупки, даже учитывая, что среди них, несомненно, будут и «пустышки», возможно установление в той или иной степени контроля над некоторыми ключевыми технопакетами. А контроль и собственность – это не что иное, как действенный, практичный, и как не удивительно недорогой способ технологического противоборства, реализующий победную стратегию.
Большая часть технологий развивается, как установил еще С.Лем и подтвердили последующие исследования, по законам, сходным с законами биологической эволюции. Однако это касается подавляющей части технологий «по правилам». Но есть исключения, своего рода «черные лебеди»61 технологий, появление которых приводит к кардинальным переменам, и предсказать которые либо невозможно, либо крайне маловероятно. Известный российский мыслитель и автор фантастических романов А.Столяров назвал такие технологии «эдем-технологиями»62. Названием они обязаны тем, что появляются совершенно непредсказуемо, в каком-то смысле случайно, и кажутся не от мира сего.
Как уже отмечалось, появление таких технологий невозможно предсказать. Однако, еще в 60-е годы знаменитый советский авиаконструктор и физик Роберто де Бартини и не менее знаменитый философ, математик и конструктор Побиск Кузнецов решили изучить историю такого рода технологий. В результате работы, длившейся несколько лет, им удалось вычленить почти под сотню примеров эдем-технологий, которых объединяло одно общее свойство: все они когда-то были открыты, но использовались весьма неэффективно, если не сказать – странно. Это позволило им разработать специальную методику поиска таких технологий среди всего массива уже совершенных открытий, изобретений, разработок. Самое удивительное, что эта методика оказалась никому не нужной и не была опубликована. До сих пор значительные ее фрагменты, которые позволяют восстановить весь методический материал, содержатся в фонде № 151- «Архив Кузнецова Побиска Георгиевича» в Центральном московском архиве – музее личных собраний ГАУ Москвы. Соответственно, реконструируя эту методику, можно, используя тотальную оцифровку патентной документации, книг, архивов и т.п. сформировать исчерпывающий фонд потенциальных эдем-технологий. А имея такой фонд, своеобразную «лебединую ферму», можно запускать «черных лебедей», несущих потрясения и дестабилизацию, в нужное время и в нужном месте.
Чтобы на примере пояснить, о чем идет речь, приведем лишь две выдержки из изысканий Р.Бартини – П. Кузнецова. Все хорошо знают, что первая промышленная революция началась с изобретения Дж.Уаттом паровой машины. Гораздо менее известно, хотя и является непреложным, всесторонне исторически подтвержденным фактом, что паровая турбина был изобретен в середине I века н.э. в Римской Империи Героном Александрийским и оказалась никому не нужна. Ее длительное время использовали как своеобразный сувенир. Одни состоятельные римляне дарили другим минитурбину как забавную игрушку. Более того, по сути, в этой турбине был открыт и принцип реактивного движения. Но первые реактивные самолеты появились спустя 2000 лет.
Как мы хорошо знаем еще со времен школы, жители Латинской Америки не знали колеса. Империи ацтеков и инков обходились без повозок. Однако археологи за последнее столетие нашли множество колесных игрушек в поселениях инков. Т.е. дети прекрасно играли в колесные игрушки, а взрослые не приспособили колесо к повозке. Такие примеры из коллекции Р.Бартини и П.Кузнецова можно приводить страницами.
Наиболее мощный потенциал в качестве технологических вооружений в рамках жестких противоборств имеют так называемые «закрывающие» технологии. Впервые этот термин был введен в оборот в середине 90-х годов безвременно ушедшим оригинальным мыслителем и известным общественным деятелем С.Давитая. Между тем, работа в этом направлении началась еще с середины 80-х годов в рамках темы так называемых «загоризонтных» технологий. Работа осуществлялась в рамках проектов создания российских аналогов DARPA и IARPA коллективом под руководством Н.А.Шама, ныне генерал-майора КГБ СССР в отставке. В рамках этой работы впервые в мире была создана методика определения, поиска, оценки, проверки, верификации, и доведения до стадии эксплуатации закрывающих технологий. Вместе с разработкой методики был выявлен корпус подобных технологий, отдельные из которых были подготовлены к практическому использованию.
В конце 80-х эти работы по решению М.С.Горбачева были приостановлены, а затем окончательно свернуты правительствами Е.Гайдара и В.Черномырдина. Тем не менее, необходимые методические материалы, а также массивы данных, не утративших актуальности по сегодняшний день, сохранились и могут быть использованы для обеспечения решающих преимуществ в России в технологическом противоборстве.
Закрывающие технологии представляют собой технологические пакеты, позволяющие удовлетворить различного рода потребности на качественно более высоком уровне, чем это обеспечивают имеющиеся технологические пакеты, как правило с гораздо меньшими (иногда на порядок) затратами ресурсов, и блокировкой различного рода негативных последствий, свойственных традиционным технологиям. По своему характеру они, по сути, отрицают технологии господствующего технологического уклада.
Закрывающие технологии никому, кроме их конечных потребителей, будь то население или институциональные структуры, категорически не нужны. В силу своих характеристик они, по сути, обесценивают имеющийся капитал в самой различной его субстратной форме, начиная от машин и оборудования, технологических линий, и заканчивая профессиональными компетенциями, знаниями, навыками. Более того, по результатам своего широкого применения они обладают свойством резко менять конфигурацию политических связей и властных иерархий, силовых балансов и даже элитных взаимодействий. Они вносят дезорганизацию и сумятицу в сложившиеся научные табели о рангах, разрушают, казалось бы, незыблемые репутации обремененных многочисленными регалиями и степенями научных работников, конструкторов, технологов, руководителей производств и капитанов бизнеса. Наконец, эти технологии, будучи реализованными, значительно ускоряют динамику, повышают устойчивое неравновесие и увеличивают турбулентность в технико-производственных, финансово-экономических и социально-политических компонентах общества.
По этим причинам все, что связано с закрывающими технологиями, категорически отторгается на всех уровнях, начиная от научного сообщества, заканчивая государственной бюрократией. В предельных вариантах, а история зарегистрировала много таких случаев, разработчики закрывающих технологий подвергаются не только травле, но и попадают в изоляцию, либо уничтожаются физически. Причины тому – не какие-то загадочные заговоры, а элементарные нужды самосохранения господствующих элит и логика развития техноценозов, финансовой и иных сфер.
В силу конкретных исторических обстоятельств, Россия до сих пор располагает определенным набором закрывающих технологий, в том числе прошедших тщательную процедуру проверок и верификации. При этом наша страна не является монополистом в сфере закрывающих технологий. Технологические пакеты, которые после проведения верификации на реальную результативность, воспроизводимость и тиражируемость, могут быть отнесены к закрывающим технологиям, имеются и во многих других странах мира. При этом если в России в силу неразвитости высокотехнологичной сферы разработчики закрывающих технологий просто попадают в разряд «новых лишних людей», то в высокотехнологичных странах они подвергаются угрозам и преследованию. Это предоставляет замечательные шансы для аккумуляции такого рода технологий именно в России, под государственной защитой.
Поскольку закрывающие технологии являются двойными технологиями в том смысле, что наряду со своим прямым назначением — удовлетворять какие-либо потребности, они по своей природе являются мощным оружием жесткого технологического противоборства, как сами эти технологии, так и методическая база работы с ними должны подвергаться процедурам засекречивания, а их авторы попадать под государственную физическую защиту. Кстати интересно, что значительная часть разработчиков верифицированных закрывающих технологий, прекрасно понимает эти обстоятельства и сама выражает готовность работать либо полностью в государственных структурах, либо в структурах со значительным государственным влиянием.
В настоящее время имеются все необходимые предпосылки для того, чтобы оперативно развернуть работу по практическому использованию замыкающих, эдем и закрывающих технологий для обеспечения в короткие (не исторические, а календарные) сроки, при небольших по сравнению с возможными результатами, затратах ресурсов, решительного изменения в пользу России баланса сил и возможностей в технологической и иных сферах жесткого противоборства с Западом.

* * *

Неотвратимый характер стратегического противоборства России и США, «новое лицо» войны и используемых вооружений и полей боя, подвижность и нестабильность конфигурации союзов и коалиций, формирующихся относительно осевого противоборства, позволяют сделать несколько принципиальных выводов.
Прежде всего, ключевая задача Запада – это уничтожение в стадии формирования российского субъекта стратегического действия. Решается эта задача при помощи операций на основе эффектов, которые предполагают деструкцию нынешнего политического руководства Российской Федерации, как ядра формирования субъекта стратегического действия. Такая нацеленность является результатом не каких-то конъюнктурных выводов и личных антипатий, а прямым и неотвратимым следствием используемого комплекса технологических, организационных и иных решений в противоборстве с Россией. В этой связи системообразующей задачей является наличие устойчивого высшего политического ядра, как несущей конструкции завершения формирования субъекта стратегического действия. Соответственно во главу угла должно быть поставлено проведение комплекса мер по пресечению разнообразных и разнородных системных мероприятий по деструкции политического ядра.
Нельзя не учитывать, что жесткое противоборство России с правящими элитами Запада происходит в исторически неблагоприятной для нашей страны ситуации. Когда другая сторона противоборства обладает многочисленными качественными и количественными преимуществами по многим позициям. В то же время наши потенциальные союзники имеют собственные интересы, которые в силу, прежде всего, финансово-экономических и демографических обстоятельств интегрируют их в глобальную мирохозяйственную систему финансового позднего капитализма. В этих условиях важнейшими принципами являются максимальное использование собственных внутренних ресурсов, бережное отношение к уже сложившимся союзам и осуществление разнообразных мер по их укреплению, и, наконец, поиск любых союзников на Западе и на Востоке, на Юге и на Севере, вне зависимости от базиса возможного, желательно длительного союзничества.
В условиях превосходства над Россией и в значительной степени ее союзниками противоборствующей стороны, жизненно важной становится мобилизация всех имеющихся ресурсов на нужды развития страны и создания асимметричных средств сдерживания противника в ходе жесткого противоборства. При этом, принимая во внимание реалии и отдавая себе отчет в неизбежных тяготах любого противоборства для населения страны, необходимо при проведении мер по всесторонней модернизации учитывать не узкоклановые и элитные предпочтения, а интересы всех основных, в первую очередь, активных и деятельных групп и слоев социума, открыть для них новые возможности и перспективы.
По сути, и Запад понимает это, нынешние противоборства носят не только и даже не столько экономический или политический, сколько ценностный характер. Речь идет о выборе перспективы развития человечества по максимуму и свободе выбора для тех или иных цивилизационных общностей выбирать свой свою динамику трансформации, как минимум. В этой ситуации на первый план выступают вопросы ценностной идентичности, ориентации на производство и творчество, а не на потребление и расхищение ресурсов. По сути, речь идет о выборе, превосходящем даже цивилизационную идентичность. Люди различных систем ценностей сегодня имеются во всех цивилизациях. Соответственно принадлежность к той или иной стране, группе стран и даже цивилизаций, не является основанием для разделения на своих и чужих. Поэтому на первый план выступают не вопросы формирования каких-то искусственных, придуманных идеологий, и тем более юридических и нормативных предписаний, а скрупулезное и коллективное определение ценностной идентичности всех тех, кто выступает за развитие, труд и, в конечном счете, добро, против стагнации, потребления и индивидуалистического эгоизма.

 

Примечания

1 http://www.martinvancreveld.com/index.html
2 Нассим Николас Талеб, «Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса», КоЛибри, 2014
3 Сорнетте Д. «Как предсказывать крахи финансовых рынков: критические события в сложных финансовых системах», SmartBook, 2008
4 Наталия Нарочницкая «Россия и русские в современном мире», М.: Алгоритм, 2009
Фурсов А.И. «Русский интерес» М.: КМК, 2014
5 Переслегин С.Б.»Будущее, которое мы потеряли» http://www.archipelag.ru/authors/pereslegin/?library=191
6 Глушков В.М. «Кибернетика. Вопросы теории и практики», Наука, 1986
7 Побиск Георгиевич кузнецов «Идеи и жизнь» М.: Концепт, 1999
8 Спартак Никаноров «Исторически нерешенные проблемы как факторы возникновения, развития и угасания СССР» , ПЦ Александра Гриценко, 2012
9 Петер Швейцер «Победа», М.: АВЕСТ, 1995
10 «Американская исключительность: США настаивают на праве решать, какие народы можно бомбить, оккупировать и наказывать санкциями» http://mixednews.ru/archives/59576
11 Cebrowski, Arthur K. and John J. Garstka. Network-Centric Warfare: Its Origins and Future. U.S. Naval Institute Proceedings, January 1998.
12 «Сетецентрическая война. Дайджест по материалам открытых изданий и СМИ» М. ВА ГШ ВС РФ, 2010
13 http://www.inesnet.ru/magazine/mag_archive/2013_05/ES2013-05-Kovalev_Malinetsky_Matvienko.pdf
14 Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics (New York: Public Affairs Group, 2004
15 Джозеф Най «Гибкая сила. Как добиться успеха в мировой политике». -М.:Тренд, 2006
16 Bound to Lead: The Changing Nature of American Power, New York: Basic Books, 1990
17 http://spkurdyumov.ru/what/mann/
18 Выдержки из «Руководства Пентагона по предотвращению повторного появления нового соперника», опубликованные газетой New York Times 08.03.1992 г.
19 Елена Князева, Сергей Курдюмов «Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры», М.: Алетейя, 2002
20 http://www.welt.de/print/welt_kompakt/article131322212/Keine-Nato-Nation-will-Eingreifen.html
21 Strategy and its discontents: The place of strategy in national policymaking ASPI Sydney, 2014
22 A New US Defense Strategy for a New Era: Military Superiority, Agility, and Efficiency. 2, NY 2014
23 Warden J. The Enemy as a System. Airpower Journal, Spring 1995.
24 Савин Л.В. «Сетецентрическая и сетевая война. Введение в концепцию», «Евразийское движение», М.: 2011
25 Deptula, David A. Effects-Based Operations: Change in the Nature of Warfare, Arlington,
VA: Aerospace Education Foundation, 2001.
26 Hoffman, Frank G. Future Threats and Strategic Thinking. Infinity Journal, No 4, Fall 2011
27 Martin C. Libicki , Cyberdeterrence and Cyberwar, RAND Corporation, 2009
28 Ричард А. Кларк «Кибервойна» , Эксмо, 2010 г.
29 Чарлз Дахигг «Сила привычки. Почему мы живем и работаем именно так, а не иначе», М.: Карьера Пресс, 2014
30 Cass R. Sunstein «Why Nudge?: The Politics of Libertarian Paternalism (The Storrs Lectures Series)», Yale University Press, 2014
31 Алексей Леонтьев, Александр Запорожец, Петр Гальперин, Даниил Эльконин «Деятельность. Сознание. Личность», М.: Смысл, Academia, 2005
32 Е.Ларина, В.Овчинский «Кибервойны XXI века. О чем умолчал Эдвард Сноуден». – М.: Книжный мир, 2014
33 http://www.stripes.com/news/saceur—allies—must—prepare—for—russia—hybrid—war-1.301464
34 Параг Ханна, Второй мир, Европа, М.: 2010
35 Е.Ларина, В.Овчинский, Кибервойны XXI века. О чем умолчал Эдвард Сноуден, М.: Книжный мир, 2014
36 Евгений Тарле, Наполеон, М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957
37 Gary Clyde Hufbauer, Jeffrey J. Schott , Kimberly Ann Elliott «Economic Sanctions Reconsidered», Peterson Institute for International Economics; Third edition, 2009
Brendan Taylor «Sanctions as Grand Strategy «, Routledge, 2010
38 Gary Clyde Hufbauer, Jeffrey J. Schott , Kimberly Ann Elliott «Economic Sanctions Reconsidered», Peterson Institute for International Economics; Third edition, 2009
39 Петер Швейцер «Победа», М.: АВЕСТ, 1995
40 Ханин Г.И., Экономическая история России в новейшее время. Т.1, мон.НГТУ, 2008
Ханин Г.И., Экономическая история России в новейшее время. Российская экономика в 1992–1998 годы, монНГТУ, 2008
41 Asymmetry of technological leadership and economic power D Martin Zhao Zhen GUP NY 2014
42 Л. Пойнтрасс, М.Розенбах, С.Старх «Слежка за деньгами. Как Агентство Национальной Безопасности мониторит мировую финансовую систем», Шпигель.
http://hrazvedka.ru/guru/slezhka-za-dengami-kak-agentstvo-nacionalnoj-bezopasnosti-monitorit-mirovuyu-finansovuyu-sistem.html
43 President Reagan’s Program to secure U.S. Leadership Indefinitely: Project Socrates, http://projectsocrates.us/
44 Дериглазова Л.В. «Ассиметричные конфликты: уравнения со многими неизвестными» Т., 2009
45 Ivan Arreguín-Toft, How the Weak Win Wars: A Theory of Asymmetric Conflict (Cambridge Studies in International Relations), Cambridge University Press ,2005
46 A. W. Terrill. Spillover Effect of the New War. — «Strategic Studies Institute». 1993
47 Кондратьев Н. Д. Большие циклы экономической конъюнктуры: Доклад // Проблемы экономической динамики. — М.: Экономика, 1989
48 Кудрин Б.Н. Исследования технологических и технических систем как сообществ изделий – техноценозов. Системные исследования, М.: 1982
49 Карлота Перес, Технологические революции и финансовой капитал. Динамика пузырей и периодов процветания, М.: Дело, 2013
50 Сергей Глазьев, Стратегия опережающего развития России в условиях глобального кризиса, М.: Экономика, 2010
51 Лусине Бадалян, Виктор Криворотов, История. Кризисы. Перспективы. Новый взгляд на прошлое и будущее, М.: Либроком, 2012
52 Малинецкий Г.Г., Синергетика: Будущее мира и России, М.: Либроком, 2008
53 Переслегин С., Дикие карты будущего, М.: Алгоритм 2015
54 Карлота Перес, Технологические революции и финансовой капитал. Динамика пузырей и периодов процветания, М.: Дело, 2013
55 Переслегин С., Дикие карты будущего, М.: Алгоритм 2015
56 Переслегин С., Дикие карты будущего, М.: Алгоритм 2015
57 Дэниел Канеман, Пол Словик, Амос Тверский, Принятие решений в неопределенности: Правила и предубеждения, М.: Гуманитарный центр, 2005
58 Клайтон М. Кристенсен, Дилемма инноватора. Как из-за новых технологий погибают сильные компании, М.: Альпина Паблишер, 2014
59 Клайтон М. Кристенсен, Скотт Энтони, Эрик Рот, Что дальше? Теория инноваций как инструмент предсказания отраслевых изменений, М.: Альпина Паблишер, 2008
Клайтон М. Кристенсен, Майкл Е. Рейнор, Решение проблемы инноваций в бизнесе. Как создать растущий бизнес и успешно поддерживать его рост, М.: Альпина Паблишер, 2014
60 Exponential Finance. Singularity University 2014
61 Нассим Николас Талеб, Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости, М.: КоЛибри, 2009
62 Андрей Столяров, Освобожденный Эдем, АСТ, М.: 2008