КНИГА: Вандам А.Е. "Письма о Трансваале"Опубликовано: Поиск и отбор материалов произведен Г.В. Шубиным. Публикуется с небольшими сокращениями по изданию: «Новое Время». СПб., 1899.

Алексей Ефимович Вандам

[НА ПУТИ В ТРАНСВААЛЬ]

Амстердам, 22 октября (3 ноября) 1899 г.

 

Последними своими успехами буры до того высоко подняли себя во мнении Амстердамского общества, что им уже начинают отпускать победы авансом. Сегодня, в два часа дня, разнесся по городу слух о новом поражении англичан. …Хотя слух оказался ни на чем не основанным, но это нисколько не помешало толпе отнестись к нему доверчиво и выражать свое удовольствие.

Но в то же время, когда большинство радуется победам буров и громко предсказывает Англии итальянское фиаско, лучшая, интеллигентная часть общества настроена пессимистически. Сегодня мне пришлось беседовать с одним образованным голландцем.

«Как бы ни велики были успехи наших соотечественников, — сказал мой собеседник, — но я глубоко убежден в окончательном торжестве англичан. Согласитесь сами, наши крестьяне приняли стратегию крайнего напряжения сил с первого момента и всеми этими силами они обрушились, в сущности, только на английский авангард. В то время когда они дорогой ценой покупают свои победы над сравнительно малочисленным противником, главные силы англичан через несколько дней начнут свое сосредоточение без всякой помехи. Как поведет войну генерал Буллер, я не стану предсказывать, — я знаю только, что Англия ничего не пожалеет и даст в руки своего Главнокомандующего все средства, чтобы добиться цели. Чем упрямее будут действовать буры, чем дольше они будут затягивать войну, тем больше они поработают в пользу континентальных держав, — и главным образом вас, русских. Мне кажется, что уже и теперь вы отлично работаете в Персии.

Но чтобы бурам удалось отстоять свою независимость, — я сильно сомневаюсь в этом. Что может сделать даже самая безумная храбрость горстки людей против многочисленной и, — что бы там не говорили, — прекрасной армии, располагающей самым усовершенствованным оружием и неистощимыми боевыми запасами? Грешно самообольщаться в подобных обстоятельствах. Но если Южно-Африканской Республике суждено сохранить свою независимость, то это может совершиться только благодаря своевременному вмешательству великих держав, так как обесплодит результаты усилий Англии — это огромный интерес всей Европы, но в таком случае настоящая война, пожалуй, явится прелюдией, несомненно, больших событий, которые могут положить начало концу Англии.

Вы спрашиваете меня относительно наших добровольцев. У нас их нет. Мы должны быть в высшей степени корректны повсюду. Наше маленькое и слабое государство с обширными колониями уязвимо повсюду. Правительство строго запрещает нам всякое активное участие в войне, и мы не отправили ни одного человека, ни ружья, ни патрона. Единственной нашей помощью являются пожертвования на Красный Крест…

Я слышал, что у вас в России, во Франции и Германии собираются добровольцы. Отдельные лица обращались ко мне с письменными предложениями. Но что же мы можем сделать? У нас нет ни лиц, которые бы заведовали этим, ни средств, из которых можно было бы оказать помощь, а проезд стоит очень недешево. Мы можем дать только добрый совет. Насколько я знаю, — отряду, даже самому маленькому, пробраться мудрено, но отдельные лица легко могут проехать. Обыкновенный путь — морем до Лоренцо-Маркеза на пароходах французской или немецкой линии.

Дальнейший путь от Лоренцо-Маркеза до Претории — по железной дороге. Относительно одежды — в Южной Африке носят обыкновенный общеевропейский костюм. Практичнее — серый или даже серо-бурый под цвет пыли, которой там всюду много, белье — шерстяное, головной убор — пробковая каска или шляпа с широкими полями. При этом тем из добровольцев, которых побуждает на войну честолюбие, следует иметь в виду, что занять в армии буров выдающееся положение нелегко. Офицерские должности замещаются по выбору, и для иностранца, в особенности не знающего голландского языка, нужно сделать очень много, чтобы заслужить доверие и получить власть над самолюбивыми и не особенно склонными к подчинению бурами, из которых каждый считает себя совершенным воином. Нужно много энергии, решимости и физических сил, чтобы перенести жару и все особенности тропического климата, не говоря уже обо всех невзгодах боевой обстановки, и при этом еще превзойти в выносливости привычных ко всему тамошних жителей. На материальное вознаграждение рассчитывать нельзя…».

Париж, 2(14) ноября 1899 г.

 

…Замыслы в том, чтобы овладеть Трансваалем и Оранжевой Республикой, а заодно, в силу непоколебимого убеждения англичан, что все моря и реки должны принадлежать им, приобрести тем или иным способом у португальцев часть прибрежной полосы с прекрасной гаванью Лоренцо-Маркез и соединить все эти земли в одно владение под именем Южно-Африканских Соединенных Штатов, с самостоятельной конституцией, но под протекторатом Англии. Наконец, связать вновь образованное государство с Египтом железной дорогой, прикупив для этого часть Бельгийского Конго или войдя в соглашение с Германией и всю эту огромную империю преподнести своему отечеству.

И вот маленький мирный народец, сознавая на своей стороне Бога, правду и сочувствие всего цивилизованного мира, смело во всеоружии встает на брань с могущественным врагом и, удивляя мир своей рыцарской храбростью и великодушием, вызывает рукоплескания долженствующей краснеть Европы.

Но почему же Англия, так дерзко вызывавшая трансваальский ультиматум, оказалась захваченной врасплох, и ее победоносные войска терпят поражение за поражением?

Мне кажется, потому, что она не ожидала этой войны…

А английским государственным деятелям, привыкшим с непостижимой легкостью, при помощи одних только угроз, достигать своих целей в столкновениях с первоклассными державами, могла показаться даже унизительной мысль о том, чтобы крохотная мужицкая республика осмелилась не уступить их требованиям!

Правда, в течение последних лет Англия с каждым пароходом отправляла в Южную Африку маленькие отряды, но скорее для большего демонстративного шума, чем для действительного усиления оккупационных войск. Отсутствие же серьезной подготовки к войне лучше всего доказывается тем, что английское военное разведочное бюро, чуть не по фамилиям знающее наших офицеров в Средней Азии и на Дальнем Востоке, обнаружило полное неведение сил и средств буров.

Лоренцо-Маркез, 14 (27) декабря 1899 г.

 

В Бейре, выражаясь, языком артиллеристов, закончилось то мертвое пространство, в которое, начиная с Марселя, почти не попадало телеграфных известий с театра войны. Даже на Мадагаскаре нам сообщили только те новости, которые мы везли с собой из Европы. Но зато здесь сразу почувствовался и другой источник. Долго скрываемая боязнь и ненависть к англичанам выразилась теперь у всех их маленьких конкурентов — голландцев, португальцев и испанцев в одном чувстве всеобщего торжества и в изобретательности, доходящей до курьезов. Почти в каждом магазине нам, прежде всего, торопились доложить о необыкновенных успехах буров, считая ежедневные потери англичан целыми тысячами, а один из лавочников отказывался даже получить с меня и товарищей плату за сельтерскую воду по случаю такого торжества, как вчерашний разгром у Колензо, где англичане потеряли 5700 человек.

Не придавая большого значения всем этим слухам, можно, однако вывести заключение, что положение англичан незавидное. Действительно в Бейру прибывают толпами беглецы из Родезии, спасаясь от буров, угрожающих Буловайо и форту Салюсбюри (Солсбери). Паника настолько велика, что вооруженная полиция, еще недавно столь грозная военная сила, одерживавшая блестящие победы над дикими кафрами, теперь всюду отступает перед разъездами буров, а отчаянные авантюристы-золотоискатели, бросив все, бегут в Наталь, где и без того скопилось много беглого элемента, отягощающего правительство заботами о продовольствии. По всем окрестностям закупается все, что возможно и по каким угодно ценам.

Почти каждый пароход везет с собой толпы навербованных по побережьям англичан-работников, которым уплачивают по 50 фунтов за кампанию помимо всех расходов по перевозке, обмундированию и снаряжению…

…Эти несколько часов, проведенных мною в Лоренцо-Маркезе, извели меня до крайности. Здесь на каждом шагу, за каждую мелочь дерут безбожно… Консулы назначаются только, кажется, для того, чтобы брать пошлины за визирование. Наш вице-консул — француз, свидания с которым я так и не добился… Вообще дело приема добровольцев совершенно не налажено, а его можно было бы организовать свободно.

…Пассажиров пропускают совершенно свободно, не осматривая багажа, а только спрашивая, нет ли оружия, и то pro forma. Разведочная часть по военной контрабанде англичан вообще из рук вон плоха, — они очень искусны в интригах, их торговые люди чрезвычайно тонки и ловкие политики-интриганы, но по части военного шпионства их нельзя сравнить с французами, а особенно с немцами.

Торговля во всех прибрежных пунктах упала страшно. Все известия о войне убеждают здешнюю публику, что война продлится еще около года. Сегодня я еду в Преторию. Если, Бог даст, вернусь, я, насмотревшись за это время на здешние заграничные будни, с Божьей помощью постараюсь передать своим соотечественникам, что у нас вообще совсем не хуже, чем у других, что наша нравственность и вообще моральная сила очень высока, что физически мы богатыри, наше прославленное пьянство менее ужасно, чем у других народов, наша лень не так велика, как мы говорим, наше невежество вещь поправимая при нашем здравом рассудке. Наша конфузливость и самоумаление перед иностранцами не имеют никаких оснований. Вы, может быть, улыбнетесь и спросите, откуда я все это увидел? Я проехал по колониям и по состоянию хозяйства судил о самих хозяевах.

Теперь я умолкну надолго, так как из Трансвааля писем не пропускают. Я не знаю, вернусь ли я? Не думайте, что это боязнь — я немножко фаталист и убежден, что судьба каждого написана на небе так же, как и судьба Англии. При всей даровитости их государственных людей Бог послал на них ослепление. Не будь англичане так азартны, — они бы легко могли сообразить, что для завоевания Трансвааля не нужно было и 10 солдат, а нужно было только 10 лет терпения, даже может быть менее того, так как Крюгер и Жубер — оба старики, смотрящие в могилу. Англия поторопилась и вызвала к жизни одну из тех аномалий, с которой мы уже знакомы из греческой истории, — у слабого, обреченного было на политическую смерть народца явились свои Пелопид и Эпаминонд…

Воображаю, как теперь стыдно Европе, своей уступчивостью взрастившей английское нахальство.

Это письмо я сдал на французский пароход, англичане же рвут письма.

 

[ТРАНСВААЛЬ]

I

Трансвааль, сосредоточивший на себе в настоящее время внимание всего мира, представляет собой территорию величиной с нашу Вологодскую губернию. Он расположен в центре Южной Африки, на возвышенном плато, поднимающемся над уровнем моря на 4000—7000 футов [1300—2300 метров] в южной и юго-восточной частях и на 1500—4000 футов [500—1300 метров] на север и северо-восток. Благодаря такому возвышенному положению, климат, сравнительно с соседними странами, довольно приятный. Воздух отличается необыкновенной чистотой, сухостью и прозрачностью. Здесь с четвертью легкого можно прожить столько же, сколько и со здоровыми легкими.

Тропические лихорадки распространены не очень сильно, гораздо опаснее свирепствующая в Йоганнесбурге «золотая горячка», быстро убивающая в человеке те добрые качества, которыми люди вообще отличаются от англичан. Лето бывает в течение нашей зимы и есть сезон дождей… В это время года вся поверхность покрывается невысокой и жесткой травой. Но на этом зеленом пологе вы не увидите ни цветка, ни пчелы, ни мотылька. В мертвой тишине слышится только сухой треск одинокой саранчи, перелетающей с места на место, а в неподвижном воздухе парит огромный коршун, зорко выглядывая забившегося под камень степного куличка.

Зима продолжается от июня до ноября (весна не характеризуется ничем, и этого времени года здесь не считают). Это сезон сильных ветров. Днем обыкновенно бывает так же жарко, как у нас летом, ночью температура быстро понижается, но никогда не падает ниже нуля. Степь высыхает и обнажается. Страшная пыль поднимается в воздух и толстым слоем покрывает низкорослые, разбросанные там и сям акации, оставляющие почти единственную древесную растительность Трансвааля. Пустыня принимает грязно-серый колорит и еще более поражает своей угрюмостью и однообразием. Вы едете по железной дороге, версты следуют за верстами, но природа не меняется. Огромные, точно упавшие с неба скалы, одинокие, усыпанные камнями холмы с плоскими вершинами, называемые «столами», бесчисленные кучи черной земли, высотой около аршина, составляющие жилища муравьев, потом снова скалы, снова столы, снова муравейники… Никакое воспоминание, никакая легенда не оживляет монотонность пустыни.

Равнины Трансвааля лежат бесприютны и безгласны под взором европейца.

II

Все белое население Трансвааля до начала войны состояло из 40—45 тысяч буров и более 100 тысяч иностранцев всевозможных национальностей, называемых уитлендерами* [*Число иностранцев по другим сведениям было меньше, но все равно превосходило число буров].

Политические хозяева Трансвааля и единственные полноправные граждане этого государства — буры, являющиеся, как известно, потомками голландских протестантов и французских гугенотов, еще в XVII в. переселившихся в Южную Африку.

Более двух столетий живя уединенно в огромной пустыне без всякого общения с остальным миром, без книг, без искусств, в вечной борьбе с кафрами, буры загрубели и отстали в своем развитии. Единственная книга, которую они вывезли с собой — это Библия. По ней они учатся читать и из нее черпают свои идеи. Привыкнув к тому, что в продолжение многих лет ни одна новая мысль не проникла в их суровую среду, они крепко привязались к памяти прошлого. Все новое их путает. Умственный кругозор их не широк.

Находясь в течение целого столетия, с тех пор, как англичане высадились на мысе Доброй Надежды, в постоянном передвижении, обязанные постоянно иметь ружье наготове то против черных, то против дикого зверя, то, наконец, против англичан, буры не привыкли работать в поле. Они не земледельцы, потому что каменистая и маловодная почва требует большого труда для обработки.

На своих огромных фермах они обрабатывают при помощи своих слуг кафров только самый небольшой участок под посев кукурузы. Все же богатство их заключается в стадах, круглый год питающихся подножным кормом. Все потребности буров были ограничены, да иначе они и не могли бы удовлетворить их, так как в стране не было никакой промышленности.

Все время живя уединенно на своих фермах, редко видясь с соседями и узнавая события только спустя несколько месяцев после свершения их, буры не могли сделаться деятельными гражданами. Лишь бы кафры сидели смирно, да англичане не изъявили намерений присоединить их к своим владениям, — остальное их ничуть не беспокоило. Власть сосредоточивалась в руках нескольких военачальников, искусных в толковании Библии и выбиравшихся обыкновенно из наиболее богатых и старых фамилий. В таком бедном государстве эта власть не предоставляла никаких материальных выгод, а потому охотников предпочитать общественные дела своим личным было мало. Законодательство было не сложно. Нескольких законов по разделу земли, относительно пастбищ и против кражи скота было вполне достаточно для того, чтобы управлять республикой.

Из этого видно, что ни частные дела, ни общественные не подготовили буров к той роли, которая выпала на их долю в качестве покровителей величайшей в мире промышленности. Экономия их маленьких хозяйств не дала им опыта, чтобы они сумели регулировать миллионные дела, а администрация Республики точно так же не была подготовлена к тому, чтобы разобраться во всех трудностях и сложных вопросах, встречающихся, обыкновенно, в богатом и промышленном государстве, каким должен был сделаться Трансвааль. Совершенный контраст с бурами представляют собой иностранцы, которых привлекли в Трансвааль открытые лет 15 назад золотые прииски. В то время как бур — ярый националист, уитлендер — чистейший космополит. В то время как угрюмый и недоверчивый бур чувствует себя хорошо только со своими, только с людьми, говорящими его языком и исповедующими его религию, — уитлендер обладает особой способностью приспособляемости. Насколько бур медлителен, настолько же уитлендер подвижен; первый еще ищет, в чем состоит вопрос, второй уже решил его и переходит к другому. Уитлендеры, войдя в соприкосновение с этим отставшим народом, думали, что они не замедлят захватить в свои руки управление, но они натолкнулись на компактную массу, замкнутую и недоверчиво встретившую пришельцев, среди которых было много англичан, старинных врагов буров. Свою ненависть к англичанам буры перенесли и на всех уитлендеров. Таким образом, уже с первого момента между бурами и уитлендерами не могло восстановиться чувства дружбы и согласия.

Поселившись в Трансваале, уитлендеры внесли с собой и потребности цивилизованной страны. Пастушеская республика не могла удовлетворить их, необходимо было, следовательно, ввести новое управление, достойное нового государства, но людей, хорошо знакомых с механизмом государственного управления не было. Самые образованные из буров умели читать, но не умели писать. У них не было ни практических знаний, ни технических сведений. При таких условиях необходимо было обратиться к посторонней помощи, и они обратились к голландцам. Вызов чиновников-голландцев породил большое неудовольствие среди уитлендеров. Последние не без основания говорили, что если бы буры нуждались в чужой помощи, то всего проще было обратиться к ним, уитлендерам, уже отлично знавшим страну, плативших большую часть налогов и ближе всего заинтересованных в том, чтобы иметь хорошую администрацию.

Голландцы в свою очередь не сделали ничего для того, чтобы рассеять предубеждения уитлендеров, которыми они были призваны управлять. Немного такта и, может быть, удалось бы привести к соглашению обе враждующие части населения, по крайней мере, они обязаны были сделать хотя бы попытку в этом роде, но, усвоив себе узкие взгляды крестьян, очень честных, но невежественных, они помогли им наделать много ошибок, повлекших за собой неожиданные последствия.

Регулятором взаимных отношений между людьми служит законодательство. Рассматривая законы, постановленные относительно уитлендеров и промышленности, легко видеть, насколько трансваальское правительство недостаточно ясно понимало солидарность интересов промышленников с интересами страны. Первые золотые прииски были открыты случайно около 1885 г. в уезде Каап и буры занялись разработкой законов, регулирующих промышленность во всех ее фазисах — от геологических изысканий до эксплуатации.

Государство объявило себя собственником всех металлов и минералов, заключающихся в земле. Владельцы ферм имеют право только на поверхность земли. Исполнительная власть имеет право разрешить добычу металла.

Нельзя рыть ни колодцев, ни минных галерей, ни дробить камней нигде, кроме как на участках «прокламированных»…

Эти налоги и монополии были бы еще понятны, если бы государство имело в виду собственную пользу, но в действительности ими обогащаются частные лица.

На все просьбы и петиции, подаваемые золотопромышленниками, в Претории отвечали уклончиво с молчаливым недоверием. Употреблены были все меры, начали обращаться к членам парламента, учрежден был особый специальный фонд для подкупа. Имелись в виду выборы нескольких депутатов, которые обязались бы вотировать известные законы и отвергать другие, — средство конечно очень дурное, но уитлендеры, испробовав все остальное, нашли, что это единственный путь достигнуть хоть чего-нибудь. Это средство было испытано и дало желаемые результаты…

До сих пор золотопромышленники вмешивались в политику, лишь поскольку она касалась их экономических интересов, теперь же они решили добиться изменения состава парламента, и с этой целью стали домогаться закона о натурализации.

III

Если Трансвааль не увлекает своей внешностью, то он таит в себе чрезвычайно солидные качества. Угрюмые скалы его подобно сказочному Кощею, хранят под собой несметные богатства. В стране, начиная с 1887 по 1896 гг. добыто 660 000 фунтов золота, ценностью в 406 250 рублей…

Несмотря на этот все возрастающий прогресс, истощение приисков почти незаметно, и в действительности в Трансваале остается еще золота во много и много раз больше того, которое уже извлечено из недр земли…

Кроме золота в Трансваале найдены алмазы, каменный уголь, ртуть, железо. Пока все эти богатства лежат нетронутыми по разным причинам.

Итак, следовательно, в случае успеха англичане возьмут с Трансвааля контрибуцию, перед которой контрибуция, взятая немцами в 1871 г. окажется жалкой подачкой. Английским финансистам откроется широкое поле деятельности, а они всегда были несравненно лучшими слугами отечеству, чем их сиротам. Под их начальством кавалерия Святого Георгия (на английских золотых монетах изображен Святой Георгий) своими смелыми набегами на европейские биржи очень скоро подымет тот престиж, который уронила армия.

Англичане недаром терпят насмешки, и не даром же Чемберлену, как говорят в Трансваале, обещано за эту войну 50 миллионов.

IV

Ревниво оберегая чистоту своей нации, буры с болью в сердце терпели присутствие в своей среде иноземцев. Поэтому поднятый уитлендерами вопрос о натурализации явился вопросом первостепенной важности, отодвинувшим все остальное на задний план.

Но посмотрим сначала, имели ли уитлендеры какое-нибудь право на то, чтобы сделаться гражданами Республики и если да, то какие следствия могли вытечь из принятия их в подданство, то есть, угрожала ли государству опасность или же, наоборот, оно могло извлечь из этого пользу и какую именно?

До прибытия иностранцев и открытия золотых приисков Трансвааль был в полном запустении. Не было ни доходов, ни кредитов, не было даже собственной монеты. Во время войны с англичанами в 1881 г. бурам приходилось заряжать свои старинные ружья камнями за неимением пуль. Свою единственную пушку они так же заряжали круглыми булыжниками. Города представляли собой группу домиков, столпившихся вокруг деревянной церкви. Не было ни железных дорог, ни телеграфов. Такое бедное состояние государства представляло большую опасность: окруженная английскими владениями республика могла исчезнуть…

Но началась золотая промышленность и произошла внезапная метаморфоза, — в несколько лет Трансвааль превратился в первое по значению государство в Южной Африке. Быстро выросли и устроились города. Появились почта, телеграфы, телефоны. Три железные дороги соединили пустыню с морем. Явилось новое вооружение.

Всем этим прогрессом Трансвааль обязан, конечно, уитлендерам: но, отлично сознавая это, буры все же смотрели на иностранцев, как на сознательных или бессознательных агентов англичан. А между тем главная масса иностранцев — люди среднего достатка, для которых, в сущности, и важен был новый закон, — не питали, да и не могли питать к Англии ровно никакого пристрастия. Все эти немцы, американцы, шведы, итальянцы бежали с родины вследствие, главным образом, экономических причин: в Трансваале они нашли работу, хорошую плату и забыли свою нищету. Очень многие женились там, стали отцами семейств, собственниками домов и эти связи навсегда прикрепили их к Южной Африке и Трансваалю.

Нужно было принять этих людей, не массами конечно, а понемногу, последовательно. Эти новые граждане оценили бы честь, которую им оказали предоставлением прав, они не ослабили бы национальности, но дали бы государству то, чего ему недоставало, — граждан с высокоразвитой инициативой, людей, способных подвинуть отечество по пути прогресса без толчков и кровопролития. Буры оттолкнули эту хорошую часть населения, и она перешла к английской партии, питавшей другие замыслы.

Теперь борьба принимает новый фазис. На сцену выступают два крупных человека: с одной стороны, — президент Крюгер — мистический старец, как будто выплывший из глубины XVII столетия, говорящий библейским языком и сам глубоко верящий в то, что каждая мысль внушена ему Богом, человек с железной силой воли и неотразимой силой убеждения. С другой стороны, Родс, — идеал политика-финансиста последней формации, одно имя которого внушает буру ужас, а у уитландера вызывает благоговейный трепет.

История Родса несколько известна русским читателям. Из простого рабочего, сделавшись в короткое время архимиллионером, Родс показал, что в стремлении к богатству им руководила не жадность, не необузданное честолюбие… Сделавшись первым министром Капской колонии, он энергично принялся за устройство дел…

За счет Англии он завоевывает (промышленно-военной политикой) Матабелеленд и Машоналанд [нынешнее Зимбабве] и учреждает Chartered Company [Привилегированную компанию], а в то же самое время зорко следит за тем, как развиваются неудовольствия между уитлендерами и бурами Трансвааля.

Уже давно в Южной Африке существовала идея Соединенных Южно-Африканских Штатов. У кого она зародилась — неизвестно. Но до сих пор, пока она носилась в воздухе, она представляла собой бесплодную химеру, в руках же Родса она сразу получает осязаемую форму.

Служа одновременно и Африканскому союзу, и Англии, Родс, правильнее, заставлял их обоих служить себе. По многим признакам он видел, что назрело время, когда нужно выбрать, которым из этих двух слуг лучше воспользоваться. Если Англия даст ему гарантию в том, что он будет вице-королем или первым министром объединенных южно-африканских владений (включая Трансвааль и Оранжевую Республику), он завершит свой удар в пользу Англии, в противном случае он будет президентом Соединенных Южноафриканских штатов!

V

Дерзость обычно рождается из дерзости. Легкий захват Родезии (для краткости назовем ее так) вскружил голову Родсу, и он решил покончить с Трансваалем простой революцией Йоганнесбургских промышленников, поддержанной отрядом родезийский полиции. Но малодушие уитлендеров, потерявших голову в самый решительный момент, и ослушание Джеймсона разрушили дерзкий замысел. Крюгер замечательно искусно воспользовался этим случаем. Отослав Джеймсона с отрядом на суд Англии, он этим самым отдал Англию на суд всего мира. Вместо того чтобы казнить вожаков-революционеров, их заключили в тюрьму и приговорили к штрафу в 2 миллиона рублей. Такое решение старого президента, будучи само по себе весьма гуманным, являлось вместе с тем актом высокой государственной мудрости. Поступи Крюгер иначе и война с Англией была бы неизбежна, и в то время [пока] пылкая в своих чувствах, но осторожная в своих действиях Европа разбиралась бы в своих симпатиях, почти безоружный в то время Трансвааль скоропостижно закончил бы свое существование…

Видя, что с Англией нельзя вести дружбу иначе, как держа камень за пазухой, и что не сегодня-завтра попытка непременно возобновится, буры начинают готовиться к грядущим событиям. В 1896 г. заключается союз с Оранжевой Республикой, и начинаются вооружения. Англичане теперь уверяют, что все эти приготовления производились тайно, но в английских иллюстрированных журналах еще задолго до войны помещались рисунки, изображавшие учения бурской артиллерии. Ружья провозились через Капскую колонию, и об этом был даже запрос в Капском парламенте. Патроны поставлялись фирмой «Чемберлен и компания» (брат министра колоний). Четыре форта вокруг Претории выстроены немецкими инженерами, но подрядчиками были англичане, наконец, что все это не было секретом, лучшим доказательством служит заявление высшего английского комиссара на Блумфонтейнской конференции 31 мая 1899 г. о том, что Англия отлично знает обо всех приготовлениях буров. Вопрос только в том, насколько точны были эти сведения.

1 (14) марта нынешнего [1900] года статс-секретарь Трансваальской Республики Рейц в разговоре по поводу ответа лорда Салюсбюри на мирные предложения буров, высказал, между прочим, что англичане имели все сведения от своего офицера (White), бывшего шпионом в Трансваале, который доносил, что вооружения буров таковы, что Южно-Африканская Республика может быть без труда завоевана пятьютысячным отрядом.

Очевидно, с Англией повторилось наше: «шапками закидаем». Так или иначе, но англичане все же знали о вооружении буров и если они молчали, то только потому, что Джеймсоновский набег не позволял им кричать об этом.

После этой неудачной попытки скомпрометированный, но не обескураженный Родс вынужден был оставить свою политическую деятельность и удалиться в Родезию, где в это время началась чума рогатого скота, послужившая причиной восстания матабелов. Занимаясь усмирением кафров, Родс, однако, ни на минуту не покидал из виду и Трансвааль.

Нельзя сказать, чтобы англичане отличались даровитостью большей, чем другие народы, наоборот, они менее восприимчивы, менее впечатлительны и менее других способны к творческим комбинациям. Промышленные и торговые занятия сделали их, по их же собственному выражению, сухими как пыль (dry as dust), но у англичан есть три добродетели, отсутствием которых страдаем в особенности мы, русские.

Первое — это решимость взяться за дело, вторая — довести его до конца и третья — не смущаться никакими неудачами. Не смущаясь первой неудачей, Родс продолжал уверять своих высоких друзей в Лондоне, что война с Трансваалем будет просто военной прогулкой, что бурам не устоять перед лиддитными гранатами, что бояться вмешательства Европы нет основания, так как, очень умно говоря о политической экономии, в практическом приложении этой науки она немногим переросла буров.

Родсу важно было только втянуть Англию в войну с бурами. Он знал, что как бы дорого война не стоила, она приведет к успешному концу и для него лично даст выход его честолюбивой энергии и деятельности, а для англичан откроет перспективы всемирного господства.

В то же самое время оппозиция Йоганнесбургских уитлендеров начала приобретать все более и более острую форму…

Для улаживания недоразумений 31 мая 1899 г, то есть за четыре месяца до войны, съехались в Блумфонтейн президент Крюгер и высший английский комиссар в Капштате сэр Альфред Мильнер. Мильнер потребовал назначения 5-летнего срока для предоставления прав уитлендеров, Крюгер предлагал 7 лет и взамен требовал со стороны Англии уничтожения всякого намека на сюзеренитет. Совещания продолжались недолго и остались нерешительными. Обе стороны чувствовали, что это безнадежная попытка, которую обыкновенно делают в консистории для примирения разводящихся супругов.

Но уитлендеры, боясь, что дело все-таки может кончиться миром, начали сходиться на митинги, на которых господствовало сильное возбуждение. Отлично зная, что сражаться теперь придется уже не им, они были настроены необыкновенно воинственно. Правительство сделало было еще одну попытку. При посредстве некого Липерта оно начало было переговоры с уитлендерами, но Uitlander Counsil в ответ на это напечатал в Йоганнесбургских газетах своего рода ультиматум, требуя разоружения буров и разрушения Преторийских фортов. Война уже чувствовалась в воздухе — она была неизбежна.

VI

Если в настоящее время военное счастье так круто повернуло в сторону англичан, то это произошло потому, что уже в самом начале кампании буры, обнаружив, несомненно, высокие качества солдат, вместе с тем выказали себя не вполне искусными стратегами. Начав войну при крайне выгодных для себя условиях, то есть когда англичане еще совершенно не были готовы к военным действиям и значительно уступали своему противнику в численности, буры нашумели на весь мир несколькими блестящими победами, но не сумели извлечь никаких выгод из своего превосходного положения.

Лучшим подтверждением этого является победоносный бой у Моддерспруйта (Никомскоп), который мог оказать влияние на ход всей кампании (спустя два месяца я обходил поле сражения и беседовал со многими участниками боя).

18 (30) октября, генерал Уайт, как известно, выступил из Ледисмита тремя колоннами — правая, левая и центр. Последний предназначался для поддержки той из фланговых частей, которой будет угрожать наибольшая опасность. Оттянув на себя правую колонну и центр, Жубер этим дал возможность Преторийской команде, оранжевым бурам и Йоганнесбургской полиции (всего 800 человек) окружить левую колонну, которая после незначительных потерь вся сдалась в плен (1200 человек). Известие о катастрофе в тылу распространило страшную панику в остальных войсках Уайта, и они начали отступление «в порядке», то есть всё, что только могло двигаться — люди, лошади, мулы — всё в страшной поспешности бросилось к Ледисмиту. Повозки обоза, перемешавшись с орудиями и вьючными животными, загородили дорогу. Солдаты бросали ружья и патроны. При энергичном и безостановочном преследовании (а оно было возможно благодаря необычайно приподнятому моральному состоянию буров) можно было без труда покончить с этой бегущей толпой, гонимой собственным страхом.

Но генерал Жубер удовлетворился легкой победой (буры не потеряли и 10-ти человек) и не только не преследовал противника, а даже дал Уайту 48 часов на уборку убитых и раненых. В течение этого времени англичане, работая день и ночь, успели возвести вокруг Ледисмита траншею. При этом, чтобы сократить длину оборонительной линии, слишком большой для немногочисленного гарнизона, они ухитрились на высоте линий укреплений устроить нейтральный лагерь для женщин и детей. Получился довольно значительный, не требовавший обороны сектор, в котором впоследствии во время продолжительной и скучной осады безоружные противники сходились иногда для мирной беседы. Чем же, в сущности, объясняется такой страшный промах, сознаваемый самими бурами? По словам буров, они не преследовали англичан «потому, что во время этого преследования могли наткнуться на засаду и понести большие потери». Иностранцы говорят, что перемирие и разрешение устройства нейтрального лагеря было дано главным образом из опасения, чтобы буров не сочли варварами.

Все это объяснения невоенного свойства. При энергичном преследовании только часть англичан могла достигнуть Питермарицбурга (заранее укрепленного). Блокировав этот пункт небольшим отрядом, с остальными силами следовало немедленно двигаться к Дурбану с тем, чтобы занять здесь удобную позицию; могли, конечно, быть потери, но они вознаградились бы десятерицею: вместе с англичанами в Ледисмите заперлось 500 буров натальской полиции, на Спионскопе против генерала Бота дрались натальские буры, при оставлении Ледисмита первыми вошли в город натальские же буры. Все это, несомненно, оказалось бы на стороне союзных сил. Вместе с этим не было бы Платранда (неудачная атака 25 декабря [1900]) и других мелких стычек, потери в которых при продолжительном бездействии во время осады Ледисмита незаметно начали уже оказывать свое деморализующее влияние.

Заручившись выгодами времени, то есть более ранней готовностью к войне, надо было скорее заручаться другим чрезвычайно важным условием — пространства, то есть захватом возможно большей территории противника. Не следовало думать о потерях, которые не могли быть особенно чувствительными, а, разделавшись с авангардом противника на восточном театре, все свободные силы перебросить на западный, с тем, чтобы до прибытия главных сил и здесь возможно далее отодвинуть передовые части англичан. Тогда за завесой собственных войск могли бы восстать и Капские буры, которые горели желанием помочь своим, но, к сожалению, не могли, потому что не было оружия и боевых припасов, которых в Трансваале оставались свободные излишки. С присоединением Капских буров, численность армии возросла бы значительно, притом за счет элемента в высшей степени доброкачественного. (Некоторые сравнивают англо-бурскую войну с нашей 1812 г. По воодушевлению народных масс это совершенно справедливо, но с точки зрения стратегии здесь явление обратное — отступая вглубь России, мы накатывались на собственные силы — у буров же резервы были впереди — А.В.)

Итак, более ранней готовностью к войне, захватив в свои руки инициативу, буры, вместо того, чтобы диктовать свою волю противнику, сами переходят к пассивным действиям — к выигрышу сражения там, где придется, операции начинают вестись изо дня в день, обнаруживается отсутствие одной общей руководящей идеи, то есть того, что на языке стратегии называется планом кампании.

Причину этого печального явления надо искать не в какой-либо капризной случайности, а в самой природе вещей. В частых войнах с кафрами бурам не приходилось задаваться широкими целями. Операции были кратковременными и крайне немногосложны. Их ездящая пехота без труда могла выследить пешую банду вооруженным разным дрекольем дикарей, окружить ее и уничтожить ружейным огнем. Все дело заканчивалось одним боем, не было последовательности событий, а следовательно, не было необходимости в составлении плана компании. От этой маленькой, так сказать, домашней практики бурам сразу пришлось перейти к огромной операции, над которой задумался бы не один ученый стратег, а таковых в Трансваале не было. Покойный Жубер, благодаря безукоризненным качествам человека, пользовался большой популярностью, но он, как и многие другие бурские генералы, был хороший тактик — военачальник, способный руководить войсками на поле сражения, но не на театре военных действий. Заступивший на его место молодой (всего 36 лет) энергичный генерал Бота, хотя и обнаружил выдающиеся военные дарования, но к несчастью на его долю выпала крайне тяжелая и неблагодарная задача — тащить телегу, которая уже завязла в грязи.

VII

Успехами второй половины кампании англичане столько же обязаны даровитому лорду Роберт-су, сколько и не особенно талантливому Уайту, сумевшему, однако, в наиболее важный период стратегического развертывания главных сил привлечь на себя почти три четверти армии буров. Как известно, после боя 18 (3) октября [он] отступил к Ледисмиту. Этот город, получивший такую громкую известность, представляет собой небольшую группу домиков, брошенных на берегу Занд-Ривер. Вокруг него толпятся в беспорядке высокие горы со своими характерными, точно срезанными ножом вершинами. Пользуясь двухдневным перемирием, англичане поспешно укрепились здесь, то есть вдоль наружных гребней ближайших гор, насыпали траншеи (каменные брустверы без рвов), в некоторых местах эти траншеи были сомкнуты в виде редутов крайне упрощенной формы; редуты связали между собой соединительными траншеями и таким образом получилась маленькая крепость. Главную силу ее составляли, конечно, не каменные брустверы, которые при высоте около двух аршин и сухой кладке давали укрытие только от ружейных пуль и снарядных осколков, а сами горы — это естественные валы, высота и крутизна которых представляла большую трудность при эскаладировании под огнем из траншей. Такую крепостицу можно было взять или штурмом или блокадой.

По окончании перемирия буры передвинули свою артиллерию и в течение первой недели подвергли Ледисмит сильному обстрелу, но на штурм не решились. Между тем энергия, развившаяся очень сильно во время первых наступательных маршей, начала понемногу ослабевать.

Как и всегда, чтобы притупить остроту неприятного сознания только что сделанной ошибки, человек ищет какого-нибудь прецедента. Кем-то произнесено было слово «южноафриканская Плевна» — прецедент был найден, а им диктовался уже и дальнейший образ действий. Решено было блокировать Ледисмит, то есть дождаться, когда изнеможенный голодом Уайт сам положит оружие, хотя о том, сколько у англичан запасов сведений не было; неизвестна была даже более или менее точная цифра гарнизона, полагали «так тысяч 8—15».

Решившись на блокаду, буры раскинули свои маленькие лагери по огромной окружности и вокруг осажденного города, началась довольно мирная жизнь, при военной обстановке. Англичане спокойно сидели в крепости, а буры наблюдали их. Каждой команде был отведен особый район охранения. Днем по линии постов располагались несколько человек, которые лежа за камнем с трубкой в зубах и «маузером» (так буры называли маузеровские винтовки) сторожили; не покажется ли где-нибудь голова англичанина. На случай вылазки неприятеля сигналом тревоги служил пастушеский рожок. Одиночные ружейные выстрелы здесь слышались довольно часто. Иногда впрочем, от времени до времени, тяжело нагнется воздух, просвистит где-нибудь граната. Это соскучившие [ся] артиллеристы обеих сторон, заметив какую-нибудь цель, напоминали себе о том, что здесь война. Но если впереди кое-что напоминало собой войну, то в тылу линии обложения картина являлась уже совсем мирной. Вокруг лагерей паслись стада быков, спутанные лошади, мулы, овцы. По дороге из лагеря в лагерь разъезжали легким галопцем буры, очень часто под зонтиком и в сопровождении кафра, везшего ружье и патронташ своего «бааса» (господина).

Все лагери походили один на другой, с тем различием, что у буров-фермеров лагерь состоял из повозок с приделанными на задках будками, а у буров-горожан и в иностранных отрядах — из палаток, частью выданных правительством, частью отнятых у англичан. Но порядок был один и тот же: каждый располагался там, где хотел. У каждой палатки или повозки дымились костры, на которых черная прислуга готовила кофе, пекла блины, варила мясо. Тут же на солнце сушилась кожа убитого барашка, валялись кости, остатки пищи, на сучьях акации сушилось нарезанное полосками и сплошь покрытое мухами мясо. Известных мест обыкновенно не отводилось. Правда, для наблюдения за порядком существовала должность интенданта, но обязанности его зависели как от собственного усмотрения, так и от доброй воли бюргеров, считающих каждый себя своим собственным генералом.

Пользуясь беспечностью буров, долго бездействовавшие англичане прокрались однажды ночью и взорвали дальнобойную пушку Крезо, в другом месте натальские буры, подойдя для дружеской беседы, предательски испортили орудия Круппа и Максима. С этих пор сторожевая служба под Ледисмитом усложнилась. Во избежание подобных казусов орудия отнесли подальше, и охранение их вверили определенным командам. На ночь установился сильный наряд. Каждая команда выходила вся, оставив в лагере только дневную стражу и административных лиц. Начали ставить посты парных часовых на 100 шагов от поста. Часовые стояли обыкновенно по два часа, сменяя друг друга сами. Пробовали даже высылать вперед патрули, но однажды в Преторийской команде в состав патруля вошли один американец и один испанец, которые при возвращении наткнулись на свой пост и, не успев ответить пароля, были убиты своими же, а когда вскоре после того оранжевые буры пристрелили своего де капрала, то высылку патрулей решено было бросить, как неподходящее дело. (Для стрельбы ночью буры употребляют такой прием: левую руку накладывают поверх ствола и по косточкам стреляют в грудь, — пуля попадает в голову).

Так в продолжение первых двух месяцев тянулась жизнь осадного корпуса под начальством генерала Жубера.

В то же самое время небольшой обсервационный корпус под начальством генералов Боты и Луки Мейера, продвинувшись было к Исткорту, отступил за Тугелу, избрав эту реку оборонительной линией для удержания Буллера, шедшего на выручку Уайта.

Если продолжительное бездействие под Ледисмитом начало уже оказывать свое расслабляющее действие, то совершенно не то было на Тугеле: близкое соприкосновение с противником, ежеминутное ожидание боя действовало необыкновенно сильно на буров, по природе страстных охотников. Здесь царило не возбуждение, а если так можно выразится, боевая восторженность. Каждый был уверен в своей непобедимости и с нетерпением ожидал англичан на заранее подготовленных позициях.

3 (15) декабря произошло первое большое сражение под Колензо. Подробности его достаточно известны…

VIII

Самоуверенность у людей обыкновенно растет и падает пропорционально их успехам и зачастую в геометрической прогрессии. После победы под Колензо буры начали смотреть на своего противника с нескрываемым высокомерием. Даже у наиболее скромных исчезло всякое сомнение в благополучном исходе кампании. Поэтому на советы некоторых европейских офицеров, вместо бесполезной траты снарядов на ежедневную одиночную стрельбу по крепости подвергнуть Ледисмит сильной бомбардировке и затем взять его штурмом, буры с неудовольствием отвечали, что они находят неразумным подвергать разрушению город, который потом достанется им же, а штурмовать город по европейский науке они предоставляют Буллеру.

Между тем в Претории, откуда, собственно говоря, незаметно руководили кампанией, чувствовали, что центр тяжести операций переваливает на западный театр. Туда ежедневно прибывали все новые и новые части войск; вместе с огромной материальной силой, Англия выдвинула и главный свой моральный ресурс в виде лордов Робертса и Китченера. Таким образом, по ходу событий восточный театр войны, на котором были сосредоточены главные силы буров, приобретал второстепенное значение, а следовательно, необходимость поскорее разделаться с Ледисмитом, приковавшим к себе почти половину армии, становилась все более и более очевидной.

И вот на военном совете решено было произвести 25 декабря общую атаку Ледисмита. (Военный совет составляют Главнокомандующий, генералы и коменданты, начальствующие ополчениями каждого уезда (в мирное время наши становые пристава). На военном совете [до] предварительного обсуждения вопроса поются псалмы, затем каждый из присутствующих излагает свое мнение. Распоряжения даются устно. Ни карт, ни планов, ни письменных диспозиций нет. При покойном Жубере и Кронье в совете всегда присутствовали их жены, голоса которых имели почти решающее значение. Заседание заканчивается пением псалмов.)

Распоряжения об атаке были отданы накануне вечером. В этот день я был при Преторийской команде. Около 7 часов вечера после речи пастора (почти все буры говорят по-английски) и пения псалмов, фельдкорнетом было объявлено нечто вроде диспозиции, согласно которой половина команды — 150 человек назначалась для атаки, другая же половина должна была составить резерв. Атакующей части приказано было ночью занять высохшее русло ручья приблизительно в 1000 шагов от восточных укреплений Ледисмита и с рассветом открыть стрельбу, чтобы привлечь на себя внимание и силы противника и этим облегчить главную атаку оранжевых буров на юго-западную сторону крепости.

Было еще совершенно темно, когда атакующая часть спустилась с горы и расположилась в промоине. Холодная и сырая мгла окутывала всю местность. Не признавая никаких мер предосторожности и не опасаясь обнаружить свое присутствие, буры закурили трубки… Томительное ожидание тянулось уже более часа, но вот ярко горевшие звезды начали мало помалу бледнеть, и в предрассветном тумане показались вершины гор. Впереди на сероватом фоне неба вырисовывалась уже стена английских укреплений (два редута, соединенные траншеей, — в общем протяжении позиции около 800 шагов). Мертвая тишина царила повсюду. Вдруг откуда-то издалека, словно тяжелый протяжный вздох, пронесся звук орудийного выстрела и эхом раздался по горам. За ним другой, третий, все чаще и чаще, яснее и яснее, — «так», «так-так-так», «так-так», сухо затрещали маузеровские винтовки вперемешку с глухими звуками английского Ли-Метфорда. Это оранжевые буры, не дождавшись демонстративной атаки, повели главную. Команда встрепенулась, все посмотрели на ассистент-фельдкорнета, но угрюмый старик, все время молча сидевший с закрытыми глазами, заявил, что он не получил определенных приказаний и поэтому, если бюргеры желают, то они могут атаковать английские укрепления. После минутного совещания, решено было наступать. По мокрой от росы траве буры ползком двинулись к железнодорожной насыпи, до которой было около 200 шагов. Дойдя до насыпи, атакующая часть раздалась вправо и влево, и эта жиденькая цепь охотников, и по костюму, и по вооружению (винтовки были без штыков), и по всем приемам, начала подыматься на насыпь. Но лишь только показались головы буров, как моментально по всей линии английских траншей вспыхнули огоньки и рой пуль со свистом и жалобным пением пронзился и взрыл песок, кто-то ахнул, все быстро скатились с насыпи и залегли за камнями, из-за которых сейчас же началась редкая одиночная стрельба. Артиллерия обеих сторон открыла частый огонь, и гранаты, злобно шипя, заносились в воздухе, скрещиваясь над головами атакующих. (Помещенной на горе бурской артиллерии все время пришлось стрелять через головы своих.)

За железнодорожной насыпью местность все время подымается сначала слабо, потом все круче и круче, на первых шестистах шагах покрыта довольно высокой травой и усеяна крупными камнями, дававшими хорошее укрытие стрелкам. Переползая на животе от камня к камню и задерживаясь за каждый из них для стрельбы, наступающие медленно подвигались вперед…

Англичан, судя по огню, было раза в три больше, чем буров, в некоторых местах стояли скорострелки. Достаточно было шевельнуться за камнем — и несколько пуль свистело уже мимо ушей; чуть-чуть приподнятая над камнем шляпа тотчас же простреливалась. Начала грозить опасность и от своей артиллерии. Несколько не долетевших шрапнелей дали чересчур близкий разрыв. Кто-то из буров догадался и воткнул палочку с красным платком, указывая этим на опасность; орудия смолкли. Наступил критический момент. Два часа лежали здесь буры, притаясь за камнями, но вот около 10 часов началось медленное отступление, опять ползком на животе с долгими задержками за камнями, во все это время команд не подавалось никаких.

К двум часам пополудни цепь снова очутилась у железнодорожной насыпи, сзади в некоторых местах виднелись еще люди, но по большей части в таких позах, которые ясно говорили, что эти люди остались лежать так навсегда…

При таких условиях голодным, изнемогавшим от жары, жажды и переживаемых впечатлений людям предстояло сидеть еще много часов… Но вот около 5 часов вечера, заглушая все эти звуки, послышался какой-то особенный гул. Незаметно появившаяся черная туча быстро двигалась с востока, оттуда уже потянуло приятной свежестью. Через несколько минут волна ветра с силой ударила по горам и, разбитая, закружила вихрями, взрывая песок и прижимая к земле тощие растения. Крупные капли дождя захлестали по камням, и с неба, точно из опрокинутого ушата, хлынул страшный ливень с градом. В трех шагах нельзя было различить человеческую фигуру.

Эта неожиданная поддержка с неба дала Преторийской команде возможность отступить. Из 150 человек на поле сражения осталось 10, в том числе старик ассистент-фельдкорнет и те молодые, огромного роста, оба красавцы буры Вильмсен и Либерскахне, которые лежали у самой стены, один из них был прострелен двумя пулями в грудь навылет, другому пуля попала в рот и вышла в затылок.

С другой стороны Оранжевые буры смело повели главную атаку и, несмотря на картечный огонь, сбили англичан с позиции и захватили одно орудие, но не поддержанные вовремя должны были отступить и очистить гору, с вершины которой совершенно ясно открывался уже Ледисмит. В общем, это была первая крупная неудача буров (Эладслаагте буры не считают, так как там были побиты одни только немцы). Они потеряли 163 человека убитыми и ранеными (англичане писали 2000) и пришли в сильное смущение от огромности этой потери, хотя в сущности надо удивляться, что эта цифра оказалась такой ничтожной, особенно в сравнении с теми крупными ошибками, которые были допущены в распоряжениях.

Буры хотели овладеть Ледисмитом внезапным нападением, но по неясности отданных приказаний внезапное нападение обратилось в неподготовленную, а потому неудачную атаку.

Приказания были отданы слишком заблаговременно, и, говорят, что кафры успели предупредить англичан о намерениях буров. Затем для атаки назначена была в каждой команде половина людей, другая составляла резерв, но какое назначение имел последний — определить довольно трудно, ибо в бою, даже когда атакующие переживали самый критический момент, люди резерва все время лежали на своих первоначальных местах и только смотрели, что из этого выйдет.

Не решаясь на вторичный штурм, буры задумали теперь утопить англичан вместе с Ледисмитом и для этого верстах в 4—5 ниже города начали строить плотину на реке Занд-Ривер. Страшно быстрая горная речка имеет не менее 1/100 падения: при таких условиях, по самым элементарным расчетам, высота плотины должна была быть около 70 аршин. Какую же, следовательно, нужно было придать длину и толщину этому сооружению, предназначавшемуся удерживать напор целого моря воды, в котором должны были погибнуть современные фараоны? Буры произвели свои расчеты по Библии, а потому плотину прорвало в самом начале.

К этому времени оправившийся после Колензо Буллер начинает уже свои знаменитые лобовые атаки на Тугеле. Сначала он поднимается вверх по реке и с высот Звартскопа два дня громит лиддитом незанятые позиции буров, потом у Спионскопа учиняет скандальное побоище своих же войск, затем снова спускается к Колензо и здесь начинает ломиться в дверь, которую ему издалека уже полуоткрыл Робертс. Действия Буллера своевременно получили надлежащую оценку.

Ко всему сказанному о нем можно прибавить разве только то, что если у буров нерешительность действий происходила иногда из опасения больших потерь, то отныне знаменитый английский генерал не заслуживает в этом отношении ни малейшего упрека. Во всех странствованиях по Тугеле он как будто бы искал место, где бы удобнее было уложить возможно большее количество своих солдат.

 

[ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА И ТАКТИКА БУРОВ]

…Во всякой армии упадок духа далеко еще не служит симптомом разложения ее.

Если бы вследствие каких-нибудь причин перестала бы существовать вся армия, то и тогда из среды фермеров наберется тысяч семь-восемь отчаянных «зилотов», руководимых чувством смертельной ненависти к врагу, которые, соединившись в мелкие отряды, начнут партизанскую войну, гораздо более упорную, чем даже филиппинцы. И до тех пор, пока будут существовать эти партизаны, англичане не могут вывести из страны ни одного солдата, потому что малейшее ослабление английских сил послужит сигналом к новому всеобщему восстанию…

…Англичане заняли большую часть территории противника, но эти результаты нельзя назвать решительными, ибо даже в Оранжевой Республике они до сих пор не могут справиться с партизанами, смело хозяйничающими у них в тылу. Трансваальская же армия еще вся цела. Запасов, вывезенных из Йоганнесбурга и Претории, хватит на долгое время. При таких условиях отказ буров от продолжения борьбы и добровольное признание английского владычества было бы похоже на самоубийство больного, у которого еще очень много надежд на выздоровление. Это отлично понимают как буры, так и англичане. Но желание — повелитель мыслей, — говорит английская пословица. Желание поскорее закончить дорогую войну после каждого мелкого успеха заставляло англичан верить в безотлагательное изъявление бурами покорности. Желание иметь теперь под руками свободную армию, чтобы играть выдающуюся роль в настоящих и, возможно, в ближайших будущих международных осложнениях начало давать англичанам ежедневно тысячи пленных буров. Но желания остаются желаниями, а события идут свои чередом, и увязшей в Южной Африке Англии суждено барахтаться там еще многие месяцы, ни на минуту не забывая при этом, что война представляет собой сплетение таких неожиданностей, о которых очень часто разбиваются самые точные расчеты…

Тактика буров развилась совершенно самостоятельно, под влиянием исключительных условий. Привыкнув подкарауливать дичь, действовать из засады, буры и на войне предпочитают оборону атаке. При приближении неприятеля они, прежде всего, стараются устроить ему ловушку. Для этого занимается весьма растянутая позиция, состоящая обыкновенно из ряда холмов. Занятая позиция сейчас же укрепляется траншеями, причем траншеи состоят не из одного бруствера, идущего непрерывной каменной стеной по наружному гребню вершины, а из нескольких десятков коротких (на 5—10 человек) валиков, высотой около одного аршина, раскинутых по всей вершине горы. (При таком расположении траншей, вся наружная покатость горы лежит в необстреливаемом (мертвом) пространстве; это, однако не считается неудобством, так как буры не подпускают близко противника, но зато разбросанные таким образом траншеи кажутся издали кучами камней, которыми вообще усеяны все горы Южной Африки, то есть укрепления маскируются сами собой.)

За этими траншеями скрытно располагается цепь стрелков, причем один из наиболее важных по своему местоположению, но менее заметных по своему виду холмов занимается сильнее. Чаще всего здесь ставится и артиллерия. (Из разнообразных видов оружия буры всегда предпочитают пушки Максима, которые по их легкости, удобству и быстроте действия, пожалуй, было бы полезно придавать у нас дальним разъездам и партизанским отрядам.)

Наблюдение за флангами производится по распоряжению младших начальников фланговых частей, вернее даже без всяких распоряжений — по инициативе рядовых буров, всегда проявляющих в бою сознательный и живой интерес к делу.

В период подготовки атаки артиллерийским огнем буры совершенно не отвечают на выстрелы противника. Несколько человек обыкновенно наблюдают, остальные лежа пьют кофе, закусывают, вообще чувствуют себя спокойно и только почтительно раскланиваются с пролетающими близко гранатами. Но лишь только неприятель начинает подходить на дистанцию верного ружейного выстрела (1000 — 800 шагов), обстановка на позиции быстро меняется. В до сих пор хладнокровном, полном сознания собственного достоинства фермере сейчас же оказывается охотник. Более того, — артист, страшно любящий свое искусство. В рысьих глазах его начинают мелькать огоньки. Припав к земле, он сквозь отверстие между камнями уже высматривает и намечает себе жертву. Еще несколько мгновений — и со всей позиции, точно по сигналу (хотя команд нет, — каждый ставит прицел и стреляет, — когда, как и куда хочет), сразу раздается сухой, как будто колющий треск ружейных выстрелов, которому гулко и весело начинает вторить «Максим». Почти не отнимая от плеча своего «Маузера» бур неторопливо и метко шлет пулю за пулей с таким чувством, точно каждая из них отрывается у него от сердца.

Увлеченный стрельбой он, однако же, зорко следит за всеми передвижениями врага и при малейшей оплошности последнего, чуть только представится возможность, часть охотников снимается с позиции, бежит к пасущимся в тылу лошадям и через несколько минут открывает огонь уже с фланговой позиции.

Видя же невозможность удержаться, буры редко подпускают себе противника ближе 300 шагов, — сейчас же снимаются и уходят на другую позицию. Таким образом, эти отступления являются не следствием поражения, а просто одним из приемов бурской тактики. Но английские генералы каждый раз неукоснительно шлют в Лондон стереотипные телеграммы «неприятель был вытеснен из ряда холмов, на которых он упорно держался»…

…Из Южной Африки мной получены известия, рисующие положение обеих воюющих сторон в весьма печальном виде. Обе армии быстро разлагаются. У буров нет отрядов, численность которых достигала бы и 3-х тысяч…

Если нет армии, зато по всей стране рассеялись партии недовольных бродяг, и этого оказывается вполне достаточно, чтобы поддерживать и развивать панику среди английской армии. Стычки происходят часто, но все они случайные и потери в них убитыми и ранеными крайне ничтожны. Английские солдаты, после того как убедились, что в плену им не грозит никакая опасность, охотно кладут оружие, но буры не имеют возможности брать пленных, так как их некуда девать, некому стеречь и нечем кормить. Отчаяние и раздражение англичан вполне естественны. Потеряв голову, они хватаются за разные репрессалии, а через это еще больше возбуждают недовольство и усиливают контингент сопротивляющихся теми, которые уже изъявили было покорность. В свою очередь гуманность и бездействие принимаются за признаки упадка и вызывают у буров попытку напрягши все силы покончить с ослабевшим врагом.

Получается какой-то заколдованный круг, из которого можно выйти одним способом: присылкой новых значительных подкреплений, которые могли бы сменить изнемогшие от лишений и голода части, обратив эти части на службу в тылу и в гарнизоны. Для действий против небольших мелких партий необходимо несколько дивизий свежей конницы. Но после заявления лорда Уолслея о полной непригодности солдат, оставшихся в метрополии, задача сформирования новых отрядов оказывается просто невозможной. Словом, Англия в Южной Африки очутилась в положении щуки, захватившей в пасть ерша, которого не может ни проглотить, ни выпустить.

 

См. также:

1. КНИГА: Вандам А.Е. «Величайшее из искусств (Обзор современного положения в свете высшей стратегии)».

2. КНИГА: Вандам А.Е. «Наше положение».

3. Забытое имя [Алексей Ефимович Вандам].