ФОТО: Ван Бабурен. Прометей, приковываемый Гефестом
Публикуется по сб.: Из истории общественной мысли: культура, идеология, политика (Межкафедральный сборник статей) / Под ред. Е.Н. Мощелкова, А.А. Ширинянца / Сост. А.В. Воробьев. М., 1999. С. 899–915.
Александр Воробьев
Диалог Платона «Протагор», — пожалуй, самое интересное произведение Платона, которое может помочь философу, пытающемуся ответь на вопрос о том, что есть общество, обосновать предпосылки своего политического творчества, направленного не на оправдание благородства мотивов социальных действий и поступков, а на выяснение результатов осуществившегося политического деяния; помогает понять и объяснить другим смысл совместного политического жития людей.
В социальной философии существует множество проблем, которые невозможно объяснить абсолютно всем. Всегда, при желании, можно найти огромное количество аргументов как за, так и против чего угодно. Поэтому не следует стремиться непротиворечиво доказать абсолютно всем все свои тезисы. Некоторые из них предпочтительнее обосновывать с помощью «детских рассказов» — мифов, которые скрывают за дымкой своих волшебных аллегорий смысл, раскрываемый в процессе многолетнего размышления, лучше сказать — философствования, позволяющего ухватить, после долгого и мучительного процесса мышления, суть узнанного нами повествования.
Проанализировав миф о наделении Зевсом людей добродетелью, после неудачной попытки двух братьев, Прометея и Эпиметея, чуть не приведшей к исчезновению человеческого рода, можно заключить об отрицательном отношении Платона к образу Прометея, так любимого в западноевропейской культуре. Платон не восхищается воровством Прометея, он укоряет его за необдуманный поступок, приведший к взаимному уничтожению людей, и оправдывает суровый приговор Зевса, осудившего Прометея на муки. Можно утверждать, что смысл данного мифа заключается в призыве выработки политического знания, которое поможет людям узнать, еще до осуществления социального поступка, результаты своего политического творчества. Только «знание» поможет выжить в современных условиях экологического и политического кризиса. Для того чтобы «знание» выстояло в борьбе со злом, его необходимо укрепить готовностью сопротивляться злу физической силой.
В «Протагоре» исследуются возможности обучения людей жить сообща, не вредя друг другу. Сократ обозначает предмет исследования в этом диалоге так: «выяснить, что есть добродетель (arete) и можно ли ей научиться».
«Протагор», — пожалуй, самое оригинальное произведение, где Платон в простой и непринужденной форме раскрывает значение софистов для древнегреческой культуры и способы софистических убеждений. А.Ф. Лосев считает, что этот диалог запутан, плохо связан логически и стилистически, перенасыщен постоянным перебеганием от одной проблемы к другой, заполнен ненужными вступлениями к рассматриваемым темам. Все это, на его взгляд, может быть интересно для истории драматургии, но истории философии все это мешает. Мешают ненужные, длинные вступления [309а–317е], перебранка собеседников [334d–338е, 347b–349], кропотливое исследование песни Симонида [338е–347а], миф об Эпиметее и Прометее [320d–323а][i].
Может быть, А.Ф. Лосев прав, что все это не нужно для рассмотрения поставленной проблемы, формулирования основной логической линии диалога и его структурно организующего момента[ii], но ведь именно в этом постоянном отступлении от темы, с привлечением дополнительных, как бы никоим образом не связанных с предметом разговора примеров из человеческой жизни и загадочных мифов, состоит влекущее на протяжение сотен лет творчество Платона, не только раскрывающего перед нами некий смысл (logos), а помогающего нам, читателям и исследователям его произведений, «родить» его в себе. Как бы пропустить смысл через «сердце» и тем самым сделать его своей частью, частью, которая в итоге преображает человека. Только через переживание всего драматизма, который присутствует во время беседы Сократа с Протагором, только через ощущение накала царящих страстей можно распахнуть свою размышляющую душу для впитывания смысла, который пытается сообщить нам из глубины веков древнегреческий мыслитель.
Платоновские диалоги заключают в себе страстное желание автора убедить своих будущих читателей не только запечатлеть, но и вживить в структуру своего сознания саму идею конкретного logos-а, вырываемого из цепей обыденных понятий и устоев (догм), путем исследования всех или почти всех возможностей.
Нельзя просто перечислить множество логических условий, необходимо их «переварить» своим собственным сознанием. Обычная констатация смысла ни к чему ни приведет. Это, собственно, и есть основная идея диалога и идеология творчества Платона, если она когда-либо существовала. Введение долгих вступлений, разбор стихов поэтов Гомера, Симонида, пестрая раскраска физиологических и психологических портретов персонажей помогают читателю, как абсолютно правильно считал Платон, вкрапляя все это в тексты своих произведений, ощутить дуновение духа своего времени, которое запечатлевает перед нашим взором мимолетное видение периода творения философских положений платонизма. Поэтому, наверное, заразившись красотой стиля и умением раскрыть суть предмета размышления, наши соотечественники определяли его философию как «Платонический нектар»[iii] в своих первых историко-философских обзорах энциклопедического характера — «Кабинете любомудрия».
В «Протагоре» подобным образом Платон показал суть и смысл софистики, методы их доказательств и ничтожность (от ничто, небытие[iv]) софистического способа жизни и рассуждения.
Для политолога диалог «Протагор» так же важен, как «Государство», «Законы» и «Политик». В нем Платон объясняет причину стремления людей к общественной жизни и истоки жажды принимать политические решения. Протагор, признавая возможность обучения, отказывается обучать добродетели как некой разновидности духовного знания. Сократ в диалоге отрицает возможность научить добродетели путем технических приемов воспитания, но настаивает на том, что добродетель есть высшее знание, которое можно только родить в себе[v]. Ни софисты, ни Сократ в итоге не смогли убедить друг друга, каждый остался при своем мнении.
Как мы уже сказали выше, Платон отходит постоянно от главной темы диалога, ему было необходимо показать сущность софистики, и этому тоже посвящен «Протагор». Для этого он рассматривает методы, используемые софистами для доказательства своих идей, фундаментом которых служат длинные вступления, необходимые софистам для запутывания собеседников. Протагору же не удалось запутать Сократа, который прерывает длинные протагоровские речи: «Протагор! Я, на беду, человек забывчивый и, когда со мною говорят пространно, забываю, о чем речь. Вот случилось мне быть тугим на ухо, ты бы ведь счел нужным, собираясь со мной разговаривать, громче произносить слова, чем когда говоришь с другими, так и теперь, имея дело с человеком забывчивым — ты расчленяй для меня ответы и делай их покороче, чтобы я мог за тобой следить… Если хочешь со мною беседовать, применяй второй способ — немногословие» [334d–335a].
Тогда мудрейший из мудрейших умудренный мудростью мудрых (как бы, наверное, сказали древние греки — софистичный из софистичнейших), отягощенный софизмами Протагор применяет другой прием: «Думаю я, Сократ, что для человека, в совершенстве образованного, важно знать толк в стихах…» [339a]. И предлагает Сократу рассмотреть песнь Симонида. Расчет прост: если Сократ не сумеет разобраться в песни Симонида, то он не в совершенстве образован, т. е. необразован в сравнении с Протагором, а т. к. им была привлечена для рассмотрения песнь о добродетели, то Сократ и в вопросе о добродетели ничего не смыслит, следовательно, Сократ невежда и все что он говорит, не заслуживает внимания. «…Так вот и теперь вопрос будет о том самом, о чем мы только что говорили,¾ о добродетели, но мы перенесем его в область поэзии; только в этом одном и будет разница» [339а].
Протагор рассчитывал таким образом выиграть диспут, вследствие чего множество молодых людей, присутствующих при этой беседе, захотят обучаться у Протагора и заплатят ему за обучение. Смысл всех протагоровских ухищрений состоит в обычном и естественном желании людей обрести материальные блага, об этом ни в коем случае не следует забывать, вот поэтому он и тужит свой софистический рассудок, желая «побить» Сократа закованным в броню софизмов словом.
Очень ловко придумал Протагор, как выйти победителем из сложившейся ситуации. Ведь равным софистам в комментировании поэзии не было. Они, как никто другой, владели в совершенстве словом. Но Сократ и тут показал свое совершенство, он доказал, что лучше Протагора понимает Симонида. Стало ясно: Протагор уступит Сократу и останется побежденным и денежки страстно жаждущих всевозможных знаний молодых и богатеньких греков не осядут в его руках. Поэтому он пытается окончить беседу, но и это ему не удается, Сократ уже оседлал его репутацию «мудрейшего мужа» и стремится продолжать прерванную беседу: «Я предоставляю Протагору выбрать, что ему приятнее. Если ему угодно, прекратим говорить о песнях и стихотворениях, а вот то, о чем я тебя, Протагор, вначале спрашивал, я с удовольствием довел бы до конца, обсуждая это вместе с тобой» [347c].
Протагор ничем своего выбора не обнаружил, чем вызвал недовольство присутствующих при беседе: «Тогда Алквиад сказал, взглянув на Каллия: — Как, по-твоему, Каллий, Протагор и теперь хорошо поступает, не желая объявить, будет ли отвечать или нет? По-моему, совсем нехорошо. Пусть он или продолжает беседу, или скажет, что не хочет беседовать, чтобы и мы это знали; тогда и Сократ, и всякий желающий станут беседовать с кем-нибудь другим» [348c]. Протагору ничего не оставалось делать, как продолжить диалог.
Мы надеемся, что достаточно показали смысл постоянных отступлений от главной темы диалога, еще раз заметим, Платон отходит от рассмотрения главных проблем, поставленных им в своих произведениях, для того, чтобы показать читателям атмосферу, в которой эти проблемы были поставлены, затем обсуждались и, наконец, были разрешены: в рамках именно древнегреческой культуры. В «Протагоре» он доступно и ясно объяснил, как и каким образом софисты побеждали своих оппонентов. В этом и заключается гениальность Платона. Он не пытается навязывать свое мнение «в лоб», многие проблемы, которые его особенно волновали, он вкрапляет в основные темы диалогов, как бы маскируя их. Именно таким способом, вживления в структуру диалогов человеческих переживаний — жизни, одушевляет диалоги, наполняя их значением и смыслом[vi]. Платон замечательно показывает накал борьбы между Сократом и Протагором. Можно писать многие книги о софистике, ломать себе голову над смыслом их высказываний, а можно в одном небольшом диалоге, как это сделал Платон, показать суть софистики, разобрав главную ее проблему — проблему добродетели и показав, какими, не совсем приличными, способами они доказывали свою правоту.
Много интересного для нас содержит «вступление» диалога [309а–317е], как эту часть «Протагора» называет А.Ф. Лосев[vii], где Сократ и Протагор пытаются определить значение и смысл «софистики». Софисты представлялись грекам некими непонятными и неизвестными существами [312с], более того, неясно, в чем именно мудр софист [312d], поэтому прежде чем обучаться, т. е. вверить самое ценное, что есть у человека — душу, нужно узнать, чему софист обучает [313]. Ведь, являясь чем-то вроде торговца [313с], софист может обмануть, выхваляя то, что продает, как это нередко делают купцы [313d]. Высказав данные соображения Гиппократу, Сократ, придя в дом Каллия, где остановился Протагор, просит последнего разъяснить, кто такие софисты и чем они занимаются. «Я софист и воспитываю людей, — отвечает Протагор. — Я делаю их лучше [318а], потому что …тот, кто приходит ко мне, научится только тому, для чего пришел. Наука же эта — смышленость в домашних делах, уменье наилучшим образом управлять своим домом, а также в делах общественных: благодаря ей можно стать всех сильнее и в речах, касающихся государства» [319а]. Следовательно, Протагор говорит о том, что он пытается облагородить людей, воспитав их и сотворив, таким образом, хороших граждан. Поэтому, прежде всего, он пытается научить людей управлять своим домом, т. е. пытается научить людей обустраивать свой быт. Не что иное, как дом (жилище человека), не несет в себе больше всего информации о культуре, к которой принадлежат люди. Дом является тем посредником между природой и человеком, который помогает последнему вжиться в окружающий его мир путем создания для себе некой реальности — мира культуры. Поэтому основное занятие софистов состоит в воспитании, притом таком, при котором человека учат создавать особый мир — мир культуры, выделяясь из царства природы и обособляясь в царстве политическом, направляющем его в область пребывания Духа[viii].
К сожалению, перевод «Протагора», сделанный Вл. Соловьевым, упускает некоторые существенные нюансы, может быть потому, что он не закончен в связи с кончиной переводчика. В русском переводе создается впечатление, что Протагор учит людей только искусству государственного управления и делает из них хороших граждан [319a], таким образом, упускается более важный смысл слова paideia [paideia], которое переводится как «воспитание, учение, образование, образованность»[ix], что по сути своей является эквивалентом нашего слова «культура». Гегель переводит слова Протагора по-другому (314p–317): «…я занимаюсь тем, что даю людям духовную культуру (paideuein)»[x]. При таком прочтении становится ясно, что, приучая людей к активному участию в государственных делах — политическому праксису, можно создать мир человеческой культуры, который невозможен без желания и умения абсолютно всех членов общества жить вместе и уживаться. Да и общество есть только там, где есть стремление к договоренности и согласию между его членами, подкрепленное компромиссом. Там, где политическая жизнь хаотична и не приведена к определенной структуре, царит злоба и насилие, текут реки крови и слез.
Мы подошли к самой важной и главной, на наш взгляд, части платоновского диалога «Протагор», к мифу о наделении Зевсом людей добродетелью. Политическое пространство, область, где творится политическое действие, представляет собой одновременно сферу практического и духовного, но Дух витает в небесах, а Земля — обитель действия. Исходя из этого, мы обозначим границы нашего исследования в границах нашего физиологического существования. Эти границы в свою очередь определяются не только материальным, но и духовным. Оставляя за скобками нашего исследования метафизику власти и философию политики, необходимо все же оставить нечто, что раскрывает для нас смысл политического бытия, пусть не явно, зато надлежащим образом.
Кроме диалогов Платона, нет более ничего, что помогло бы определить стремление людей облекать в дымку мифов симптомы, ваяющие их поведение. Платон не объясняет, он завораживает своими рассказами, а может быть, выдумками читателя, заставляя его сознание вычленять из не проявленного сгустка вопросов и ответов, т. е. вызова современного мира. Платон с помощью «побасенок», раскрывает не только суть исследвования вопроса, стоящего перед собеседниками диалогов, но и «очерчивает» контуры ответов, раскрывает эйдос проблем, стоящих перед человечеством.
Попытаемся определить истоки политического праксиса, совместного общественного проживания людей, является изначально заложенная в их природе, может быть культуре, добродетель — areth [arete]. Только благодаря мифу мы можем почувствовать дуновение бытия, именно в нем, в его сказачно-поучительном характере, который представляет собой как бы внешний покров, внутри которого Платон прячет логос своих диалогов[xi].
Прежде рассмотрения мифа о наделении людей добродетелью в «Протагоре» сделаем небольшое отступление. Стоит более подробно описать, что же греки понимали под добродетелью. Конечно, нечто благое или даже все благое, так понимают добродетель и христиане. Последние, правда, несмотря на это небольшое сходство, придают понятию добродетели абсолютно противоположный статус, отождествляя благо с добротой и добром (материальным достатком). Для греков подобное было немыслимо, еще Гомер вкладывает в значение добродетели совершенно другой смысл. Для него, как и для множества античных авторов и Макиавелли, добродетель — это, прежде всего, мужество, храбрость, мужское достоинство, заключающееся в следовании своему кодексу чести, выполнению своего долга, а выполнивший свой долг обретает бессмертие, забывая о смерти [Пиндар].
Не случайно, например, Никколо Макиавелли постоянно упрекает христианскую церковь в бездеятельности и соучастии в несправедливости, творимой злом, т. к. она отошла от древних традиций и заставила верить людей в то, что добродетель человека состоит в сострадании к своему врагу и насильнику, а не в противлении преступлению. Римляне не случайно, говорит Макиавелли, называли добродетель virtus[xii] (мужество, дельность, способность, хорошее качество, отличное свойство, сила, благонравное поведение, решимость, твердость), они знали толк в политике, поэтому были властелинами мира.
Так и для греков добродетель — это, прежде всего, доблесть, вообще любое совершенство, которое не только является превосходством какой-либо вещи над всеми остальными, но и ее достоинством, ее сутью. Поэтому добродетель свойственна как людям, так и животным, но не только люди и животные внутренне несут в себе некий смысл. Неодушевленные предметы служат чему-то и выражают своим существованием что-то, следовательно, они тоже наделены добродетелью. Можно сказать, что добродетель конкретной вещи и есть ее идея (эйдос), по «образу и подобию» которой вещь была создана.
Итак, добродетель — прежде всего достоинство вещи, выражающееся в ее твердости и решительности противостоять внешним воздействиям; ее сила, которая помогает следовать определенным моделям поведения, выполнять свое предназначение, этим выделяясь из массы других вещей, выполняя свое пред-назначение; суть вещи, то, чем является вещь на самом деле, ведь добродетель внутренне и внешне конструирует конкретную вещь, наделяя совершенством, а т. к. все стремится к своему совершенству, пытаясь определиться во множестве инаковых вещей, добродетель одаряет вещь значением и смыслом: бытием.
Теперь можно перейти к главной теме нашего повествования — к мифу о наделении Зевсом всех людей способностью жить и уживаться вместе. Он повествует о том, как два брата выполнили задание, которое дал им Зевс, создавший все живое [320d–322d]. Эпиметей[xiii], брат Прометея[xiv], наделил различные смертные рода, созданные богами, перед появлением их на Земле и шерстью, и рогами, и рослостью, и малорослостью и т. п. «Все это он измыслил из осторожности, чтобы не исчез ни один из родов» [321a]. О человеке же забыл, торопясь сотворить все быстро. И видит Прометей, что все животные снабжены необходимым для выживания, а человек «наг и не обут, без ложа и без оружия» [321c]. Чтобы помочь людям выжить, он крадет «премудрое искусство Гефеста и Афины, вместе с огнем, потому что без огня никто не мог им владеть или пользоваться» [321d]. «Так люди овладели способностью поддерживать свое существование, но им еще не хватало уменья жить обществом, этим владел Зевс…» [321d]. После того как человек «стал членораздельно говорить… изобрел жилища, одежды, обувь, постели и добыл пропитание из почвы… люди… жили разбросанно, городов еще не было, они погибали от зверей, так как были во всем их слабее, и одного мастерства обработки, хоть оно и хорошо помогало им в добывании пищи, было мало для борьбы со зверями: ведь люди еще не обладали искусством жить обществом, часть которого составляет военное дело. И вот они стали стремиться жить вместе и строить города для своей безопасности. Но чуть они собирались вместе, как сейчас же начинали обижать друг друга, потому что не было у них уменья жить сообща; и снова приходилось им расселяться и гибнуть» [322b–322с].
И тогда, видя все беды, на которые обрекли человечество необдуманные поступки двух братьев, одного, забывшего о людях, и второго, подарившего им технический прогресс — «премудрое искусство Гефеста и Афины», что не следовало бы делать, так как он не научил их при этом осторожно пользоваться этими искусствами, вследствие чего люди сами стали истреблять друг друга, отец богов Зевс решил исправить губительные последствия воровства Прометея. «Тогда Зевс, испугавшись, как бы не погиб весь наш род, посылает Гермеса ввести среди людей стыд и правду, чтобы они служили украшением городов и дружественной связью… И сказал Зевс [приказывая Гермесу наделить всех стыдом и правдой] — пусть все будут к ним причастны; не бывать государствам, если только немногие будут этим владеть, как владеют обычно искусствами [одни владеют, другие нет] . И закон положи от меня, чтобы всякого, кто не может быть причастным стыду и правде, убивать как язву общества» [322а–322d].
Прометея, не давшего людям благополучия, возможности выжить, а давшего оружие «массового уничтожения» — гордыню, нахальство и произвол, «постигло… возмездие за кражу, как говорят сказания» [322a]. Подарив людям возможность истреблять себе подобных и кое-как существовать, наделив их техническим прогрессом, он сообщил им часть божественной истины, а часть, претендующая на права целого, — тягчайшее зло[xv]. Поэтому, по приказу Зевса, Власть и Сила — его стражи и вечные спутники, не знающие жалости и ослушания слуги, привели Прометея в Скифию, где его за похищение огня Гефеста, за зло, принесенное людям, пусть даже непреднамеренно, приковали к скале на вечные муки. Прошло много лет, пока другой честолюбец, возгордившийся своей человеческой силой, не разбил справедливые цепи божественного наказания, заковавшие члены «невежества», греки называли его — Геркулесом. На этом заканчивается божественная прометеева эпопея и начинается человеческая.
Превысив свои божественные функции, Прометей взял на себя обязанности Зевса, за это и был справедливо наказан, люди почему-то поверили в другое, им понравилась его самоуверенность. Неудивительно, ведь они обычно любуются помыслами и величием поступков, хотя следует, прежде всего, обращать внимание и гордиться результатами осуществленных действий. А этот честолюбец из компании богов забыл, что только Зевс обладает всей полнотой божественной мощи и истины, поэтому он господин над богами и правит миром, только Зевс знает, что свершится в итоге, он не думает и не желает, он знает и поэтому восседает на вершине Олимпа, правя всем, что движется и покоится.
Обладающий некоторой частью божественного величия, Прометей мог только подчиняться Зевсу, он не мог понять всех последствий задуманного им поступка, исходя из своей ограниченности. Эксперименты двух братьев Эпиметея и Прометея поставили человечество перед угрозой исчезновения. И только благодаря Зевсу люди спаслись [322а–322в]. Отец богов и царь над богами в очередной раз удержал людей, не позволив им свалиться в бездну прометеево-тиранического произвола.
Прекрасно показал Платон, что для людей недостаточно технического прогресса, идущего от Прометея. Они должны обладать и культурой социального общения, следуя нормам этики, которые подсказываются их совестью, вложенной в них по велению Зевса Гермесом, и желанием, живя сообща, добиваться справедливости, правды жизни. Не прав Руссо, уводящий людей в природное варварство, а прав Платон, запечатлевший в истории философии устами Протагора две простых и основополагающих идеи человеческого общежития: 1) человек, не создавший мира культуры, оставшийся в мире природы, намного несправедливее даже последнего окультуренного подлеца [327d], 2) в деле добродетели не должно быть невежд или же иначе не быть государству [327а].
Миф о Прометее ясно показывает, что мир культуры творится человеком исходя из его собственного произвола, поэтому необходимо знать ему, к чему приведут его действия, практика должна контролироваться, необходимо думать о результатах своей деятельности, иначе мы погибнем, уничтожив наш мир. Ведь если бы захотевший распределить способности среди смертных родов Эпиметей не забыл бы о человеке, а его брат Прометей, из благородных побуждений, не покусился бы на устои мирозданья, наделив людей только техническими навыками, то Зевсу не пришлось бы окультуривать («очеловечивать») людей и наказывать Прометея, первого наивного реформатора в истории человечества из множества великих Модернизаторов, заключающих в себе помесь Прометея с Тираном[xvi].
Следует анализировать не стремления и посылки, а результаты осуществленных деяний. Уголовный кодекс всех стран предусматривает наказание за неумышленно совершенное убийство или какое-либо вредоносное деяние. Почему же политологи и философы до сих пор говорят о нравственности или сообразности с общими человеческими правами, о желаниях людей, которые заставили их проявить политическое действие, не касаясь совсем, как правило, результатов их политического творчества. Кого интересуют сотни и тысячи невинно загубленных жизней, если источником их гибели послужили резолюции ООН, решения партии и правительства и т.п.?
Зевс покарал Прометея не за его стремление помочь людям, не за желания направить их по пути прогресса, он присудил его к вечным мукам за его политическое невежество и за осуществление поспешно принятых решений. Желая добра, он принес вместе со своим подарком злобу, корысть и лютую жестокость. А люди, осознав все возможности дарованного просто так, ни за что, подарка, принялись уничтожать друг друга. Осуществив непредумышленное преступление против как божьего закона, так и человеческой природы, Прометей справедливо понес наказание. Зевс преподал людям и урок по правилам поведения. Его действия и слова говорят ясно и отчетливо о том, что мы, люди, должны сопротивляться и наказывать зло физической силой, иначе зло пожрет нас и наш мир. Как бы ни было трудно, все-таки следует карать за зло, даже непредумышленно совершенное. Мы, слабые и беспомощные существа, мы — люди, ставшие такими из-за недо-интеллекта Эпиметея, уподобимся создателю, чьим подобием являемся, если начнем действовать, как он, карая зло силой и физической мощью.
Настало время осознать ту глубокую бездну прометеева подарка, сыгравшего в итоге роль «троянского коня», — которую он вырыл своими необдуманными деяниями. Он развратил людей, восхитившихся произволом опьяненного Прометея, подарив им просто так, не взяв взамен ничего, лучшее и полезнейшее из того, что сотворили боги. Теперь многие из людей путешествуют по жизни, как по бакалейной лавке, где можно взять все, что хочешь, притом бесплатно. Они заразились прометеевой гордыней, обманом и насилием, они могут только уничтожать и порабощать. В жизни же абсолютно за все необходимо «платить», иначе получающие нечто просто так раздуются в своей самоуверенности до небес и обнаглеют, захотев вообще всех благ и возжелав, стать «владычицей морскою, чтобы боги были у них на посылках».
Может, поэтому западноевропейская культура откровенно исповедует принцы паразитизма и насилия, это она возвела Прометея на пьедестал героев, и это она сминает своими мощными индустриальными когтями все то, что отличается от нее, но самое ужасное — она губит мир природы, который противоположен искусственному миру человеческой культуры изначально.
Структурировав пространство политическое, избавив властный этикет от убийств, яда и сырых холодных подземелий, европейцы принялись со всей своей предприимчивостью «наводить порядок» в мире природы, вырубая леса, «насилуя» все живое и эксплуатируя земные богатства, но рано или поздно возмездие наденет на них цепи воздаяния за совершенное зло, но тогда уже будет поздно обсуждать и принимать решения, просто исчезнут те, кто может их принимать.
Прометей не подвиг совершил, он украл с Олимпа чудные божественные творения, которые в дальнейшем могли бы принести огромную пользу человечеству, тогда, когда бы пришло время наделить людей бесценными способностями технического творчества. Прометей — вор, осуществивший зло. А вор должен сидеть в тюрьме, быть изолированным от общества. Он же вот уже долгие годы заражает воровскими моделями поведения человечество, глупо восхищающегося его поступками. Да, он предвидящий, но лучше бы он был знающим.
Знание — вот та сила и добродетель, которая поможет нам выжить и сохранить божественную красоту окружающей природы, передав ее впоследствии на дальнейшее сохранение нашим потомкам. Знание — вот то единственное обоснование нашей решительности сопротивляться злу физической силой, приводя нашу добродетель к достойному человека кодексу чести. И так как все обладать знанием не могут, а в деле добродетели не должно быть невежд, иначе не бывать человеческому социуму, то достаточно, чтобы «знали» не многие, а те, кто действует, осуществляя политическое решение. Поэтому, стремясь отказаться от прометеевой модели поведения, следует воспитать нового управленца, знающего и умеющего осуществлять политическое решение, не противоречащее реальной жизни людей.
__________
[i] Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990. Т. 1. С 785–786.
[ii] Платон. Собрание сочинений. В 4 т. М., 1990. Т. 1. С 785.
[iii] Абрамов А.И. Оценка философии Платона в русской идеалистической философии // Платон и его эпоха. М., 1979. С. 218.
[iv] Платон подразумевал под областью софистики — небытие. «Так и скользит софистика по зыбкой грани, отделяющей сущее от не-сущего, укрываясь то в одну, то в другую полярную крайность». См.: Чернышев Б.С. Софисты. М., 1929. С. 142.
[v] См. разбор «Протагора»: Лосев А.Ф. // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990. Т. 1. С 789.
[vi] Мы согласны с Г. Фреге и А. Черчем, внесшими неоценимый вклад в создание теории значения имен, лежащей в основе металогики, которые стали различать понятия значения и смысла. Сегодня в большинстве металогических концепций, посвященных изучению метатеоретического средствами свойств различных логических систем и логики в целом, эти понятия различаются: значением (предметным значением) некоторого имени называется обозначаемый (называемый) этим именем предмет или класс предметов, а смыслом имени — содержание того же понятия, т. е. то, понимание чего является условием адекватного восприятия и усвоения данного имени. Так, например, значением «Вечерняя звезда» и «Утренняя звезда» является один и тот же предмет — планета Венера, а мысленные содержания различны.
[vii] Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990. Т. 1. С 782.
[viii] В данной работе мы не ставили целью подробно рассмотреть существо «дома» в человеческой культуре. Приведем лишь один пример из области изобразительного искусства, показывающий нашу правоту и убеждающий других в том, что мы не одиноки в нашем мнении.
Джото ди Бондене (1266(7)–1337), отразивший впервые в своем творчестве идею искусственного рационального построения окружающего человека мира, запечатленную в картине, сконструированной в системе иллюзорной перспективы, показал в своей картине «Благовещение святой Анне» значение «дома», жилища в человеческой жизни. Еще неоформленные принципы перспективной живописи четко прослеживаются в его творчестве. Снятая им с жилища передняя стена выводит нас в мир чужой человеческой жизни (за стенами жилища пустота, неоформленное еще европейцем пространство), свертывая наш взгляд вовнутрь сужающегося в глубину жилища своей темно-густой синевой. Но в верхнем оконце уже втискивается ангел, посланник божий, входящий в политический мир людей именно через уже оформленное жилище из еще не обузданной природной стихии заподноевропейцем — прометеевым человеком.
[ix] Очень интересно соотнести смысл paideia [paideia] с paidia [paidia] (игра, забава, шутка, пустяк), из этого соотнесения можно заключить, что люди творят свой мир, занимаясь по сути пустяком, играя и забавляясь при этом.
[x] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии: В 3 кн. СПб., 1994. Кн. 2. С. 13.
[xi] Тахо‑Годи А.А. Миф у Платона как действительное и воображаемое // Платон и его эпоха. М., 1979. С. 58–82.
[xii] Происходит от vir, viri — муж, мужчина.
[xiii] Эпиметей — значит «тот, кто после думает», т. е., как говорят, «крепкий задним умом».
[xiv] Прометей — «предвидящий», но, к сожалению, не знающий.
[xv] Платон. Государство // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990–1994. Т. 3. 433b–444b.
[xvi] Ильин В.В., Панарин А.В. Философия политики. М., 1994. С. 209.
