ФОТО: Бой казаков с киргизами, 1916 г.
Исхаков Салават Мидхатович, Институт российской истории РАН
В Центральной Азии во время русской революции 1917 г. происходили события, которые оказали громадное влияние как на остальных российских тюрок — прежде всего на башкир и татар, так и на весь мусульманский мир. Территория тогдашнего Туркестана и Степного края (нынешнего Казахстана), входящих в состав Российской империи, стала ареной мощного и своеобразного столкновения и взаимодействия идей и массовых движений, политических инноваций и традиций.
Происшедшее породило обилие историографических «миражей». А между тем не выявлены даже базовые этнодемографические характеристики региона. К примеру, по данным официальной статистики в 1914 г. в Туркестане насчитывалось 7,3 млн. человек, в том числе в Ферганской области мусульмане составляли 98,3%, в Самаркандской области — 96,1%, в Сырдарьинской области — 92,8%, в Семиреченской области — 91,4%. На эти цифры, как отмечалось позднее в газете «Туркестанские ведомости» (2 июля 1917 г.), ориентировались представители власти и в 1917 году.
Советские историки, со своей стороны, обычно указывали, что в 1913 г. общая численность населения Туркестана (без Бухарского эмирата и Хивинского ханства) составляла 9,5 млн. человек, из них тюрки — 88,4%, таджики — 6,9%, русские — 3,7% (Гафурова К.А. Борьба за интернациональное сплочение трудящихся Средней Азии и Казахстана. (1917-1924). М., 1972. С.21-22.). При этом считалось, что узбеки составляли 39,2% населения Туркестана, казахи — 19,5%, кыргызы — 13,5%, русские — 9,1%, таджики — 7,3%, туркмены — 4,9%, каракалпаки — 1,3%, уйгуры — 1% и др. (Шамсутдинов Р.Т. Советы и образование национальных республик Средней Азии (1917-1925 гг.) // Вопросы истории. 1986, с. 30), иначе говоря, тюркское население составляло около 80%, из них узбеки — почти половину.
В исторической литературе, как правило, объясняется, что вплоть до 20-х годов ХХ в. под этнонимом «киргизы» имелись в виду казахи. Такое объяснение не вполне корректно, поскольку, как верно отмечалось в одном документе большевистского Наркомнаца, данный этноним охватывал два этноса — «киргиз-кайсаки» («киргиз-казаки») т.е. казахи и «кара-киргизы» т.е. киргизы или кыргызы. Данные официальной статистики вызывали сомнения еще в начале ХХ века. По данным переписи 1897 года численность казахов составляла примерно 4 млн. человек, но многие исследователи уже тогда считали, что она достигала 5-6 млн. человек. По подсчетам Народного комиссариата по национальным делам РСФСР, сделанным в 1920 году на основе комплекса обследований, численность казахов в 1916 г. составляла 5,2 млн. человек (Государственный архив РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 440. Л. 7об.). Но и эти сведения скорее всего преуменьшают численность местного тюркского населения.
В послереволюционных событиях в Центральной Азии значительную роль сыграл МустафаЧОКАЕВ (1890-1941) — казах, уроженец Сырдарьинской области. Он был выходцем из аристократической казахской семьи, закончил в 1914 г. юридический факультет Петербургского университета. В 1916 г. он стал представителем Туркестана в созданном бюро при мусульманской фракции Государственной думы. В столице он и встретил Февральскую революцию и вскоре, по его словам, вступил в партию эсеров.
После Февральской революции Мустафа Чокаев в мае 1917 г. заявил, что статистические данные о численности коренных жителей края, составленные по материалам официальных переписей, не соответствуют действительности. Он утверждал, что в 1917 г. их было не 9 млн. человек, а почти вдвое больше. Дело в том, что мусульмане намеренно давали заниженные сведения, опасаясь подвохов со стороны властей. В 1917 году этот момент в полной мере обнаружил себя. Так, в Ферганской области в 1917 году при раздачи муки по карточкам выяснилось, что в кишлаках, население которых оценивалось в 500 человек, жителей оказалось в два раза больше (Туркестанские ведомости. 1917. 27 мая.). В сентябре 1917 г. на 2-м Туркестанском краевом общемусульманском съезде в Ташкенте говорилось о том, что в крае проживает 12 млн. мусульман (Туркестанские ведомости. 1917. 14 сентября). Представляется, что и удельный вес отдельных этносов, их территориальное размещение не соответствовало официальным данным.
Наибольшее число казахов проживало на территории Сырдарьинской, Семиреченской и Степных областей, меньше их было в Самаркандской и Закаспийской областях. Казахи численно преобладали среди других народов во всех перечисленных областях, за исключением Акмолинской области, где большинство составляли русские, а также Самаркандской и Ферганской областей, населенных по преимуществу другими тюркскими народами.
В пяти областях Туркестанского края численность узбеков согласно данным сельскохозяйственной переписи 1917 г. составляла 2,5 млн. человек (подсчитано по: Зарубин И.И. Список народностей Туркестанского края. Л.,1925. С.16-17.).
Киргизы занимали горные области Ферганы, Пржевальский и часть Пишпекского уездов Семиреченской области, а также часть Аулиеатинского уезда Сырдарьинской области (ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 440. Л. 5об.,7об.,8об.). По данным той же переписи их численность составляла 634,8 тыс. человек, в том числе в Пишпекском уезде в 161,1 тыс., Андижанском — 102,4, Аулиеатинском — 65,5, Пржевальском — 14,5 (Зарубин И.И. Список., с. 10-11).
Четвертый по численности тюркский этнос Туркестана — туркмены. Их было, согласно той же переписи, свыше 300 тыс. человек (Зарубин И.И. Список�, с. 13).
В пяти областях Туркестанского края проживало не менее 100 тыс. татар. Не меньше их было и в областях Степного края. Заниженность официальных данных связана с тем, что татары часто выдавали себя за представителей других народностей, в частности, за потомков смешанных браков татар и кочевников, на которых антитатарские ограничения царских властей не распространялись (Литвинов П.П. Антитатарская политика царизма в Средней Азии и Казахстане // Материалы по истории татарского народа. Казань, 1995. С. 378.). Следовательно, татары составляли не менее 1% численности населения Туркестана.
Таким образом, реальная этническая и демографическая ситуация в Туркестане в 1917 году существенно отличалась от внедрившейся в историографию. Соответственно в ином контексте предстают и этнополитические взаимоотношения в крае накануне и в ходе революции 1917 г.
Антирусское восстание 1916 года против мобилизации на фронт
В 1916 г. в Центральной Азии вспыхнуло грандиозное восстание. В годы Первой мировой войны первостепенное значение для региона приобрел вопрос о привлечении мусульман к воинской службе. Военное ведомство выступало за призыв их в армию, МВД было против. «Компромиссным» решением, подготовленным правительственным кабинетом, возглавляемым Б.В. Штюрмером, стал указ от 25 июня 1916 г. о принудительном привлечении ранее не служивших «инородцев» к тыловым работам в прифронтовых районах.
Указ словно намеренно пришелся на время рамазана, и, разумеется, был воспринят мусульманами не просто как третирование религиозных чувств, к чему они в общем привыкли, а намеренным святотатством. В подобных случаях Коран предписывал свергнуть любого правителя, даже мусульманина.
Массовое недовольство мусульман подогрело русское население, распространявшее слухи, что на фронте их используют в качестве живого щита (ГА РФ. Ф. ДП ОО. Оп. 1916. Д. 365. Л. 300, 302об.-304об.). Не дожидаясь окончания священного поста, мусульмане обрушили свой гнев сначала на местных представителей власти, затем на все русское население края.
Восстание было жестоко подавлено властями. А.Ф. Керенский, вернувшись из Туркестана, в своем выступлении в декабре 1916 г. сказал, что даже на Западном и Кавказском фронтах он не видел столь «идеально», по его выражению, уничтоженного города, как Джизак. Карательные отряды, как сообщала ташкентская газета «Туркестанские ведомости» 9 октября 1916 г., «без устали преследуют банды бунтовщиков, нанося им новые потери и освобождают много пленных. Но это не все: главный результат комбинированных операций войск заключается в том, что все мятежники загнаны сейчас в такие горные районы, где вскоре вследствие голода и холода они в полной мере почувствуют последствия своего безумного восстания».
В Казахстане и Туркестане, по свидетельству М.Чокаева, «живо помнили «черный режим белого царя», породивший «страшный 1916 год — год повсеместных народных волнений и кровавых карательных экспедиций». Когда Февральская революция смела старый режим, у мусульман появилась надежда, что будет покончено с прежним неравенством. Вместе с тем тогдашнее национальное движение в Туркестане оставалось уязвимым — «прочной моральной базе вопроса здесь недоставало соответственно действенной политической надстройки». Чокаев подчеркивал, что «из-за нашей интеллектуальной (в европейско техническом смысле этого понятия) маломощности мы не могли никому внушить достаточного уважения к нашим даже самым скромным национальным пожеланиям».
Действительно, речь шла именно о пожеланиях мусульман — на то, чтобы отстаивать свои требования у них попросту не было сил.
Анализируя причины слабости национального движения, Чокаев указывал, что позднее включение региона в состав империи, а также «гнуснейшая переселенческая политика павшего императорского режима, политика насильственного отобрания земель у коренного населения» привели к тому, что не удалось выработать адекватных европеизированных средств сопротивления. По его мнению, следует выделить три фактора, которые обусловили такое положение: «1. Боязнь нашего собственного до российского прошлого. 2. Техническая слабость для создания управления страной согласно нашим радикальным… воззрениям на социальный порядок и политическое устройство и, наконец, 3. Почти фанатическая вера в русскую революцию 1917 года».
В принципе все эти факторы можно свести к одному — незавершенности самоидентификационных процессов в среде тюркских политических элит.
10 апреля 1917 г. Чокаев попал на заседание Туркестанского краевого съезда представителей исполнительных комитетов общественных организаций в качестве делегата от Перовского уезда (его родины) Сырдарьинской области. Первая фраза, которую он там услышал, была: «Мусульмане должны довольствоваться тем, что дадим им мы, русские», а поэтому «туземцы» не должны предъявлять чрезмерных требований». Эти слова произнес с трибуны съезда один тамошний социалист-учитель. Между тем, отмечал Чокаев, «туземцы» требовали всего лишь, чтобы новая власть в городах была сконструирована на коалиционных началах из представителей советов и национальных организаций в связи с тем, что фактически она оказалась в руках советов, которые установили настоящую диктатуру (ЦХИДК. Ф. 461. Оп. 1. Д. 417. Л. 128-129; Ф. 1358. Оп. 3. Д. 45б. Л. 12.).
Это свидетельство совершенно расходится с позицией официальной советской историографии, замалчивавшей великодержавную агрессивность российских социалистов в Центральной Азии.
Тюрки-социалисты не нашли общего языка с русскими социалистами
На проходившем в апреле 1917 г. в Ташкенте съезде туркестанских мусульман, организованном партией «Шура-и исламия» (ШУРА-И ИСЛАМИЯ (Шура-и Ислам) — название этой организации, как правило, переводится как «Совет ислама» или «Исламистский совет», более точным является перевод «Мусульманский совет»), было решено принять меры, чтобы ответить на вызов русских социалистов «по-европейски».
К лету 1917 г. по признаниям официальных лиц эта организация сумела быстро организовать широкие мусульманские массы. По свидетельству члена Туркестанского комитета Временного правительства генерал-майора А.-А. Давлетшина (родом из татар Уфимской губернии, генерал Абдул-Азиз ДАВЛЕТШИН (1861-1918) вышел в отставку с должности Командующего войсками Туркестанского военного округа из-за разногласий с Советами рабочих и солдатских депутатов), «Шура-и исламия» представляла «внушительную силу», а большинство членов ташкентской организации состояло из «прогрессивных элементов». Возглавлял ее известный туркестанский джадид узбек М. К. Абдурашидхан.
Чокаев стал во главе Туркестанского краевого мусульманского совета (Тукрамус, по принятой в то время аббревиатуре), который являлся исполнительным органом «Шура-и исламия». На апрельском съезде «Шура-и исламия» были выбраны делегаты на I-й Всероссийский мусульманский съезд, который проходил в Москве с 1 по 11 мая 1917 г.
Московский съезд имел большое значение для российских мусульман. Большинство съезда высказалось за федеративный строй, за государственно-политическую автономию окраин, которые входили бы в Российскую Федерацию как равноправные части. Расхождения между «федералистами» и «унитаристами» (сторонниками национально-культурной автономии) носили не идейно-теоретический, а этно-прагматический характер. Почти единогласно председателем избранного на съезде Всероссийского мусульманского совета (ВМС) стал лидер национал-культурных автономистов меньшевик осетин-мусульманин Ахмед Цаликов (наст. фамилия Цалыккаты).
Это произошло не потому, что у федералистов не было подходящей кандидатуры из тюрок, а в силу того, что многие мусульмане еще не придавали большого значения различиям между территориальной и культурно-национальной автономией.
После съезда тюркские окраины, представленные в ВМС, работали изолированно. Что касается туркестанских мусульман, то они последовали за джадидами, являвшимися, по выражению Чокаева, национал-революционерами и федералистами (ЦХИДК. Ф. 461. Оп. 1. Д. 385. Л. 156-157.).
Трудность заключалась в том, что туркестанские федералисты не могли найти общего языка с русскими социалистами. Здесь на вершине пирамиды совдепов стоял Туркестанский краевой совет (Крас — по тогдашней аббревиатуре), который был органом чисто русской «революционной демократии», обладавший при этом большой властью. Дело в том, что Туркестанский комитет Временного правительства (Турккомитет) с первых дней своего существования (апрель 1917 г.) оказался в руках руководителей Краса. Два члена Турккомитета, по оценке Чокаева, «безразличный» О.А. Шкапский и «оказавшийся исключительно бездеятельным» Тынышпаев (Мухамеджан ТЫНЫШПАЕВ (1879-1937) — казах, инженер, депутат II Думы, примкнул к кадетам; член Туркестанского комитета Временного правительства, премьер-министр и министр внутренних дел Временного правительства автономного Туркестана; в 1919 г. перешел на сторону Советской власти; репрессирован) не всегда решались даже на простую регистрацию зверств русских крестьян-переселенцев и солдат-дезертиров над казахским и киргизским населением Семиреченской области. Между тем, как отмечал один из мусульманских лидеров азербайджанец Алимарданбей Топчибашев на Государственном совещании в Москве в августе 1917 г. «вся Россия была свидетельницей кошмарного истребления мусульманского населения Семиречья», где до 83 тыс. казахов и киргизов было истреблено или умерло от голода.
Всем было ясно, что это была месть «европейского» населения «туземному» за восстание 1916 г. В итоге все это обернулось новыми кровавыми межэтническими конфликтами, фактически переросшими в межрелигиозную войну, с десятками тысяч жертв.
Тем не менее на Государственном совещании в Москве (12-15 августа 1917 г.) позиция почти всех представителей российских мусульман оказалась единой: поддержка нынешнего правительства, отстаивание федеративного принципа объединения государства во Всероссийском Учредительном собрании, реализация национально-культурной автономии в соответствии с решениями II-го Всероссийского мусульманского съезда в Казани 21 июля — 2 августа 1917 г. (Государственное Совещание. М.-Л., 1930. С. 185, 186-187, 198, 327, 328.).
Тукрамус во главе с Чокаевым был организацией младотуркестанцев (как их называли тогда русские) — радикалов, подвергшихся влиянию русской культуры. Их энергия направлялась не на то, чтобы возвести барьеры между туркестанскими мусульманами и русскими, а на борьбу за переустройство жизни местных народов на европейских началах (ЦХИДК. Ф. 461. Оп.1. Д.416. Л.95; Ф.1358. Оп.3. Д.45б. Л. 11.).
В августе 1917 г. самаркандский прокурор отмечал, что мусульманским массам «совершенно неизвестны политические и социальные доктрины», они имеют свое собственное воззрение на государственную власть, причем «очень стойкое и резко отличное от взгляда русских граждан». Именно этот фактор рассчитывал использовать Тукрамус.
Вне сферы влияния Тукрамуса оставались представители традиционного социально-консервативного течения — муллы, создавшие летом 1917 г. свою организацию «Улема Джамияти» («Совет улемов»). И Тукрамус, и улемисты стояли на платформе автономии Туркестана. Но Тукрамус имел в виду областную автономию. Когда в Ташкенте было получено известие об универсале Центральной Рады, провозглашавшем автономию Украины, младо-туркестанцы на собраниях попытались объяснить его смысл. Реакция оказалась неадекватной: к утру следующего дня в мусульманской части города все вывески на русском языке оказались вымазанными черной краской. Тукрамус упорно противостоял антирусскому сепаратизму. Чокаев позднее объяснял: «Даже в эпоху революционного разрешения национальной проблемы, когда и «славянские братья» (Украина и Кубань)… создавали свои собственные государственные организмы, мы, среднеазиатцы, оставались пришитыми к России».
Младотуркестанцы были готовы к сотрудничеству с русскими социалистами (при условии уважения последними традиций коренного населения). Вместе с тем они по-прежнему были непримиримы по отношению к старому укладу жизни и деятельности улемистов.
Возглавлял улемистов частный поверенный, переводчик, востоковед, тюрколог С.-А. Лапин(Сер-Али ЛАПИН — казах, переводчик при военном губернаторе Самаркандской области, затем жил в Петербурге, после Февральской революции лидер «Улема Джамияти», член Туркестанского Временного Народного Совета), который заявлял: «Я всегда стоял и буду стоять на страже защиты и осуществления законных прав мусульман на самоопределение, построенное на чисто мусульманских принципах и началах шариата, не смущаясь тем — каким бы именем ни было угодно моим политическим противникам называть занимаемую мной позицию».
По планам улемистов, Туркестан должен был стать автономной республикой в составе России со своим законодательным собранием (сам Лапин выдвигался кандидатом во Всероссийское Учредительное собрание). Улемисты подготовили конституцию Туркестанского штата. Законодательные функции Туркестанского парламента согласно резолюции сентябрьского (1917 г.) съезда улемистов должны были быть согласованы с основными законами Российской республики и с требованиями шариата.
Возник конфликт между реформаторами и консерваторами: младотуркестанцы не могли согласиться с шариатскими установлениями общественно-политической жизни края, а клерикалы не способны были примириться с «русифицированным подходом» к политическому устройству Туркестана. При этом Тукрамус открыто предавали «анафеме», называя его членов «продавшимися русским революционным идеям отщепенцами». Влияние клерикалов было настолько сильно, что на выборах в Ташкентскую городскую думу 30 июля 1917 г. список улемистов получил две трети всех голосов. В результате, как ни парадоксально, большинством голосов новых членов думы городским головой был избран правый кадет А.К. Яхимович.
Реальная ситуация в крае смотрелась совсем не так, как принято было изображать ее в советской историографии. Не было и следов сколь-либо осознанной «классовой борьбы»; реформаторы оказались стиснуты между крайностями исламистского ожесточения и этнического недоверия.
Младотуркестанцы не могли при этом открыто вести борьбу против своих клерикалов, играющих на религиозных чувствах народа.
Влияние ислама на казахов было, впрочем, незначительно сравнительно с узбеками. Так, по мнению востоковеда Н.С. Лыкошина, к 1917 г. казахи еще не утвердились в исламе и перенимали от «сартов» (узбеков) главным образом внешние формы мусульманского благочестия (Басилов В.Н., Карамышева Дж.Х. Ислам у казахов (до 1917 г.). М., 1997. С. 127.). В результате получалось, что «чем больше народ видел притеснения со стороны русских совдепов, чем больше он, обессиленный предшествующими месяцами восстания, чувствовал свою слабость перед новыми властителями, тем глубже он уходил в свою веру, в религию», свидетельствовал Чокаев.
Показательно, что в мае 1917 г. улемисты предъявили Турккомитету требование о немедленном введении в Туркестане судов по шариату. Отказать наотрез Турккомитет не решился, согласиться не мог. Создалось критическое положение. Турккомитет решил попросить Тукрамус провести переговоры с улемистами. В результате ряда совещаний Тукрамусу удалось уговорить улемистов взять свое требование обратно. Успех укрепил авторитет Тукрамуса, но не надолго.
Победа улемистов на городских выборах в Ташкенте дала и Турккомитету и Красу новый повод для похода и против него, и против самой идеи сотрудничества туркестанцев и русских.
Разобщение руководителей туркестанских представительных органов по «русскому» вопросу
Механизм разобщения был известен. Еще на апрельском краевом съезде был внесен проект создания двух самостоятельных дум в городах Туркестана — для русских и для туркестанцев.
Тогда этот проект не прошел, теперь Крас и Турккомитет вновь подняли его. За проектом раздельных городских дум (автором его являлся тюрколог радикальный демократ Н.Г. Маллицкий) последовал план проведения отдельных — по национальному признаку — выборов во Всероссийское Учредительное собрание (автором был эсер М.И.Сосновский). Идея находила сторонников. Проблема заключалась в том, что малочисленное европейское население Туркестана в каждом избирательном округе не могло провести ни одного своего депутата. Исключение составляла Семиреченская область, где по самостоятельному русскому списку был избран врач С.Н. Шендриков.
По свидетельству Чокаева, «русские революционеры не хотели, по их собственным словам, «подвергать русское население Туркестана унизительному для него положению подчиненного туземцам».
Получалось, что «в этих двух вопросах органы революционной демократии имели поддержку всех, и революционных и контрреволюционных, слоев русского населения». Только Ферганский областной совет во главе с членом ЦК эсеровской партии В.А. Чайкиным, «каким-то чудом оказавшийся под руководством настоящих искренних революционеров», открыто выступил против этих «неслыханных и недопустимых искажений революционного идеала свободы и братства народов», констатировал Чокаев. В любом случае, доктринерство парализовало прогресс демократии.
Случай избавил младотуркестанцев от внутренней борьбы по этому вопросу.
Решением Временного правительства от 31 августа 1917 г. Мустафа Чокаев был назначен членом Турккомитета. Чокаев согласился на свое назначение при условии, что проекты о национальных куриях будут отклонены, что в итоге и произошло. Некоторые из младотуркестанцев тогда воспряли духом. Но события не подкрепили их ожидания — среди членов обновленного Турккомитета развернулась внутренняя борьба против Чокаева. Так, была отвергнута идея привлечения коренных туркестанцев к отбыванию воинской повинности (хотя бы в порядке добровольчества или же по милиционной системе, которая частично уже проводилась в жизнь среди туркмен Закаспийской области). Не получило одобрение предложение о том, чтобы перебросить в Туркестан солдат-татар для замены ими русских солдат 2-го Сибирского стрелкового запасного полка, расквартированного в Ташкенте.
Турккомитет предпочел иметь в Туркестане бунтарски настроенный, но зато русский по составу полк, нежели верных правительству и способных лояльно относиться к коренным туркестанцам солдат-татар, объяснял ситуацию Чокаев.
Коренное население воспринимало подобные действия, как проявление недоверия к нему со стороны русского правительства. Последовало разочарование в революции.
Неудивительно, что вскоре мусульманские организации рекомендовали Чокаеву выйти из состава Турккомитета. Но поскольку его заявление об отставке (24 октября) совпало по времени с вооруженным выступлением части Ташкентского гарнизона и рабочих, он забрал его обратно, чтобы не давать повода к обвинению в «самоспасении». Через несколько дней в Туркестане была провозглашена Советская власть.
Именно к Чокаеву обратились представители русских организаций с предложением возглавить правительство, способное стать центром антисоветской борьбы. Чокаев отказался, мотивируя это тем, что «заранее было известно, что русские войска не станут действовать под начальством мусульманина». Существовала еще одна причина: первое время Тукрамус лояльно относился к центральному Советскому правительству, надеясь, что оно урезонит туркестанских большевиков, провоцирующих межнациональную рознь между русскими и мусульманами.
В октябрьские дни, когда на улицах Ташкента шли кровавые столкновения между русскими, мусульманское население оставалось нейтральным. Большевики также попытались привлечь Чокаева на свою сторону, предлагая ему войти в состав Туркестанского совнаркома в качестве председателя. Но он 1 ноября 1917 г. с двумя соратниками выехал из Ташкента в Самарканд, затем отправился в Коканд, Наманган, Скобелев, Маргилан, Андижан. В ходе поездки выяснилось, что мусульмане не согласны ни на какие действия под флагом свергнутого Временного правительства.
Русские рабочие и специалисты из числа социалистов говорили: «Пусть сами туркестанцы руководят железными дорогами, телеграфом, почтою…». Со всем этим нельзя было не считаться. «Мы, — констатировал Чокаев, — вели борьбу против таких форм узурпации и шовинизма, но борьба наша оставалась борьбой словесной…»
Между тем в советской историографии утверждалось, что «Шура-и ислам», а также «Улема Джамияти» приложили все силы для борьбы с растущим национально-освободительным движением рабочих и дехкан, а также демократических слоев национальной интеллигенции. После установления в Туркестане Советской власти эти организации якобы чуть ли не сразу развязали вооруженную борьбу против нее. Налицо попытка втиснуть своеобразие этнополитической обстановки в Туркестанском крае под абстрактные стандарты «классовой борьбы».
Подводя результаты революции, глава ВМС А. Цаликов, обобщая поступавшую информацию с мест, в том числе из центральноазиатского региона в сентябре 1917 г. констатировал:«Можно удивляться той беспримерной лояльности, тому тяготению к русской государственности, которое обнаружило мусульманское население… Можно удивляться тому отсутствию центробежных сил на мусульманских окраинах, которые, казалось бы, должны были получить огромное развитие…» Он отмечал, что «русское общество и русская печать не в достаточной степени оценивают ту позицию, которую заняло в переживаемый момент мусульманское население России и какими чреватыми для государства последствиями могло бы сопровождаться изменение этой позиции». Здесь звучало предупреждение новой власти не повторять прежних ошибок.
Отсутствие единства между казахами разных жузов, узбеками и другими тюрками Центральноазиатского региона
После октября 1917 г., писал Чокаев, казалось бы, следовало ожидать «манифестации» всероссийского мусульманского или тюркского единства. Ничего подобного не произошло. Каждая тюркская окраина действовала отдельно. Первым — 27 ноября 1917 г. — на путь осуществления национально-территориальной автономии вступил Туркестан со своим Народным Советом, Временным правительством и с Туркестанским Учредительным собранием.
Не было единства, к примеру, среди казахов, разделенных на три жуза — Младший (территория Западного Казахстана), Средний (территория Центрального Казахстана) и Старший (территория Семиречья).
Во главе Восточной Алаш-Орды стояли представители рода А. Букейханова (Алихан БУКЕЙХАНОВ (1868-1937) — оценщик Донского земельного банка, ученый-лесовод; Тургайский областной комиссар Временного правительства, один из лидеров казахского национального движения, в 1919 г. перешел на сторону Советской власти; в декабре 1922 г. по личной рекомендации Сталина принят на работу в Наркомнац; репрессирован), в Западной Алаш-Орде господствовали два рода во главе с Х. и Д. Досмухамедовыми (Халел ДОСМУХАМЕДОВ, наст. фамилия Досмухамбетов, (1883-1939?) — окончил Петербургскую военно-медицинскую академию, примыкал к кадетам, участник I Всероссийского мусульманского и казахских съездов 1917 г., член Всекиргизского (Всеказахского) Народного Совета Алаш-Орда; Джаганша Досмухамедов (1887-?) — юрист, товарищ прокурора Томского окружного суда) и Алибековым, в Иргизском узде Тургайской области — род А. Темирова из Младшего жуза (Абдулла ТЕМИРОВ — член Тобольского окружного суда, Иргизский уездный комиссар Временного правительства), в Тургайском уезде Тургайской области предводительствовал род А. Биримжанова из Среднего жуза (Ахмет БИРИМЖАНОВ (Беремжанов) (1870-?) — мировой судья и судебный следователь в Тургайской области, депутат I-II Дум, в 1917 г. Кустанайский уездный комиссар Временного правительства, министр юстиции правительства Алаш-Орда), всем им в Тургайском уезде противостоял род во главе с «ярыми» большевиками из Среднего жуза А. Имановым (1873-1919) и А. Джангильдиным(Алиби ДЖАНГИЛЬДИН (1884-1953) — крещеный под именем Иван Степнов казах из племени казахов-кипчаков, учился в Московской духовной семинарии, обошел все святые места в России, с 1915 г. отошел от православия и стал большевиком, в конце 1917 г. комиссар Тургайской области, активный участник установления Советской власти в Казахстане).
Сам Мустафа Чокаев, как и Джангильдин, относился к роду кипчаков-казахов, выходцы из которого проживали в Сырдарьинской области (Старший жуз), причем его семья была близка к узбекской и русской знати. В этой же области, особенно в Перовском и Казалинском уездах, было много казахов из Малого жуза, к которому принадлежал Сер-Али Лапин, пользовавшийся их поддержкой в борьбе с Чокаевым.
В целом выходцы из Среднего жуза, расположенного ближе к России и наиболее европеизированного, явно доминировали в составе казахской интеллектуальной и политической элиты в начале ХХ в., что довольно долго сохранялось и в советское время.
Большинство казахов, по оценке Чокаева, было за объединение всех казахских областей с Туркестаном, в пределы которого входили наиболее населенные казахские области — Сыр-Дарьинская и Семиреченская. Меньшинство, возглавляемое наиболее известными лидерами А.Букейхановым, А.Байтурсуновым (Ахмет БАЙТУРСУНОВ (Байтурсынов) (1873-1937) — инструктор сельского хозяйства Тургайской областной управы, поэт, один из лидеров казахского национального движения; член РКП(б) с 1920 г.; репрессирован), М.-Я.Дулатовым(Мир-Якуб (Миржакип) ДУЛАТОВ (1885-1937) — редактор газеты «Казах», член РКП(б) с 1919 г.; репрессирован), выступали за вхождение в состав автономной Сибирской области, так как опасались влияния туркестанских консерваторов и клерикалов.
Критикуя «сибирскую ориентацию», Чокаев вместе с тем указывал, что «реакционный» Туркестан в подавляющем своем большинстве неожиданно пошел за джадидами-младотуркестанцами, представлявшими и возглавившими, по его словам, «подлинно национально-революционное течение» (ЦХИДК. Ф.461. Оп.1. Д.385. Л.158,159). Таким образом, этнополитическое самоопределение мусульман пошло чрезвычайно сложным, подчас неожиданным путем.
Политического объединения российских тюрок и в последующий период не удалось достичь. Препятствовали этому и постоянные метания мусульманских лидеров, зачастую связанные с их личными амбициями. Случай с А.-З. Валидовым (Ахмет-Заки ВАЛИДОВ, Ахмед-Заки Валиди Тоган, (1890-1970) — тюрколог, в 1917-1918 гг. один из лидеров башкирского движения; в 1919-1920 гг. сотрудничал с большевиками, затем действовал в Туркестане в рядах мусульманских повстанцев, с 1923 г. в эмиграции, стал одним из крупнейших ученых-историков в Турции), который от союза с оренбургским казачеством и дружбы с атаманом Дутовым, без всяких промежуточных инстанций переметнулся в феврале 1919 г. на сторону Советской власти, был по-своему закономерен. «Подобный случай не встретил осуждения ни с чьей почти стороны, и все почти считали его явлением нормальным», — констатировал Чокаев.
Ташкентская газета «Улуг Туркистан» («Великий Туркестан») в декабре 1917 г. объясняла, что объявление автономии Туркестана не означает отделения его от России. Вместе с тем газета предупреждала, что «покушение на права туркестанских народов, откуда бы оно ни исходило, может повлечь за собой такие последствия, перед которыми побледнеют даже кровавые события», происшедшие 13 декабря 1917 г. в Ташкенте — тогда, в день рождения пророка Мухаммеда, была разогнана мусульманская демонстрация, которая была организована в связи с провозглашением туркестанской автономии.
Вслед за советскими историками современные российские исследователи пытаются по существу отвлечь внимание от возникшего в результате еще одного очага межнационального и межконфессионального конфликта, используя расхожий тезис о том, что провозглашенная в ноябре 1917 г. Кокандская автономия выступала за восстановление Кокандского ханства и учреждения Среднеазиатского халифата, а ее правительство, ориентированное на англичан, развернуло вооруженную борьбу за отделение Туркестана от России.
Такого рода интерпретации возникли не без европейского влияния. Еще в 1908 г. немецкий исламовед профессор Берлинского университета М. Хартман (1851-1918) опубликовал книгу (Hartmann М. Chinesisch-Turkestan. Geschichte, Verwaltung, Geistesleben und Wirtshaft. Frankfurt a. M., 1908), в которой предлагал создать на границе России и Китая независимое от них государство «Киргизстан» (с населением примерно 10 млн. русских и китайских казахов и киргизов), с проевропейским правителем во главе. По мнению М.Хартмана, эти народы ненавидели как Россию, так равно и Китай, и при первом брожении в России или Китае они обязательно восстанут (Левитов И.С. Киргизистан // Голос России (Пг.). 1916. № 25. С.5.).
Именно об этом прогнозе Хартмана вспомнил в условиях революционного 1917 г. известный российский востоковед В.В. Бартольд, когда писал, что один немецкий ученый, «мечтая о создании в Туркестане независимого от России, но не мусульманского по духу и не враждебного европейской культуре государства», предложил фантастический проект создания государства «Киргизстан». Подобные замыслы, однако, не встретили в 1917 г. поддержки ни тюркских народов Центральной Азии, ни их правительств.
Кокандское правительство — реальная попытка построения единого Туркестанского государства
Историки на самом деле не только не изучили деятельность Кокандского правительства, но не знают даже его точный персональный состав. Первоначально правительство возглавлял министр-председатель и министр внутренних дел семиреченский казах М. Тынышпаев, его заместителем являлся татарин И. Шагиахметов (Шах-Ислам (Ислам) ШАГИАХМЕТОВ — выпускник юридического факультета Петербургского университета; редактор-издатель газеты «Туркестанский край», член Туркестанского Временного Народного Совета, в феврале 1918 г. был арестован большевиками в Коканде; в 1920 г. бежал в Индию, где заболел и был отправлен во Владивосток, к родным); управляющим отделом внешних сношений — казах М. Чокаев; управляющим отделом народной милиции и общественной безопасности — узбек У.Ходжаев (Убайдулла ХОДЖА (ХОДЖАЕВ) (1886-1942) — частный поверенный, член Всероссийского Мусульманского Совета, член Туркестанского Временного Народного Совета); министром землеустройства и водопользования — узбек Х. Юргули-Агаев (Хидаят-бек ЮРГУЛИ-АГАЕВ — ученый-агроном, его женой была выпускница петербургского Патриотического института Жозефина Станиславовна Юргули-Ага (урожденная Трушковская); министром продовольствия — узбек А. Махмудов (Абиджан МАХМУДОВ (МАХМУДОВ) — предприниматель-горнопромышленник, владелец типографии в Коканде); зам. министром внутренних дел — казах А. Уразаев (Абдурахман-бек УРАЗАЕВ — помощник присяжного поверенного, член Туркестанского Временного Народного Совета); министром финансов — еврей С.А. Герцфельд (Герцфельд Соломон АБРАМОВИЧ — в 1903 г. приехал в Ташкент из Одессы, присяжный поверенный, один из лидеров местных евреев, убит большевиками во время кокандских событий).
В правительстве, состоявшее из высокообразованных и подготовленных кадров, оказались представлены основные тюркские народы края и национальные меньшинства.
Вскоре, в начале 1918 г., Тынышпаев, несогласный с некоторыми действиями правительства, которые, как он считал, могут обострить отношения с большевиками, вышел из правительства. Его место в середине января 1918 г. занял Чокаев. Среди руководства автономного Туркестана были серьезные противоречия, разные ориентации — российская, германская, турецкая и др. Вот здесь и проявили себя политические слабости местных элит.
В январе 1918 г. Кокандское правительство известило о намерении созвать 20 марта 1918 г. свой парламент на основе всеобщего, прямого, равного, тайного голосования, гарантируя немусульманскому населению 1/3 мест. Такой общетуркестанский парламент, несомненно, сплотил бы всех туркестанцев и стал бы непреодолимым препятствием для большевиков. Получилось, что, ориентируясь на этнический состав населения, учитывая интересы меньшинства и не забывая при этом о профессиональной подготовленности депутатов, правительство приняло удачное решение.
Местные большевики по приказу из центра приступили к подготовке ликвидации Кокандского правительства.
В феврале 1918 г. Кокандская автономия, просуществовав более двух месяцев, была разгромлена.
По свидетельству очевидца, многие здания, в том числе правительственные, типографии, амбулатории при разгроме Коканда сгорели. Превратились в пепел также 11 тысяч дворов, 37 мечетей, 11 медресе, а также банки, магазины, коммерческие конторы, базарные лавки, дуканы, школы и т. д. «Одна третья часть старого города превращена в развалины, — сообщалось в газете «Улуг Туркистан» 2 апреля 1918 г. — Сейчас тысячи кокандцев остались без крова, одежды и еды. Такое, наверное, не бывает даже после войны… Точное количество погибших пока не известно. Кроме того, многие взяты в плен», в том числе члены правительства (Абдуллаев Р. Хроника противостояния // Звезда Востока. 1995. №11-12.С.201.). При обстреле Коканда большевиками использовалась не только артиллерия, но и аэропланы. В итоге погибло свыше 10 тыс. мирных жителей. Выходившая в Ташкенте в 1917-1918 гг. газета на казахском языке «Бирлик Туы» («Знамя единения») констатировала, что большевистская власть «сравняла с землей населенный мусульманами старый город, погубила тысячи жизней невинных беззащитных мусульман, разграбила все имущество их…»
Коканд был сожжен и разграблен отрядами Красной гвардии, дашнаков, частями Ташкентского гарнизона. Эта операция стала на деле не победой, а поражением Советской власти. В дальнейшем вместо достаточно лояльного к России Кокандского правительства, состоящего из европеизированных казахских и узбекских интеллигентов, она оказалась лицом к лицу с басмачеством, как верно писал большевик Г.И. Сафаров (Вольдин) в начале 20-х годов.
Разгром Кокандской автономии ускорил дальнейшее продвижение большевиков в Центральную Азию и повлиял на судьбу других мусульманских государств в составе России, которых вскоре ожидала та же участь — «суверенных» советизированных республик.
Таким образом, национально-революционное движение центральноазиатских тюркских народов окончилось разгромом Кокандской автономии и полным падением доверия местного населения к русской революции, центральной и местной Советской власти. Кокандские события показали, что в Туркестанском крае, с абсолютным преобладанием тюркско-мусульманского населения, необходимого единства в рядах местной духовной и политической элиты не было.
Анахронизмом выглядят утверждения, присутствующие до сих пор в научной литературе и средствах массовой информации, о панисламистских и пантюркистских устремлениях как туркестанских народов, так и вообще российских тюрок в 1917 г. и в годы гражданской войны. Национальные и этнократические интересы оказались гораздо сильнее подобных доктрин, которые затронули на самом деле узкий круг местных интеллектуалов.
В течение многих десятилетий в общественном сознании под влиянием советской историографии складывался устойчивый миф о чуть ли не изначальном сепаратизме тюркских народов.
Для распространения советской власти серьезным препятствием был «туркестанизм», ощущение общности тюркских народов Туркестана. Чтобы сокрушить «туркестанизм», потребовалось разрушение многовековой этнической интеграции Центральноазиатского региона, для чего пришлось пойти на создание в 20-х годах соответствующих национальных республик. Разрушение органичного единства Туркестана изображалось как «воплощение» в жизнь продекларированного большевиками права народов на самоопределение.
Опубликовано:
Специально для
Транскаспий, 27 ноября 2000 года
