Исследовательский ЦЕНТР в области внешней политики и политики безопасности, военно-политической ситуации в мире, осуществляет мониторинг СМИ, занимается информационно-издательской деятельностью.
КАРТА: Новая «Большая игра» Барака Обамы вокруг Ирана: Итальянский геополитический журнал Limes (Limes — Rivista Italiana Di Geopolitica http://temi.repubblica.it/limes/), Лаура Канали (Laura Canali).
На протяжении как минимум двух с половиной тысячелетий Иран остается одним из решающих геополитических факторов в мировой конфигурации центров силы. И если до VII века источниками этой силы являлось «имперское наследие» династии Ахеменидов, «государственный инстинкт» Персидской империи, то после 652 года н.э., после окончательного завоевания Ирана арабами и включением его в Халифат Омейядов источником этой силы стал «государственный инстинкт» помноженный на Ислам.
“Контролирующий Иран контролирует Восток” — утверждали теоретики «Большой Игры». Сегодня, когда однополярный мир трещит, Иран вновь приобретает решающее значение для формирования новых контуров Востока. Четкое понимание его геостратегии и политической тактики, границы взаимных интересов Исламской Республики Иран, Российской Федерации и других акторов в регионе, умение понять ограничения и возможности его внешней политики — являются важнейшими факторами для формирования концепции Евразийского пространства и разрешения внутрирегиональных противоречий. «Мягкая сила» — «Soft power» — как инструмент имперского, государственнического подхода отрицает прямой контроль и предлагает вместо него «влияние основанное на общности стратегических интересов». В случае с Ираном все осложняется тем, что общность этих интересов необходимо искать с шиизмом, весьма непростой и неоднозначной ветвью Ислама.
О гибкости мышления и вопросах диалектики
Во взаимоотношениях Персии с Исламом проявилась традиционная персидская черта — способность «перемалывать» и ассимилировать под собственные интересы как отдельные этносы, так и целые идеологические учения. Совершенно не случайно господствующей религией в Иране стала именно шиитская ветвь Ислама. Связано это было с двумя обстоятельствами. Доисламский период Персидской империи в религиозном плане характеризовался господством зороастризма. Не вдаваясь в подробности, следует все же отметить, что зороастризм — это прежде всего диалектическое мышление, основанное на диалектическом же противостоянии «света и тьмы», «добра и зла». Причем, в отличие от аврамических религий, зороастризм во-первых, не предполагает предопределенной победы именно добра, а во-вторых, отрицает категоричность в оценках того или иного явления. «Нет однозначно черного и однозначно белого, истина в оценке лежит всегда посередине». Подобный тезис изначально нацеливает его носителя на гибкость, готовность к компромиссам, готовность к заимствованиям лучшего от всех сил. Но при этом — применение всего этого многообразия на пользу «Добра», которое в иранском понимании тесно связано с успехами исконно персидской государственности, то есть — с торжеством интересов Ирана.
Шиизм не только не вступил в противоречие с диалектичным мировоззрением иранцев, но и придал новый импульс, внеся в это мировоззрение необходимость непрерывной борьбы за отстаивание интересов и жертвенность как условие успешности этой борьбы.
Более того, шиизм, построенный на принципе «велаят-э факих» как власти законоведов, позволял более гибко совмещать предписания Ислама с вызовами повседневности, чем это возможно в суннизме. Муджтахид («вероучитель») или Рахбар («духовный лидер») издают фетву (законодательное толкование), определяющую отношение верующих к тому или иному социально-политическому явлению — и исполнение этой фетвы становится обязательным для шиитов. Пример из новейшей политической истории Ирана — в начале 80-х, на первом этапе строительства Исламской республики, внутри иранского духовенства вспыхнули ожесточенные дискуссии о праве и возможности женщин получать высшее образование и заниматься научной и преподавательской деятельностью. В конце концов Великий Рахбар аятолла Хомейни издал фетву, в которой указывалось, что занятие наукой во благо Исламской республики является своеобразной формой богослужения, а следовательно — не запретно ни для мусульманина, ни для мусульманки. В итоге на сегодня Иран по научному потенциалу превосходит все суннитские государства и входит в десятку мировых лидеров, а женщины составляют примерно треть научно-преподавательского корпуса ИРИ.
Как следствие — вопросы политической борьбы, дипломатии, социального устройства уммы (мусульманской общины) оказались в шиизме проработаны более глубоко, чем в общинах суннитов. В перспективе это привело к тому, что если Халифат, созданный арабами, просуществовал в исторической перспективе недолго, а арабы, считающие себя «истинными носителями Ислама» утратили собственную государственность, став подданными Османской империи и населением европейских колоний Ближнего Востока и Северной Африки, то Персидская империя не только сохранилась, но и стала центром притяжения пассионариев исламского мира, сформировав к началу ХХ века ареал «Большого Ирана», включающий в себя сегодня шиитское население «Петролистана» (наиболее богатых нефтью районов восточной части Аравии), шиитские общины Ирака (напомню, что иракская Кербела — религиозный центр шиизма, не уступающий по значению Мекке), шиитские общины Азербайджана и Таджикистана, юго-западные провинции Афганистана.
Первая в мире сетевая организация
Особенности шиитского мировоззрения проявились и в геополитических аспектах. Во все времена численность шиитов не превышала 10% от общей численности мусульманской уммы. Поэтому начиная со средневековья Персия отказалась от территориальной экспансии (если проанализировать все ее войны, то они велись в большинстве за овладение «тактическими высотами» регионального значения, то есть за небольшие районы, овладение которыми создавало наиболее благоприятную линию границы Персии на Южном Кавказе, и — не более того). Основной упор в достижении статуса регионального центра силы был сделан на формирование того, что западные политики считают собственным изобретением — сетевой структуры и диаспорального влияния.
Внешнеполитическое влияние Ирана на Востоке всегда строилось на двух факторах: во-первых, общинах шиитов в абсолютном большинстве стран Ближнего и Среднего Востока. Ограничения на занятие государственных должностей и ведение предпринимательскую деятельность по конфессиональному признаку, существовавшие в странах, исповедовавших суннизм, обходились при помощи принципа «такый-я» («мысленная оговорка»), согласно которому верующий, живущий во враждебной среде, может внешне принять её условности, сохраняя в душе истинную веру. Согласно этому же принципу, допустимо внешнее отрицание собственной веры в обстоятельствах, несущих угрозу жизни верующего. Таким образом, никаких проблем с социальной мимикрией не существовало.
С учетом того, что шиизм всегда был «религией исламских пассионариев», общины шиитов всегда были активны в экономическом и политическом отношении, а по уровню конспирации и закулисного влияния на правящие круги мусульманских стран превосходили и превосходят все известные ныне суннитские политические организации, сравниваясь по влиянию с суфийскими орденами (братствами).
Вторым фактором, обеспечивающим внешнеполитическое и экономическое влияние Ирана была Хавала, то есть неформальная финансово-расчетная система, созданная в средневековье, первоначально предназначенная для обслуживания финансовых операций шиитских общин по всему Востоку и успешно существующая по сей день. Широко распространено заблуждение о том, что Хавалу контролируют арабы и индусы. В реальности же, шиитские общины по всему миру прямо или через подставных лиц контролируют до 65% хаваладасов (точек денежных трансфертов и конвертации валют) по всему миру. По различным оценкам сегодня объем сделок в рамках этой системы составляет от 200 до 500 миллиардов долларов, что позволяет правящему шиитскому духовенству в Тегеране, Кербеле и Куме оперировать огромными неучтенными наличными суммами, получаемыми от шиитских общин во всем мире в качестве «зяката» (десятой доли от доходов шиита на богоугодные цели).
Шиитские общины по всему миру и Хавала, которая сегодня не только не приходит в упадок, но и наращивает обороты — это два незримых рычага, которые западные аналитики совершенно не учитывают в политическом планировании антииранских акций. Всей мощи репрессивного аппарата богатейшего Королевства Саудовская Аравия не хватает для подавления политической активности шиитских общин в восточных провинциях КСА и Бахрейна. Перманентных финансовых санкций Запада не хватает для того, чтобы расстроить финансовую систему ИРИ и подорвать ее внешнеэкономические связи. И это только частный пример эффективности «иранской сетевой структуры»…
Шиизм и влияние через диаспору
Политическая гибкость шиизма проявилась не только в создании сетевой структуры, но и во взаимоотношениях с представителями иных конфессий. На протяжении всей современной истории существования Персидской империи в ней (в отличии от других мусульманских государств) практически не существовало стратификации населения по конфессиональному признаку, то есть — искусственного ограничения возможностей диаспор.
Разумеется, в первую очередь речь идет об армянской диаспоре, которой в Персии были предоставлены равные с остальными подданными империи права. На всем протяжении истории, армянская диаспора имела свое представительство в персидской политической элите и практически неограниченные возможности для ведения бизнеса (особенно — внешней торговли). В период обострения отношений с Османской империей (основным соперником Персии) и следовавших за этим торговых ограничений, армянские купцы полностью осуществляли экспортно-импортные операции персидских торговых домов в Турции и Леванте. Аналогичная поддержка оказывалась торговым интересам Персии и в России. Свое уникальное положение армянская диаспора сохранила в Исламской республике и по сей день, широко используя возможности диаспоры для реализации своих внешнеполитических интересов. Именно армянская диаспора обеспечивала переговорную площадку представителям Ирана и США в середине 1980-х и 2009-м годах в Ливане. Нелишним будет упомянуть и тот факт, что фактический лидер коллегиального руководства влиятельной партии Дашнакцутюн в Армении Грант Маркарян является выходцем из Ирана, а сама армянская община ИРИ в политическом смысле вообще почти полностью состоит из дашнакцаканов. Эта же партия одновременно ведет активную политическую жизнь в США (где ее активисты лоббируют интересы ИРИ), во Франции, Сирии, Ливане (в любом ливанском правительстве один-два министерских поста занимают этнические армяне, обычно члены АРФД), а также имеет партийные структуры в России.
Не менее интересно складывалась и история русской диаспоры в Иране до революции, начало которой было положено в период российско-персидских войн 1804-1813 и 1826-1828 годов. Изначально диаспору составляли представители русских раскольников и сектантов (молокане и духоборцы, общая численность которых в грузинских и азербайджанских землях, принадлежавших Персии, составляла около 80 тысяч человек из 500 тысяч по всей России) и перебежчики из Русской армии (т.н. Бодагеранский полк), количеством до полутора тысяч человек (без учета членов семей). Необходимо отметить, что часть личного состава полка осталось православными и имели все возможности для исповедания православной веры, а в местах дислокации (Тавриз и Хорасан) были выстроены за счет шахской казны домовые церкви.
Привлечение русского военного опыта продолжилось и в дальнейшем. Персия оказала российским войскам определенную помощь в войне 1877-1878 годов, а 1 июля 1879 года шахским указом была сформирована Персидская казачья бригада, численность которой в разное время доходила до 2000 человек. Командиром бригады обязательно был русский офицер Генерального штаба, сама бригада содержалась за счет России, а подготовкой казаков-персов занимались только русские инструктора.
Вообще необходимо заметить, что основной претензией русских к Персии остается убийство министра-резидента (посла) Российской империи Александра Грибоедова. Помимо того, что в этом трагическом событии 1829 года тесно сплелись дипломатическая некомпетентность, интриги британской разведки и неконтролируемость толпы фанатиков, не нужно забывать и того, что Персия выплатила за данный инцидент огромную компенсацию (в том числе и территориальную) и наказала виновных.
Необходимо отметить, что разделенная по русско-английскому договору 1907 года на две сферы влияния (т.е. фактически утратившая суверенитет) Персия вновь проявила дуализм в отношении к данному явлению. В сфере влияния Англии формировался иранский инженерный корпус, а в русской — вооруженные силы и аппарат управления. К отдаленным последствия такой ситуации следует отнести тот факт, что сегодня научная и техническая интеллигенция ИРИ ориентирована в основном на Запад, а государственный аппарат в большинстве своем склонен к идее формирования антизападного евразийского блока в конфигурации Москва-Тегеран-Пекин.
КАРТА: Англо-Русское соглашение 1907 г. о разделе сфер влияния в Персии. Персидская империя Каджаров в 1925 г.: Итальянский геополитический журнал Limes (Limes — Rivista Italiana Di Geopolitica http://temi.repubblica.it/limes/), Лаура Канали (Laura Canali).
Геостратегия и политическая тактика ИРИ
В руководстве Ирана существует четкое осознание того, что в прямой конфронтации с коалицией «НАТО — монархии Персидского Залива — Израиль» (при благожелательном к Западу нейтралитете Азербайджана и Туркмении) у него нет шансов. Современная военная доктрина Ирана ставит перед вооруженными силами и Корпусом стражей исламской революции задачу не разгрома «основного противника», а нанесения ему неприемлемого уровня потерь в первые 3-4 месяца военного противостояния с развертыванием в последующие месяцы партизанского движения как на месте дислокации баз НАТО в приграничных государствах, так и диверсионных действий на территории стран-агрессоров.
Кроме того, в период президентства Махмуда Ахмадинежада, его командой (Машаи, Салехи и ряд других) с одобрения Рахбара Али Хаменеи сформулирована и реализуется стратегия формирования «международного общественного антизападного фронта», что предполагает:
— установление «особых партнерских» отношений с арабскими странами, где в ходе «арабской весны» произошла смена правящих режимов;
— установление «особых партнерских» отношений с Ираком, Афганистаном и Пакистаном;
— занятие лидирующих позиций в Движении неприсоединения;
— формирование движения «Исламское пробуждение» в мусульманских странах (в том числе — в постсоветских республиках Центральной Азии), которое должно стать барьером на пути идеологии салафизма, экспортируемого из Саудовской Аравии и Катара;
— организационное укрепление шиитских общин в Азербайджане (для нейтрализации прозападного режима Ильхама Алиева);
— и ряд других мер.
Руководство Ирана также отчетливо осознает, что ни РФ, ни КНР не смогут оказать ему прямую вооруженную поддержку в случае конфронтации с антииранской коалицией. Исходя из этого Иран установил для себя красную черту, которую никогда не перейдет в отношениях с Западом и остальным миром:
Иран не приступит в среднесрочной перспективе к созданию ядерного оружия (хотя максимально приблизится к «порогу создания»).
Иран будет активно противодействовать исламскому радикализму (распространению салафизма в регионе).
Иран будет активно противодействовать сепаратизму в соседствующих с ним странах.
Руководство Ирана полностью отказалось от риторики по поводу «экспорта исламской революции», свойственной ему в начале 80-х годов прошлого века. Более того, в армяно-азербайджанском конфликте и во время чеченских событий Иран последовательно отстаивал интересы не «единоверцев», а Армении и России.
Руководство Ирана полностью разделяет позицию России о неприемлемости присутствия в регионе НАТО либо нерегиональных держав по отдельности. Иран готов и далее противостоять салафизму, наркотрафику и сепаратизму в регионе. Более того, исчезновение нынешнего Ирана как стабилизирующего фактора в регионе, в результате прямой военной агрессии либо смены существующей формы правления путем «оранжевых» технологий, откроет дорогу дестабилизирующим элементам в Среднюю Азию, на российский Кавказ и в Поволжье.
Эти «добровольные ограничения» и особенности геополитического мышления нынешнего иранского руководства представляют значительный интерес для разработки концепций и стратегий расширения влияния России в регионе и безусловно должны учитываться при проведении политики формирования единого Евразийского пространства, декларируемой нынешним Президентом России.
См. также другие материалы монографии Клуба Aurora Expertum »Ислам как субъект глобальной политики»: